Eugénie Grandet
Началось все следующим образом. Мне подарили роман О. де Бальзака «Евгения Гранде» на сербском. Несколько дней спустя я обнаружила в одном из книжных магазинов оригинал на французском. И начала их читать параллельно. Я в первый раз с такой отчетливостью осознала абсурдность перевода как такового. Притом, что сербский перевод был достаточно качественным, на страницах романа разыгрывались нешуточные балканские страсти, в силу самого лишь языка и присущих ему выразительных средств. Если сравнивать с переводами на родной русский, то ощущения несколько иные, ибо критика в отношении родной речи зачастую намного меньше. Судите сами, привожу отрывок на трех языках. Перевод на русский Ф.М. Достоевского* приведен мною как point de repère, ориентир, не более того.
- Eh! Bien, où donc est mon neveu?
- Il dit, qu’il ne veut pas manger, répondit Nanon. Ça n’est pas sain.
- Autant d’économisé, lui répliqua son maître.
- Dame, voui, dit-elle.
- Bah ! Il ne pleura pas toujours. La faim chasse le loup hors du bois.
Le dîner fut étrangement silencieux.
- Mon bon ami, dit madame Grandet lorsque la nappe fut ôtée, il faut que nous prenions le deuil.
- En verité, madame Grandet, vous ne savez quoi vous inventer pour dépenser de l’argent. Le deuil est dans le cœur et non dans les habits.
- Mais le deuil d’un frère est indispesable, et l’Église nous ordonne de...
- Achetez votre deuil sur vos six louis. Vous me donnerez un crêpe, cela me suffira.»
Eugénie leva les yeux au ciel sans mot dire. Pour la première fois dans sa vie, ses généreux pechants endormis, comprimés, mais subtilement éveillés, étaient à tout moment froissés. Cette soirée fut semblable en apparence à mille soirées de leur existence monotone, mais ce fut certes la plus horrible. Eugénie travailla sans lever la tête, et ne se servit point du nécessaire que Charles avait dédaigné la veille. Madame Grandet tricota ses manches. Grandet tourna ses pouces pendant quatre heures, abîmé dans les calcules dont les résultats devaient, le lendemain, étonner Saumur. Personne ne vint ce jour-là visiter la famille. En ce moment, la ville entière retentissait du tour de force de Grandet, de la faillite de son frère et de l’arrivée de son neveu. Pour obéir au besoin de bavarder sur leurs intérêts communs, tous les propriétaires de vignobles des hautes et moyennes sociétés de Saumur étaient chez monsieur des Grassins, où se fulminèrent de terribles imprécations contre l’ancien maire. Nanon filait, et le bruit de son rouet fut la seule voix qui se fît entendre sous les planchers grisâtres de la salle.
- Но, а где ми je синовац?
- Каже да неħе да jeде - одговори Нанона. - То ниje здраво.
- Утолико ħемо више уштедити - одговори jоj Гранде.
- И то jе истина - рече она.
- Уосталом, неħе плакати вечито. Глад изгони и вука из шуме.
За вечером jе владала необична тишина.
- Драги Гранде - рече госпођа Гранде кад je чаршав дигнут - треба да обучемо црнину, у знак жалости.
- Заиста, госпођо Гранде, ви веħ не знате шта да измислите само да бисте трошили новац. Жалост je у срцу, а не у оделу.
- Али црнина за братом неопходна je, и црква нам налаже…
- Купите црнину са своjих шест златника. Мени ħете дати само флор, то ħе ми бити довољно.
Евгениjа подиже очи к небу не рекавши ни речи. Први пут у животу њена племенита осеħања, успавана, притаjена, али наjеданпут пробуђена, била су сваког тренутка вређана. Ово вече било jе по изгледу слично многоброjним вечерима њиховог jедноликог живота, али jе свакако било наjужасниjе. Евгениjа jе радила не дижуħи главе и никако ниjе употребила корпу за рад, коjу jе Шарл тога дана с презрењем погледао. Госпођа Гранде плела jе своjе рукаве. Гранде jе пуна четири сата обртао палце, занесен своjим рачунима, чиjи су резултати сутрадан морали изненадити Сомир. Тога дана нико им ниjе дошао у посету. У том тренутку цела jе варош говорила о Грандеовоj продаjи, о банкротству његовог брата и о доласку његовог синовца. Из потребе да ħеретаjу о своjим заjедничким интересима, сви власници винограда,из вишег и средњег сомирског друштва, налазили су се код господина де Грасена, где се осуло дрвље и камење на некадашњег кмета. Нанона je прела, и зуjање њеног чекрка био jе jедини глас коjи се чуо под сивом таваницом дворнице.
- Ну, где же племянник?
- Да он говорит, что не хочет обедать, сударь, - отвечала Нанета. - Ведь это нездорово, сударь.
- Тем лучше, тем лучше: больше экономии.
- Да, пожалуй, - сказала служанка.
- Ба! Наплачется, проголодается! Голод из лесу волка выживет.
Обед был молчалив и скучен.
- Друг мой, - сказала госпожа Гранде, когда сняли скатерть, - нужно нам надеть траур.
- Право, вы не знаете, наконец, что выдумать, куда бы деньги тратить, госпожа Гранде! Траур должен быть в сердце, а не на платье.
- Но, друг мой, траур по родном брате необходим, и даже церковь приказывает….
- Ну, так управьтесь там на шесть луидоров, вот что я дал, а мне дайте кусок крепа, с меня будет довольно.
Евгения молча возвела глаза к небу. В первый раз в жизни все святые и благородные ее верования были унижены и поруганы словами старого скряги. Хотя наступивший вечер был, по обыкновению, похож на все вечера, но при всем том он был самый скучный и долгий. Евгения сидела, не отрываясь от работы и не дотрагиваясь до ящичка, подаренного ей накануне. Мать вязала свои шерстяные рукава. Гранде вертел пальцами последние четыре часа, погруженный в свои расчеты. Результаты их должны были удивить весь Сомир с его округом. Из гостей никто не являлся; в это время весь город только и говорил, что о штуке, сыгранной стариком Гранде, о банкротстве его брата и приезде племянника. Все были у де Грассенов; все собрались поболтать о делах, о винограде, о голландцах, и тут-то раздавались самые страшные выходки против старого бочара, который преспокойно смеялся в своем углу над всем городом. Нанета пряла, и один шум колеса в самопрялке нарушал семейное безмолвие.
Даже на первый взгляд: prendre le deuil, обуħи црнину, надеть траур - совсем разное впечатление создают эти выражения при всей идентичности!
* Теперь о вышеприведенном перводе на русский. Издательство «Азбука-Классика» недавно издала «Евгению Гранде» в переводе Ф.М. Достоевского, снабдив роман послесловием - интереснейшей статьей Л. Гроссмана «Бальзак в переводе Достоевского». Несколько, скажем так, вольный перевод Достоевского вышел таковым не только в силу собственной интерпретации переводчика, но и из-за того, что великий русский писатель (будучи тогда 20-ти лет от роду) переводил роман по первому изданию на французском, после которого вышли еще два, с достаточно сильными изменениями, внесенными самим Бальзаком (французский и, соответственно, сербский тексты представляют собой отрывки из третьего, окончательного издания романа).