Ещё о запретном плоде
В дискуссиях о всеблагости Бога, об источнике зла в мироздании довольно обычен аргумент: раз сатана был первоначально сотворен как Ангел Божий, не отпавший, то, стало быть, ответственность за появление греха лежит на Боге.
Или, другими словами, зачем было позволено некоторым Ангелам отпасть, зачем Ангелы созданы с такой свободой: сохраниться Божьими или извратиться? - раз это привело к таким ужасным последствиям.
Дать исчерпывающее объяснение замысла Божия человеку не дано, здесь только некоторые соображения, конечно не претендующие на образец окончательного глубокомыслия.
Запретный плод в Эдеме - это, для начала, обозначение того, что на земле есть место запрету, а особенно того, что нарушение запрета ведет к плачевным последствиям. Причём глубину этих последствий, глубину падения трудно себе представить - во всяком случае, не испытав падения, не приобретя такого опыта. Но Всеблагость Господа такова, что этот запрет не надо нащупывать вслепую, когда случайный неосторожный шаг мог бы привести к роковым последствиям : всё необходимое о нём сказано Богом.
Обозначить присутствие запрета, запрета как такового, можно по-разному. Можно всё вокруг завесить красными флажками и оставить только самый узкий и извилистый проход, который можно едва-едва преодолеть только сильно изловчившись, и сама узость которого подталкивает, чтобы человек оступился.
Но в Эдеме было не так. В Эдеме было всё разрешено, почти всё, везде полная свобода, кроме одного уголка. Чудесный сад достаточного размера давал плоды самые лучшие и разнообразные, и с избытком, и не было никакой необходимости рыскать в беспокойстве, чем бы ещё подкрепиться, из съестного. Не было никаких обстоятельств, вынуждающих искать пищу помимо предоставленной, сомнительную, ненадлежащую, обстоятельств вроде тощих лет случившихся или надвигающихся. Не стоял вопрос: либо - либо, либо съёшь съедобное - либо помрёшь с голоду. Стол для самой изысканной трапезы был накрыт всегда и повсеместно, и лишь плод одного-единственного дерева во всём саду был особо и явно обозначен запретным. Не нужно было протискиваться сквозь никакие частоколы, разгадывать головоломки, вообще проявлять какую-то бы то ни было активность, чтобы уклониться от нарушения: просто не надо совершать одного-единственного действия, простого, знакомого и незатейливого, в отношении всего лишь одного из великого множества окружающих разрешённых предметов, которые сами по себе были ничем не хуже запретного. В этом смысле запретный плод напоминает вешку у неогороженного участка края пропасти с предупреждающей надписью "прохода нет, опасно". Пошёл - сорвался. В самой же по себе вешке и в надписи нет ничего ни соблазнительного, ни ужасного, ни таинственного, ни тем более леденящего душу. Ужасное настаёт, когда потерял бдительность и поддался соблазну.
Запрет в Эдеме и был так, на первый взгляд просто, но с непостижимой предусмотрительностью устроен, чтобы человеку было как можно легче противостоять искушению, преодолеть соблазн и выйти победителем из противостояния, в котором Бог помогал. Бог помогает не только и не столько срочно вмешиваясь в принятие человеком решения и ход его деятельности Своими наставлениями и исправлениями - хотя и такие наставления и исправления тоже используется. Бог помогал и помогает, не ограничивая свободу.
И велика, даже видимо несоразмерно велика была бы нам награда за такое противостояние: вечное блаженство, о котором нам теперь остаётся только вздыхать.
Итак, Эдем был создан так, что запрет в нём был наименьший, и ловушкой этот запрет служить никак не мог.
Дело, как будто бы, обстояло так: Бог Всеведущий, представляя Себе самым подробным образом грядущую историю людей от начала и до конца, как будто решал задачу, как наилучшим подготовить самых первых людей к грядущим испытаниям. Первым делом, надо дать новосозданным (как бы новорождённым) необходимейшее представление об опасностях и извилинах этого пути, причём представление настолько общее, и полное притом, чтобы оно во всяких обстоятельствах могло послужить к пониманию причин и истоков свершившейся жизненной невзгоды и тем самым подсказать направление и логику действий, ведущих к спасению. Понятно (нам понятно задним числом), что именно подсказка о существовании запрета как такового, обозначающего наличие доброго и плохого дана не потому, что Бог вообще не любит нарушителей, но прежде всего потому, что нарушение делает больно, приносит страдания, в том числе отложенные, и даже не столько себе, сколько близким, и эти страдания очень даже могут множиться.
То есть, предполагаю, что нет и не существует таких запретов (и, соответственно, грехов), совершив которые, человек не причиняет зла другим людям. К слову, грех чародейства, области деятельности, которая на первый взгляд и не затрагивает людей и их отношений, всё же имеет отложенные последствия, которые ох, как гадят людям, причём и непричастным: например погибнуть от разряда электричества может и человек, имеющий самые смутные представления о нём. Да и вообще, чародейство, не ставя специальной задачи портить, но декларируя намерение только преобразовывать к лучшему, тем не менее портит, превращает в дрянь и мерзкую грязь всё, к чему ни прикоснётся намеренно или походя. Другое дело, что дрянь и грязь в какие-то времена признаются людьми за новые идеалы чистоты.
Отсюда можно сделать вывод, что следовало бы самым тщательным образом просчитывать последствия своих действий. Оно и имело бы основания ограничиться таким самостоятельно проделанным расчётом, но: человек не совершен, и это заметно даже по тому, что разные люди по-разному рассчитывают последствия, вразнобой, кто-то лучше и дальновидней, кто-то хуже. Но отсюда сразу же следует, что полностью полагаться ни на какой человеческий расчёт нельзя, не стоит, противное же ни что иное, как самонадеянность. Если стоит задача просчёта последствий, то хорошо бы обратиться к Тому, Кто это делает в совершенстве... однако не всё так просто. Самонадеянных хватает, и зачастую они отнюдь не в меньшинстве.
Всё же, есть люди, слушающие и слышащие, что Бог говорит о грехах. Учение Бога не полностью, не всегда, не сразу понятно, но оно всегда верно, ибо источник его совершен в чистоте. Разум подсказывает, что прежде всего следует руководствоваться учением из такого совершенного источника, даже если не всё понятно и чему-то приходится просто довериться. Это означает, в свою очередь, что, если человек ищет деятельного применения такого учения, то применение должно быть осмысленным, он неизбежно должен составить для себя хотя бы какое-то подобие логики, как-то интерпретировать. Как говорят, прежде чем приниматься за дело, расскажи членораздельно своими словами хотя бы себе, что собираешься делать. Правильна ли, нет ли, такая интерпретация? Как это понять? И здесь мудрость от Бога помогает человеку: путеводной звездой в этом будет любовь к Богу. Возлюби Бога, первая заповедь. Если есть в тебе любовь к Богу, то она и поможет всё понять правильно без лишних слов, а если нет, то и библиотеки не помогут.
Но многие говорят: "э, зачем первая заповедь, ведь Бога никто не видал, Бог Евангелия не в счёт. Мы не нуждаемся в таком Боге, чтобы любить ближнего своего, тёплого, осязаемого. Возлюбим сразу ближнего, без проволочек, и наша искренность, непосредственность и пылкость заменят нам все эти непонятные поучения от Бога". Это учение "вторая заповедь без первой" имеет весьма широкое хождение, в самых пёстрых вариантах. Излишне говорить, что человек, не зная не то, что ближнего, но не зная и себя, готовит на этом пути разнообразные ловушки и ближнему, и себе.
Так, при прослеживании исторической ретроспективы отпадения людей от Бога, которое само по себе проявление небрежения первой заповедью, обнаруживается, что одновременно с расползанием апостасии происходил и усиливающийся распад, даже до краха, института человеческой семьи - семьи, которая должна, по идее, быть основана на любви людей, ближнего к ближнему, так или иначе на заповеди второй. Трещина, теперь чаще напоминающая пропасть, между людьми и Отцом немедленно и с необходимостью проецируется в кризис отношений отцов и детей - причём независмо от того, признают ли те и другие само существование Бога.
Таким образом, грех против Бога, против заповеди первой с неизбежностью ведёт к грехам против людей, против заповеди второй. Эта необходимая связь, судя по всему, по человеческим драмам и трагедиям, для многих и многих остаётся тайной за семью печатями, а между тем она может быть выявлена без особого труда уже в ходе рассмотрения обстоятельств Адамова падения: Адамов грех против Бога ударил по нему самому и, не менее больно, по его семье, то есть, на тот момент, по жене.
Примечательно, что расхожий шаблон мечты о земном блаженстве настолько прочно соединен у многих с представлением о библейском Эдеме, что, можно сказать, неотличим от него. Встречаем там и сям художественные вариации на тему щедро плодоносящего и одновременно благоухающего цветом леса-сада с поющими райскими птицами, наполненного дружелюбной фауной, тут же подруга, будто Ева (соответственно Адам), вечно юная, сильная, гибкая, с наготой, прикрытой разве что цветочными ожерельями, не тронутая хворями, страстная, когда надо, неутомимая и притом мысли не имеющая искать приключений на стороне, рожающая детей в любви без особых страданий и осложнений, без оглядки на виды на урожай в угодьях, тем более на финансовые перспективы, ипотеку и т.п. Обыкновенно, к этому сюжету присовокупляют картинку уютной лагуны с кристальной водой, тихой, укромной, защищённой от штормов гавани - это как надпись, подтверждающая, что на этом полотне изображен именно home, sweet home. Хотя у лагуны, пожалуй, есть здесь ещё одно значение: в воде хорошо, в воде уменьшается и даже исчезает тяжесть, подобно тому, как в ласковых водах лона материнского, для которого Эдем служит прообразом, младенец не знает тяжести. Дома всё легко, дома хозяину всё по плечу, дома не надо надрываться.
Дом родной, каким многие люди хотели бы его видеть, будь они людьми вольными. Образ этот, всеми узнаваемый и весьма для многих соблазнительный и, потому действия, можно сказать, почти безотказного, довольно бессовестно эксплуатируют целиком или частями, в коммерческих интересах все, кому не лень. Обставив свою жизнь так, блаженства всё равно не найдёшь - это продаётся и покупается временная иллюзия, дело всё же внутри человека, и здесь сады-лагуны, как бы ни были прекрасны, сами по себе никак не могут вернуть блаженства. Но чтобы это к такому прийти, или согласиться с этим выводом, надо прилежно слушать Бога.
Подобного дома лишился Адам, более того, каждый рожденный человек знаком с подобным образом дома: поразительно, что даже до начала времён Бог ведал, как устроить, чтобы известный теперь урок, которого Адам и Ева могли, гипотетически, даже избегнуть (Бог не даёт испытаний непосильных), был доступен каждому человеку уже сразу по факту его появления на свет, через сколько угодно поколений и веков после прародителей, вне зависимости от его приобретённых взглядов, вовлечённости в религии и культуры, от принадлежности эпохам и всяческим течениям. Независимо от того, наконец, считает ли он сам себя потомком Адама или обезьяны: ибо внутриутробный опыт есть у всех, и он сходен в главных подробностях почти у всех. (Подробнее об соответствии образных рядов в другом месте; скептику же неверующему можно посоветовать сопоставить написанное там с известной книгой С. Грофа).
Человек, будь он хоть семи, хоть семидесяти пядей во лбу, не способен решать задачи с таким невообразимым количеством ходов; на данном примере с Адамом видно, что для Бога ничего немыслимого нет в таких задачах, для Него не трудно полностью предусмотреть все последствия, хотя бы и вплоть до конца времён. И не просто предусмотреть, но заранее, очень заранее сделать так, чтобы дети не сильно расшиблись при падении, при том не сильнее и не слабее, чтоб урок дошёл и пошёл впрок.
Более того, предположу, что человек, взятый сам по себе, и не может увидеть и тем более усвоить все должные выводы, содержащиеся в уроке Адамовом, ибо они, не могу исключить, неисчерпаемы, и всякий раз в новых эпохах и условиях урок может повернуться новой, неизведанной стороной - потому и училась ещё древняя Церковь обдумывать слово Божье многократно, и возвращаться к обдуманному, возвращаться вновь и вновь. Такое полное усвоение под силу разве что Церкви соборной - но и Церковь частью в истории, а частью над ней. Накоплению книжной премудрости в библиотеках, увы, сопутствует охлаждение любви. У Церкви земной бывают события, бывают разные времена, бывают и не лучшие, и только Церковь небесная пребывает, сияя, в вечности. Впрочем и её история не завершена.
Допустим, человек создан таким, как описано в Шестодневе - но змей-искуситель в Эдем не допущен, и древо познания добра и зла там не посажено. Тогда жизнь Адамова, идущая по благословенному Богом пути, внешне остаётся той же самой - плодись и размножайся с женой своей Евой, расти детей, ешь любые плоды, ухаживай за садом, владычествуй над живностью - и никаких искушений, никаких грехов и грехопадений, всё разрешено и всё предусмотрено заранее, чтобы обеспечивать эти разрешения, эту неограниченную свободу. Вроде бы, живи да радуйся в полной безопасности. Но в таком случае из его жизни уходит нечто, за что мы сейчас, то есть впоследствии, эту самую жизнь как раз и ценим. Из такого устройства Эдема и жизни Адамовой исчезает малейшее испытание, даже намёк на испытание, устраняется леденящая душу опасность, исчезает какая бы то ни было угроза и, как следствие, всякий повод для остроты ощущений. Так что, получается, по прошествии времени невозможно сказать себе и потомкам: "да, дети, доводилось и мне бороться на краю пропасти, висеть на волоске от полной гибели - но превозмог предельным напряжением сил, нашел в себе силы", и т.п. Если нет запрета в Эдеме - то этого всего тоже нет. Свободен, освобожден навсегда от таких ощущений и воспоминаний.
То есть, в такой версии эдема не нужны отпавшие ангелы, ни один, и ни сколько. Ну а, раз ангелам не позволено отпасть, и нет никаких искушений, то никто из потомков Адама и Евы прародителей не сможет вспомнить о себе: мол, "жил и живу жизнью полной, насколько это возможно, принимал и принимаю все мыслимые и немыслимые вызовы (ибо все вызовы описаны в этих терминах) - и принимая их, превозмогаю". Сегодня мы бы сказали о таком: там навсегда остановилась история.
И чем тогда отличается жизнь человека от жизни червяка, посаженных в сколь угодно большую кучу высококачественного перегноя? Что можно сказать о такой, с позволения сказать, жизни? - преснятина. Существование, обделённое не чем-нибудь, но полнотой жизни. И прекратить-то этого нельзя: человек создан бессмертным, причём и тело изначально нетленно и бессмертно.
О вкусах спорить не имеет смысла; может быть, и такая жизнь понравится кому-то. Если кто-то и пожелает своим детям такой жизни, то во всяком случае это не отец, о начале отцовском говорить в этом случае не приходится. Мать может желать, чтобы её отпрыски никогда, или почти никогда, не высовывались из складок юбки - и разнообразные плоды воспитания в матриархальных полусемьях, в семьях с отцами, лишенными следов патриархальных черт, мы наблюдаем теперь ежедневно и повсеместно, это знак матриархальной эпохи. Будь человек устроен от сотворения попроще - это была бы неминуемая катастрофа человечества, и катастрофа тягучая и безвыходная. Червь охотно мирится с однообразием своей перегнойной кучи, лишь бы она никогда не кончалась. Катастрофа осознаётся таковой при сравнении, когда понимаешь, что вот, другие не просто живут (или когда-то жили) в гуще событий, в истории, но творят, делают её. Подвергаясь искушениям, принимая вызовы, принимая решения на свой страх и риск.
Если бы в Эдеме не было дьявола искушающего (и этот плод, обозначенный запретным, тогда стал бы излишним), то мы бы имели основания сказать, что создавший человека бог, пожалуй, должен описываться как женское, материнское начало. Бог был бы матерью - но это совсем другая религия, кстати отнюдь не новая и в наши дни имеющая великое множество адептов. Начало женское, материнское склонно прежде всего заботиться о бренном - но ведь из какого-то начала и должна исходить такая забота, поэтому без такого начала нельзя, уж поскольку сотворена земля бренная. К горнему же оно, предоставленное самому себе, склонно относиться как к второстепенному и необязательному. Тогда, с таким гипотетическим верховным богом, в мироздании не могло бы появиться ничего, что мы приписываем началу мужскому, никаких отдельных мужских качеств вообще. Не буду их перечислять, секретом они не являются.
Итак чтобы история человеческая продолжалась, должны быть люди, которые могут, способны принимать решения, в том числе страшные и имеющие огромную цену, болезненные и даже в чём-то разрушительные. Решения в том числе те, правильность или ошибочность которых выясняются потом, позже, так же, как течение времени выявляет, насколько далеко простираются последствия этих решений. И величие духа человека не может быть явлено без заложенной от сотворения способности встать перед таким выбором, не увернуться от вызова, но принять решение.
Уже Адам был поставлен перед перед подобным выбором, и первое решение первого человека обернулось вот чем: либо ничем не омрачаемое вечное блаженство (причём это не куцее желудочное блаженство червяка, ведь у червяка в куче нет богообщения), либо вступление в человеческую историю, в бушующий океан человеческих страстей, чреватый всеми опасностями вплоть до погибели. Ту историю, в урочный час которой появился на свет Спаситель, на Котором ни один грех, в том числе и грех первородный, не оставил ни единого пятна, Сын человеческий, во всём подобный Отцу, смогший принять всю полноту силы Божественной, и явивший эту силу на Кресте, смертию смерть поправ. Ибо только силой величайшей возможно победить врага рода человеческого, врага, действующего изнутри, из плотского начала, и многим такая победа видится как полное поражение, позорное и никчемное притом. И тогда, после этой победы и чудеснейшего Воскресения Бога из мертвых, стало возможно для многих, жаждущих и достойных спасения, искупить любые грехи, и вернуть себе детство души, очистив её - как бы вернуться в Эдем, и даже в этой жизни.
Из Эдема же, взглядом Адама, ещё не согрешившего, подобный водоворот страстей мог видеться как смерть, поэтому и сказано было "смертию умрешь". Но только это не момент смерти, но длящийся шаг к смерти, процесс смерти, состояние умирания плоти, растянутое во времени, на всю человеческую жизнь и человеческую историю. Как бы истлевание и агония. Для Бога это миг, для людей же это время историческое устроено так, что имеет большую длину, которая позволяет делать новые и новые новые ошибки, пытаться их исправить, удостоверяться в ничтожности человеческих сил, обращаться и приходить к Богу и даже становиться, после многих блужданий во тьме, причастным к Нему. Причастность же достойная ведёт в жизнь новую, даёт рождение в жизнь вечную.
Бог же в течение этого исторического мига, который Он, тем не менее, целиком проживает вместе с детьми, даёт детям испытать себя в борении, под конец же времён окончательно изгоняет сатану и демонов , также и тех, надеюсь, относительно немногих, которые сердцем своим черным служили дьяволу и которым нет прощения - в ад, в тьму внешнюю, откуда им уже нет возврата. Остаются лишь Бог, единый в Трёх Лицах, в сиянии отблесков - верных Ангелов, и дети, спасённые причастностью к Христу, также и прощенные Его милостью. Свет и не боящиеся Света, избранные Светом, чуждые тьмы и избавленные от сумрака.
Таким образом я обосновываю своё мнение, что всеблагость Бога совершенного проявилась, в том числе, и в промыслительном позволении отпасть части Ангелов, и в допущении главного из них в Эдем.