Спасение слов, брошенных и беззащитных - 2
Вчера я обнаружила, что по нелепой случайности удалена часть моих аляповатых, но любимых текстов. С домашнего компа и с флешек исчезло все вместе с программой storybook. Но кое-что мне все-таки удалось обнаружить. Поэтому в текущем и, возможно, нескольких следующих постах я опубликую милые сердцу отрывки, чтобы они никуда больше не потерялись.
Можно пролистывать.
Раньше берега соединял старый мост, достаточно широкий, чтобы по нему могли одновременно проехать два автобуса: на ту сторону и обратно. Но со временем деревянные опоры моста прогнили, и конструкция не пережила очередного ледохода. Это случилось лет 20-25 назад, и уже тогда мост не восстанавливали: короткий перегон метро под рекой был уже почти построен, на обоих берегах блестели свежей краской купола станций. Кроме того, решили пустить паром, который перевозил бы всех желающих по воде.
Демонтировать старый мост полностью тоже поленились. Его подводную часть понемногу размыла и унесла река, редкие сваи истлели, источенные льдом и ветром, и обвалились. Остались только куски перил со щербатыми балясинами - продолжение каменного парапета набережной, и поросшие травой ступени - там, где когда-то был спуск на тротуар. Изломанные и ржавые железные прутья, подкреплявшие перила с берегов, и крошащиеся камни парапета - с высоты птичьего полета все это напоминало, наверное, огромную полураскрытую пасть чудовища, которое забрело сюда давным-давно, да издохло от старости, а позже пасть его залила вода.
По большей части жители Славца предпочитали метро: работает с 5 утра до полуночи, быстро и безопасно. На правобережной станции стояли автоматы с жетонами - за 20 рублей такой автомат выплевывал вам в ладонь два медных кругляша с полустертой буквой М по бокам: на ту сторону и обратно. Названий станциям не дали, да и зачем - метро и метро.
Паромом старались не пользоваться. И все практичные доводы в его пользу (например, можно было пересечь реку, не выходя из собственной машины, если прямо в ней заехать на паром), перебивал один довод против. Уж больно неприятным был паромщик. Ровесник старого моста, но переживший его на много лет, - такой же обветренный, обглоданный временем и уродливый. Он вечно носил грязно-серую вязаную шапку, а воротник длинной болоньевой куртки поднимал так высоко, что вы видели только его запавшие глаза, когда расплачивались за проезд. Он ни с кем не заводил разговора, от его колкого взгляда становилось холодно. И багор этот еще. Жуть. Пассажиры, сойдя с парома, и стряхивая с себя, как паука в траву, взгляд паромщика, всегда жаловались, что поездка показалась им вечностью. И уж точно никто не рискнул бы прокатиться ночью.
Кроме Джонни. Который ездил на этом чертовом пароме домой с радиостанции каждую ночь. У меня мороз по коже, как представлю, как эти двое здороваются за руку. Последние новости, мол, выходят в полночь - метро уже закрыто, не ночевать же на работе.
- Чаще всего я единственный пассажир, - рассказывал мне друг. - Он специально ждет меня на левом берегу, да я б за такую заботу втрое приплачивал - не берет. Принципиальный. Хороший мужик.
- И что, удалось тебе его разговорить? Узнал мрачную историю его жизни? Зарубки на багре пересчитал?
Женька досадливо отмахнулся:
- Да какие зарубки. Я же говорю, нормальный он мужик. Ну, страшный маленько - так работа такая. Он сказал только имя, о себе трепаться не любит. А обо мне и так все знает - у него радиоплеер на батарейках есть.
- Ну, и как же его зовут?
- Харитон. «Благосклонный». По-гречески. Ты бы это, Варя, - замялся Джонни, - захватила пару батареек, когда снаружи будешь?
- Как это чертовски мило, - саркастично ухмыляюсь я. - Ты ему еще теплые носки предложи - зима скоро.
- Ох и злая же ты, ведьма, - в свою очередь скалится друг. - Чего он тебе сделал?
- Ты глаза его видел? - одно воспоминание заставляет меня поежиться. - Как ледышки светлые, и моргает он как-то странно.
- Чушь. - Отрезал Джонни. - Поезди каждый день по реке туда-сюда, посмотрим, как ты будешь моргать.
Можно пролистывать.
Раньше берега соединял старый мост, достаточно широкий, чтобы по нему могли одновременно проехать два автобуса: на ту сторону и обратно. Но со временем деревянные опоры моста прогнили, и конструкция не пережила очередного ледохода. Это случилось лет 20-25 назад, и уже тогда мост не восстанавливали: короткий перегон метро под рекой был уже почти построен, на обоих берегах блестели свежей краской купола станций. Кроме того, решили пустить паром, который перевозил бы всех желающих по воде.
Демонтировать старый мост полностью тоже поленились. Его подводную часть понемногу размыла и унесла река, редкие сваи истлели, источенные льдом и ветром, и обвалились. Остались только куски перил со щербатыми балясинами - продолжение каменного парапета набережной, и поросшие травой ступени - там, где когда-то был спуск на тротуар. Изломанные и ржавые железные прутья, подкреплявшие перила с берегов, и крошащиеся камни парапета - с высоты птичьего полета все это напоминало, наверное, огромную полураскрытую пасть чудовища, которое забрело сюда давным-давно, да издохло от старости, а позже пасть его залила вода.
По большей части жители Славца предпочитали метро: работает с 5 утра до полуночи, быстро и безопасно. На правобережной станции стояли автоматы с жетонами - за 20 рублей такой автомат выплевывал вам в ладонь два медных кругляша с полустертой буквой М по бокам: на ту сторону и обратно. Названий станциям не дали, да и зачем - метро и метро.
Паромом старались не пользоваться. И все практичные доводы в его пользу (например, можно было пересечь реку, не выходя из собственной машины, если прямо в ней заехать на паром), перебивал один довод против. Уж больно неприятным был паромщик. Ровесник старого моста, но переживший его на много лет, - такой же обветренный, обглоданный временем и уродливый. Он вечно носил грязно-серую вязаную шапку, а воротник длинной болоньевой куртки поднимал так высоко, что вы видели только его запавшие глаза, когда расплачивались за проезд. Он ни с кем не заводил разговора, от его колкого взгляда становилось холодно. И багор этот еще. Жуть. Пассажиры, сойдя с парома, и стряхивая с себя, как паука в траву, взгляд паромщика, всегда жаловались, что поездка показалась им вечностью. И уж точно никто не рискнул бы прокатиться ночью.
Кроме Джонни. Который ездил на этом чертовом пароме домой с радиостанции каждую ночь. У меня мороз по коже, как представлю, как эти двое здороваются за руку. Последние новости, мол, выходят в полночь - метро уже закрыто, не ночевать же на работе.
- Чаще всего я единственный пассажир, - рассказывал мне друг. - Он специально ждет меня на левом берегу, да я б за такую заботу втрое приплачивал - не берет. Принципиальный. Хороший мужик.
- И что, удалось тебе его разговорить? Узнал мрачную историю его жизни? Зарубки на багре пересчитал?
Женька досадливо отмахнулся:
- Да какие зарубки. Я же говорю, нормальный он мужик. Ну, страшный маленько - так работа такая. Он сказал только имя, о себе трепаться не любит. А обо мне и так все знает - у него радиоплеер на батарейках есть.
- Ну, и как же его зовут?
- Харитон. «Благосклонный». По-гречески. Ты бы это, Варя, - замялся Джонни, - захватила пару батареек, когда снаружи будешь?
- Как это чертовски мило, - саркастично ухмыляюсь я. - Ты ему еще теплые носки предложи - зима скоро.
- Ох и злая же ты, ведьма, - в свою очередь скалится друг. - Чего он тебе сделал?
- Ты глаза его видел? - одно воспоминание заставляет меня поежиться. - Как ледышки светлые, и моргает он как-то странно.
- Чушь. - Отрезал Джонни. - Поезди каждый день по реке туда-сюда, посмотрим, как ты будешь моргать.