Интервью с Лагерфельдом
Что-то у меня давно не было гостевых постов. Исправляюсь.
Сегодня я с удовольствием хочу вам представить интервью с Карлом Лагерфельдом, которое было опубликовано в журнале Zeit 23 февраля 1996 с заголовком "Я не хочу быть своей жертвой". Интервью это нашла и перевела с немецкого Оля ака gigaiv. Оля кстати говоря не только интуитивный знаток стиля, но и переводчик по образованию, как раз с немецкого.
Итак, Карл, журнал "Время", 15 лет назад...
Интервью с Карлом Лагерфельдом
Вы создаёте моду для женщин.
KARL LAGERFELD: Да, потому что если бы я создавал моду для мужчин, я бы автоматически при этом думал бы о себе.
А Вам нужно отстраняться?
LAGERFELD: Да.
Вы интересуетесь женщинами, которые потом должны носить Вами созданную одежду?
LAGERFELD: Модели, которые демонстрируют одежду, конечно же, меня интересуют. Я должен предварительно рассмотреть их как следует.
Ваш коллега Йоши Ямамото как-то сказал, что он бы отдал свою одежду женщинам, чтобы защитить их в этом "мужском мире", который он открыто считает угрожающим.
LAGERFELD: Это слишком претенциозно. Я люблю работы Ямамото. Технически он создаёт великолепные вещи, но то, что он иногда говорит, просто ужасно.
Вы отправляете женщин в жизнь в облигающих супер-мини, прозрачных пластиковых платьишках и туфлях на тонких как игла шпильках. Вы полагаете, что они могут хорошо себя чувствовать в этом?
LAGERFELD: Женщина, которая идёт в ногу с модой, всегда чувствует себя хорошо.
Но ведь в такой обуви абсолютно невозможно ходить!
LAGERFELD: Отнюдь! Это дело тренировки.
Жан-Поль Готье называет женщин, которые следуют всем модным тенденциям, "гусями, которых кормят нежнейшим печеночным паштетом, от которого им становится плохо".
LAGERFELD: Это вздор! Готье не следовало бы говорить так много. Его одежда лучше, чем его утверждения.
Ив Сен-Лоран утверждает, что по его моделям можно угадать, что самое важное в его жизни - это любовь к женщинам.
LAGERFELD: Однако он никогда ничего не мог создать с женщинами, никогда в жизни.
Это потому, что он гомосексуалист, Вы имеете в виду?
LAGERFELD: Да, но меня это не интересует. Такие вопросы я не задаю. Подразделять людей, исходя из их сексуальных предпочтений, сегодня уже слишком старомодно. Не стоит из этого делать драму. О подобном я не хочу слышать также от своих лучших друзей, потому что об этом нельзя говорить смеясь. Это сразу становится очень личным.
Кристиан Лакруа считается одним из немногих поклонников женщин среди творцов моды.
LAGERFELD: Кто это сказал? Такое может сказать только тот, кто плохо информирован. То, что человек женат, ещё ни о чём не говорит.
Роберт Альтман в своём фильме "Прет-а-порте" объясняет разницу между женщинами и мужчинами в индустрии моды так: "Женщина создаёт одежду для себя и для других женщин. Мужчина создаёт одежду для женщины, которую бы он хотел иметь или которой, в крайнем случае, он бы охотно хотел быть сам".
LAGERFELD: Это бред. Чтобы услышать такое, не стоило ждать господина Альтмана. Это делает этот фильм таким скучным и банальным. Господин Альтман - старый и ожесточившийся человек. Я его знаю. Он был у меня и просил, чтобы я сыграл в этом фильме. Когда я отказался, он сделал предложение Роберту Де Ниро, но для него гонорар оказался слишком низок.
Вы подали в суд на создателей фильма, так как один из главных героев фильма называет Вас "вором". Тогда на том месте фильма можно было слышать пикающий звук.
LAGERFELD: Да, но комично то, что я даже не смотрел этот фильм. Мне об этом рассказали друзья.
Вы не хотели быть изображены как плагиатор.
LAGEFELD: Разумеется, нет. Мне это не нравится.
Даже Коко Шанель высказывалась о мужчинах-модельерах пренебрежительно.
LAGERFELD : Да, Боже, она это говорила от злости, потому что мужчины были успешнее неё. Но она ненавидела женщин. Она считала женщин омерзительными.
Вы знаете, что она больше всего ненавидела в женщинах?
LAGERFELD: Нет.
Колени. Поэтому она считала миниюбки отвратительными.
LAGERFELD: Это разумеется издержки того времени. Она знала лишь то поколение женщин, которое носило корсеты. Из-за корсетов весь жир с живота сдвигался на колени. У женщин всегда же был целлюлит. Есть модели даже сегодня, у которых появляется целлюлит на коленях. Но большинство моделей всё-таки может показывать свои колени. В наше время есть достаточно красивые колени.
С 1983 года Вы работаете в Шанель. Ваши ранние костюмы ещё придерживались элегантных линий, типично свойственных модному дому Шанель.
LAGERFELD: Я это делал намеренно. Даже сейчас я немного возвращаюсь к этому обратно. Мода это как волны моря и любви. Надо разрушить, чтобы найти что-то новое. Необходимо вновь использовать старые элементы, чтобы потом их неожиданно лишить уважения, потом вновь возвысить, чтобы выпнуть вон.
А клиентки должны этому следовать?
LAGERFELD: Они не должны. Я делаю лишь предложения.
В одном из своих интервью Вы сказали: "Моде нужны жертвы. Мы живём из-за этих жертв. Ни один человек не нуждается во всех этих вещах. Женщины больше любят покупать одежду, чем её носить. Мода привносит немного фантазии в их скучную жизнь".
LAGERFELD: То, что я говорю, действует лишь какой-то момент. Через полгода это можно и не вспоминать!
Не имеете ли Вы в виду, что этим женщинам следовало бы изменить их скучную жизнь, нежели отказываться от неё покупая Вашу одежду, которая им и не нужна?
LAGERFELD: Об этом вам надо разговарить с женщиной. Мужчин это не касается.
Понимаете ли Вы стремление феминисток улучшить общественное положение женщин?
LAGERFELD: Я всегда подчёркнуто избегал разделения каких-либо стремлений, а даже если бы я и разделял, то не стал бы создавать из этого тему для разговора, потому что это невероятно скучно для других. Я не Мадам Шварцер. В целом мне нравится Алис, но иногда я нахожу её слишком гротескной. Она всё хочет казаться такой, какая она на самом деле есть. Она может и была секретаршей Симоны де Бовуар, но второй Симоной де Бовуар ей не стать. Сегодня другие времена. И положение женщин очень сильно улучшилось.
Она всё ещё наряжает женщин или позволяет им наряжаться так, чтобы понравиться мужчине. Она хочет быть объектом его вожделений.
LAGERFELD: Да, а почему нет? Я знаю многих женщин, которые в определённой ситуации хотят быть объектом желания для мужчины, потому что они его желают. А потом они вновь становятся своим собственным объектом. В этом нет ничего плохого. Среди женщин, которых я знаю, нет угнетённых. Возможно это потому, что я знаю только привелигированных женщин.
Вы охотно цитируете Оскара Уайльда. Одна из ваших любимых цитат: "Быть поверхностным - самое важное в жизни. Что следует по важности после этого, никто не может сказать".
LAGERFELD: Да, я охотно позволяю называть себя поверхностным. Я не интеллектуал. Тот, кто думает глубоко, в мире моды не на своём месте. Я имею в виду, что он может думать так глубоко, как ему хочется, но нельзя навешивать свои мысли на тряпьё, иначе это будет слишком пафосно. Мода поверхностна. Это надо принять, когда выбираешь для себя эту профессию. Для неё нужна лёгкая рука. Модельеры, которые слишком глубоко думают, часто ничему не могут научиться. Они ничего не знают, у них нет культуры, но они думают, что они слишком хороши для этой профессии. Они спрашивают себя, как они вообще могли выбрать такую поверхностную профессию. Я принимаю мою профессию. Я не делаю психодрамы из своей деятельности.
Кто же тогда делает?
LAGERFELD: Ив Сен-Лоран, например. Вы же знаете, что он говорит в своих интервью.
Он говорит, что он страдает от депрессии.
LAGERFELD: Да, это отвратительно, прежде всего потому, что я знаю, что он думает и делает на самом деле. Его поведение в жизни удалено на километр от того, что он говорит о себе публично.
Это Вы о том, что он содержит в своём дворце в Морокко юношей-проституток?
LAGERFELD: Именно. Поэтому я не хочу слышать эту плаксивую болтовню и эту чепуху о продолжительных страданиях.
Почему тот, кто содержит юношей-проституток, не может страдать? Пазолини тоже страдал.
LAGERFELD: Да, конечно. Но Ив Сен-Лоран не Пазолини. Мы из мира одежды. Мода - это не искусство. В творениях Пазолини есть величина, которой нет у этих платьев из тафты. Каждый создаёт себе жизнь, как он может и как он хочет. Надо уметь посмеяться над собой. Надо уметь встать рядом с собой. Я могу встать рядом с самим собой и посмеяться над собой. И в этом весь секрет. Нельзя ничего воспринимать слишком серьёзно. На земле миллиарды людей, и у нас у всех есть отношения. Надо уметь говорить себе "брррр.... это всё, однако, не так и важно".
Актриса Катрин Денёв, которая особенно ценит стиль Сен-Лорана, сказала о нём: "Это великий художник с измученной душой".
LAGERFELD: О, Боже мой! О Боже! Что не сделаешь ради денег. Эти двое едва друг друга знают.
Вы хотите сказать, что Катрин Денёв получает деньги за то, что она говорит такие вещи?
LAGERFELD: Да, конечно. У неё есть контракт. Но мне всё равно до этого. Я бы такого никогда не сделал бы. Я ненавижу star-fuckers.
Star... что?
LAGERFELD: Star-fuckers. Мне нравится это выражение. Это люди из мира моды, которые используют звёзд, чтобы приукрасить себя. Знаете, я знал Катрин Денёв ещё ребёнком. Я знаю её намного лучше, чем её знает Ив Сен-Лоран. Но она может говорить, что она хочет и даже называть его художником. Самое ужасное лишь в том, что при этом выпускается одно и то же платье. У них уже 20 лет не появлялось ничего нового.
Да, потому что он хочет создавать одежду для вечности. Я цитирую: "В создании моды на какой-то временной отрезок я не нахожу никакого удовольствия. Вся эта одежда, умирающая через год, ничто иное как груда останков..."
LAGERFELD: Это ужасно! Ужасно!
Он идёт даже дальше: "Я сделал даже эскиз верёвки, на которой я повешусь".
LAGERFELD: Ну, и вы не находите это ужасным? Я нахожу это постыдным, притворным, претенциозным и гротескным.
А может быть, он над этим смеётся.
LAGERFELD: Нет, абсолютно нет. Раньше - да. Раньше, когда он был молод, у него ещё был юмор. Со временем он его растерял. К тому же теперь он не достаточно светлый человек. Вы знаете, я ненавижу жалость к себе. Я не выношу людей, которые охотно распространяются о своих страданиях.
Знаете ли Вы ещё какого-то модельера, который "страдает"?
LAGERFELD: Да, Унгаро. Он тоже страдает.
А Армани?
LAGERFELD: Да, манией величия.
В американской модной газете "Vanity Fair" в 1992 году появилось интервью, в котором Вы также говорили об отношениях с Вашим возлюбленным на протяжении многих лет Жаком де Баширом, умершем в 1989 году от СПИДа.
LAGERFELD: Он не был моим возлюбленным. Между нами не было сексуальных отношений, иначе я был бы уже мёртв.
Но он был самым важным человеком в Вашей жизни?
LAGERFELD: Да.
Если верить написанному, то Вы пустили слезу во время этого разговора. Журналистка описывает Ваше лицо как "гримассу боли".
LAGERFELD: Да, но я не знаю, как она могла усмотреть такое. Помещение было достаточно тёмным. Мы сидели при свечах. Возможно, из-за этого моё лицо и приобрело такое драматическое выражение.
Вы стесняетесь своих слёз?
LAGERFELD: Нет, но я не придаю им никакого значения. Я предпочитаю их сдерживать. Я не люблю терять контроль. Возможно, что я с этим иногда перебарщиваю. Возможно, я слишком жаден на эмоции, но такова моя сущность.
Ваш друг умирал достаточно долго.
LAGERFELD: Да, на протяжении нескольких лет. Это было ужасно. Я поражался себе, что я это мог так хорошо переносить. Я же жил с ним в больнице до самой его сметри. Это было как на войне. В конце он исхудал до самых костей. После этого я себе поклялся, что я больше никогда не должен пережить такого, никогда больше. Я восхищаюсь людьми, которые могут посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать другим. Я знаю, что я этого не могу, я не доктор Швайтцер, потому что если бы я им был, я бы не мог создавать моду.
Вы сказали: "Я прожил всю жизнь, уходя от реальности".
LAGERFELD: От определённой реальности.
Какой?
LAGERFELD: Я не слепец. Я знаю, какой мир на самом деле. Я знаю, что он ужасен.
Но Вы просто "в мир" не смотрите?
LAGERFELD: Именно. Я создаю себе свою реальность. Я смастерил себе нечно, с чем я хорошо живу всю жизнь. Я наслаждаюсь роскошью. Я наслаждаюсь тем, что в своём священном мире я являюсь центром всего.
Вас не охватывают время от времени мысли о пугающей действительности?
LAGERFELD: Нет, потому что я действую, я не думаю. Думать - это то, чего я избегаю или стараюсь избегать. Я хочу иметь приятную жизнь без проблем. Я эгоист. Я не хочу становиться своей собственной жертвой так же как и жертвой других людей. Я начало и конец себя. Я сам решаю, чего я могу достичь. Счастье - это лишь вопрос желания. Я - результат того, что я себе нарисовал, что я сам себе представил, чего я сам хотел и кем я решил стать.
Я читала, что Вы хотели стать художником.
LAGERFELD: Это верно.
Где Ваши картины?
LAGERFELD: Я не вешаю свои картины на стены. Я рисую для своего удовольствия и сразу отдаю свои картины. У меня нет ни одного своего рисунка.
Вы хотели стать художником, а стали кутюрье.
LAGERFELD: Да, но я не сожалею об этом. Я нашёл чем себя занять. Вам не стоит по мне плакать.
Вы как-то признали, что не удовлетворили свои требования по отношению к самому себе.
LAGERFELD: Возможно. Но я вынес из этого правильные умозаключения.
Вы уже в детстве так хорошо рисовали, что Ваша мама привезла ваши рисунки в Академию художеств в Гамбурге, чтобы Вы могли там учиться.
LAGERFELD: Да, она считала меня одарёным. Но директор сказал: "Ваш сын не интересуется искусством. Он интересуется модой. Посмотрите ещё раз на костюмы".
Вас это не разочаровало?
LAGERFELD: Нет, я был тогда ещё слишком мал. В десять-двеннадцать лет ещё нет серьёзных представлений об искусстве. В том возрасте я был не так самоуверен, как сегодня. Мои рисунки не соответствовали тому, что в те времена понималось под искусством. Возможно, я был не достаточно тщеславным. Возможно, я был слишком ленив. Но это в прошлом. Это всё покрылось туманом истории. Я не думаю, что я смог бы стать великим художником. Возможно, все самые великолепные картины уже созданы. Это как опера. Я думаю, что живопись как и опера - искусство прошлого, и нет ничего более глупого, чем пытаться идти против времени.
Вы смирились...разочаровались.
LAGERFELD: Может быть. Но не осознанно. Я не ощущаю себя разочарованным человеком.
Вам хотя бы раз уже приходила мысль оставить моду?
LAGERFELD: Нет. В данный момент у меня нет желания заниматься модой, но я фотографирую. Фотография для меня сегодня важнее моды, потому что она более личностная. Фотографией я могу самовыражаться. Этого невозвожно сделать при помощи предмета одежды. Я нанял одного японского архитектора для обустройства монастыря, в котором будет фотоателье, рабочие помещения, библиотека для моих 230 000 книг и комнаты для моих работников. Самое важное я уже купил. Там не будут примерять одежду. И там я буду жить как монах двенадцать месяцев в году.
Вы имеете в виду в уединении?
LAGERFELD: Да, но я буду работать.
Отвернувшийся от внешнего мира?
LAGERFELD: Да, защищенный от внешнего мира. Здание стоит в лесу, окруженное водой. Гостевые комнаты будут обставлены как камеры: кровать, стол, стул. Больше ничего. Я сам буду жить в пентхаусе наверху как верховный творец, который решает, что должно происходить.
Не могли бы Вы раскрыть больше деталей?
LAGERFELD: Я хочу, чтобы мои работники жили со мной в одном доме. Определённое время запланировано на работу, а потом каждый может делать то, что вздумается, если на следующий день во время придёт на работу. Он может встречаться со своим другом, девушкой или женой. Мне всё равно. Главное, чтобы я этого не знал. Вся эта ерунда будет исключена из моих будней. Необходимые контакты с внешним миром будут осуществляться при помощи компьютера. Я представляю себе, что наступление 2000 года в средневековом монастыре привнесёт в мою жизнь дисциплину, но без католического привкуса. Монастыри в средние века существовали не только для молитвы, они в первую очередь были важнейшими культурными центрами. Паскаль жил в монастыре, но он не был был монахом. Если бы монастыри не выполняли важную культурную функцию, мы были бы сейчас всё ещё безграмотными людьми.
Значит на показах мод Вы больше не будете появляться?
LAGERFELD: Это моя мечта.
Тогда Вы можете её осуществить завтра же. Вы же достаточно богаты.
LAGERFELD: Да, но я сначала должен закончить стройку. Я должен освободить себя от всякого хлама, который я накопил: разные модные дома, ненужные вещи, которые я когда-то считал необходимыми. Я не могу сегодня-завтра всё оставить так как есть хотя бы потому, что от моей работы зависит слишком много людей. Это было бы очень плохо по отношению к ним. Я человек, который, слава Богу, может делать то, что меня не обязательно восхищает. Я имею в виду, что для меня, например, ужасно то, что я должен на показе выйти на подиум, но это часть моей професии. Было бы невежливым этого не делать. Я многое делаю из вежливости.
Вы не создаёте впечатление человека, для которого это сложно, публично выходить на сцену.
LAGERFELD: Да, возможно это так выглядит со стороны. Вежливость также хорошая школа дисциплины.
Вы действительно верите в то, что Вы сможете выносить уединённую жизнь в монастыре, которая также связана с одиночеством, на протяжение длительного времени?
LAGERFELD: Один я там не буду никогда. Я же подчинён людям.
Подчинён?
LAGERFELD: Окружен людьми! Вам не стоит интерпретировать этот ляпсус. Я слишком давно не говорил по-немецки.*
*слова подчинён и окружен в немецком отличаются всего лишь приставкой! (прим переводчика)
Я бы хотела спросить вас о вашем детстве. Вы выросли в роскоши. Ваши родители владели имением вблизи Гамбурга. Ваш отец был владельцем фабрики, выпускающей сгущенное молоко...
LAGERFELD: Да, под маркой "Glücksklee". Этим уже всё сказано.
Как Вас воспитывали?
LAGERFELD: Меня не воспитывали. Меня не обременяли воспитанием. Я вырос сам. Мой папа был из того поколения, которое едва ли разговаривало со своими детьми.Тогда с детьми не обращались как с равными. Когда я хотел что-либо рассказать матери, она просила не говорить так медленно, потому что слушать ту чепуху, которую я говорю, можно только если она не длится долго.
Это же ужасно.
LAGERFELD: Почему?
Мать говорит своему ребёнку, что он говорит только чепуху.
LAGERFELD: Дети и говорят только чепуху. Поэтому я и ненавидел в детстве других детей. Я никогда не играл с другими детьми, и сам себя в детстве я считал абсолютно глупым. Быть ребёнком - это потеря времени.
Вы чувствовали, что родители Вас любят?
LAGERFELD: Я почти не видел своего отца. У него было много дел на фабрике. Моя мама была очень холодной, но очень занимательной женщиной. Ей было сорок два года, когда она меня родила. До этого у неё была только дочь, а она хотела непременно иметь сына. Она ненавидела женщин. И не смотря на свой возраст она взяла на себя тяжести беременности, чтобы родить сына. Наши отношения были дистанцированными, но полными любви. Я был поражен своей свободой. Я понял достаточно рано, что могу делать, что хочу. Главное только не нервировать родителей.
Между Вами и Вашей матерью имела место нежность?
LAGERFELD: Нет, ей претила физическая близость. Это я точно унаследовал от неё.
Но ведь маленького ребёнка принято приласкать.
LAGERFELD: Я не помню себя младенцем и не знаю, ласкали ли меня. Я только знаю, что меня не вскармливали грудью, например. Моя мама сказала, что у неё муж владелец молочной фабрики, и что она не должна предоставлять для вскармливания свою грудь. Есть же ведь консервированное молоко! Так что меня кормили консервированным молоком.
Это многое объясняет.
LAGERFELD: Да, возможно это и есть причина того, что уже тридцать лет как я не могу есть молоко. Я ненавижу молоко, особенно тёплое молоко с пенкой. Я могу упасть в обморок, если я только буду думать о нём.
Для психиатера Вы были бы увлекательным "случаем".
LAGERFELD: Возможно. Поэтому я ни к одному из них не ходил. Я не анализирую себя. Я также не анализирую свои мечты. Аналитики вызывают у меня отвращение.
Вы охотно откровенничаете в своих интервью.
LAGERFELD: Я отвечаю на вопросы. Я не просто рассказываю сам о себе.
О вашей сексуальной жизни Вы сообщили, что после сорока лет у Вас её больше нет.
LAGERFELD: Да. Я имею в виду, что есть правильное время для всего. В молодости у меня всё это было. Хотя это никогда особо много для меня не значило.
Вы были окружены мужчинами.
LAGERFELD: Женщинами тоже.
Для Вас это было обременительным?
LAGERFELD: Мне это было неприятно. Знаете, модельеры постоянно окружены большим количеством людей, которые не хотят говорить ни о чём другом кроме секса. В этом мире сексуальность как предмет потребления в своём худшем проявлении. Лишь этого одного достаточно, чтобы утратить всякое желание.
Вы онанируете?
LAGERFELD: Говорить об этом я предоставляю возможность вам.
Альберто Моравия представил тезиз, что самоудовлетворение - это идеал для творческого человека, потому что оно зависит только лишь от фантазии.
LAGERFELD: Да, это интересно. Но для непринуждённого разговора это не может быть темой. Если это не останется со мной, то настанет момент, когда Лагерфельд станет неловким.
Всё физическое для Вас неловко?
LAGERFELD: Именно.
Но Вы же не можете это подавлять.
LAGERFELD: Можно всё, если хочется. Чтобы понять это, вы, наверное, ещё слишком молоды. Вы должны ещё через многое пройти.
Вы видите свою жизнь как "Триумф воли"?
LAGERFELD: Это звучит как Лени Рифеншталь.
В одном из Ваших интервью "Süddeutschen Zeitung" вы применили это к себе.
LAGERFELD: Да, но это была шутка.
Ещё одно описание себя, которое Вы охотно повторяете звучит так: "Я испробовал всё. Я насладился всем. Теперь я охладевшая звезда".
LAGERFELD: Это Пауль Клее. Я всего лишь это цитировал.
Но Вы это применяли к себе.
LAGERFELD: Да, мне понравилось это высказывание. Охладевшая звезда - это что-то продолжительное. Она больше не может перегореть.
Вы боитесь смерти?
LAGERFELD: Я боюсь болезни, но я не боюсь смерти. В детстве я боялся инвалидов. Напротив дачи моих родителей находилась лечебница для ревматиков. Я никогда туда не ходил, потому что я не хотел видеть всех этих людей, гуляющих с палочкой или на инвалидных стульях. Я думал, что я могу заразиться. Когда мне было четыре или пять лет, моей сестре вырезали аппендицит. После этого моя мать всегда угрожала, что и меня, возможно, прооперируют, потому что она знала, что я этого очень боялся. Когда в дверь звонили, я убегал в сад, потому что боялся, что пришёл врач. Когда я видел скорую помощь, я убегал от неё с криком.
Вы уже были однажды в смертельной опасности?
LAGERFELD: Да, это было в Нью-Йорке, я почти взорвался в самолёте. Он уже приземлился, но на рулёжной дорожке стоял ещё один самолёт. Фактически это был конец. Люди вокруг бились в истерике. Моя соседка вырвала у моего пиджака рукав. Но я оставался спокоен. Мне было всё равно. С тех пор я знаю, что я не боюсь смерти. Я чувствовал себя как герцогиня фон Берри, которая сидела со своим мужем в повозке и продолжала разговор абсолютно спокойно, когда лошади испугались и понесли. И когда герцог спросил её о том, неужели она не видит, что она находится в смертельной опасности, она сказала: "Я не кучер". Я считаю, что это великолепный ответ.
Вам всё равно, каким образом Вы умрёте?
LAGERFELD: Столкнуться с другим самолётом и стать коллективным гамбургером мне не кажется аппетитной перспективой. Я нахожу это не романтичным.
Но ведь когда вы умерли, для вас уже не играет роли, как вы умерли.
LAGERFELD: Это верно. Только я бы предпочёл, чтобы это произошло более эстетично. Я бы хотел исчезнуть бесследно, как дикие звери исчезают в лесной глуши. Я также против похорон. Я уже подписал официально, что я не хочу, чтобы кто-то присматривал за моим прахом. Похорон не будет. Мой прах будет развеян по ветру.
Что Вы сделаете, если станете недееспособным?
LAGERFELD: Я не знаю. Пока со мной этого не случилось. Или вам кажется, что я уже в опасной стадии?
Нет, я просто подумала, что, может, Вы это предусмотрели, поскольку Вам так отвратительно зависеть от других людей. Потому что в таком случае Вы не сможете избежать зависимости. Например, Вам придётся переносить, что кто-то моет Ваш зад.
LAGERFELD: Да, но слава Богу, есть такие люди, которые выбирают себе такую профессию. Я бы не смог этого делать, потому что это унизительно. Я бы с удовольствием оставил это для других.
Вы бы могли лишить себя жизни до этого.
LAGERFELD: Я ничего против этого не имею. После приятной жизни я не считаю это плохим, положить всему конец. Но я об этом пока не думал. По-французски говорят "d'etre au pied du mur".* Я сначала решу, когда это необходимо.
*"быть прижатым к стене" в смысле безысходности, когда ничего нельзя сделать (прим переводчика)
Как бы вы хотели оцениваться после смерти?
LAGERFELD: Мне всё равно. Что будет после меня, меня совершенно не интересует.
Пьер Карден был избран во Французскую академию.
LAGERFELD: Да, там он может считаться бессмертным с лицензией на продажу колготок в супермаркетах.
Он не делает больше модных показов.
LAGERFELD: Так однако лучше, потому что в последнее время он лишь повторялся.
О герцогине Виндзорской, которой Вы восхищаетесь, потому что она противопоставляла свою некрасивость стремлению к элегантности Вы сказали в „New York Times": "Мы никогда не узнаем, что она на самом деле чувствовала и думала. Мы можем судить лишь по её лицу, одежде и украшениям. Никакие интимные подробности не выжили, только поверхностные интервью, немного правды и много сплетен".
LAGERFELD: Да, я надеюсь, что так смогут написать и обо мне.
Вы ходите уже 20 лет с косой в стиле Моцарта, веером и в тёмных очках. Одно исследование показало, что более 90 процентов немцев могут Вас описать, но лишь часть из них знает, кто Вы по профессии.
LAGERFELD: Это же великолепно!
Ваш стиль в загадочности?
LAGERFELD: Да, но возможно, что за ней ничего не стоит. Загадка в своей сущности ничто, le mystere est le neant. Иначе я бы не был загадкой. Возможно, напротив вас сидит Ничто.
Ничто в чёрном костюме.
LAGERFELD: Сознательное Ничто, да.
Ничто в маске.
LAGERFELD: Именно так.
Вы вспоминаете о каком-нибудь счастливом моменте в жизни?
LAGERFELD: Я не веду дневник. Знаете, когда думаешь, что счастлив, это значит, что уже нет, потому что этот момент приходит лишь тогда, когда о нём не думаешь. Я свыкся сам с собой. Мой двигатель - это инстинкт самосохранения. Возможно, что моя маска стала моим настоящим лицом. Всегда мы что-то придумываем, потом и сами начинаем верить в то, что мы занесли себе в голову. "Каждый выбор это одновременно отказ от других возможностей", - сказал Спиноза. Нельзя иметь всё. Il faut faire avec ce qu'il y'a. Я решил стать тем, кем я сегодня являюсь, чтобы это ни значило. Я боюсь, что в сути своей я абсолютно банален.
------------------------
Интервью было опубликовано в журнале Zeit 23 февраля 1996 с заголовком "Я не хочу быть своей жертвой"
Сегодня я с удовольствием хочу вам представить интервью с Карлом Лагерфельдом, которое было опубликовано в журнале Zeit 23 февраля 1996 с заголовком "Я не хочу быть своей жертвой". Интервью это нашла и перевела с немецкого Оля ака gigaiv. Оля кстати говоря не только интуитивный знаток стиля, но и переводчик по образованию, как раз с немецкого.
Итак, Карл, журнал "Время", 15 лет назад...
Интервью с Карлом Лагерфельдом
Вы создаёте моду для женщин.
KARL LAGERFELD: Да, потому что если бы я создавал моду для мужчин, я бы автоматически при этом думал бы о себе.
А Вам нужно отстраняться?
LAGERFELD: Да.
Вы интересуетесь женщинами, которые потом должны носить Вами созданную одежду?
LAGERFELD: Модели, которые демонстрируют одежду, конечно же, меня интересуют. Я должен предварительно рассмотреть их как следует.
Ваш коллега Йоши Ямамото как-то сказал, что он бы отдал свою одежду женщинам, чтобы защитить их в этом "мужском мире", который он открыто считает угрожающим.
LAGERFELD: Это слишком претенциозно. Я люблю работы Ямамото. Технически он создаёт великолепные вещи, но то, что он иногда говорит, просто ужасно.
Вы отправляете женщин в жизнь в облигающих супер-мини, прозрачных пластиковых платьишках и туфлях на тонких как игла шпильках. Вы полагаете, что они могут хорошо себя чувствовать в этом?
LAGERFELD: Женщина, которая идёт в ногу с модой, всегда чувствует себя хорошо.
Но ведь в такой обуви абсолютно невозможно ходить!
LAGERFELD: Отнюдь! Это дело тренировки.
Жан-Поль Готье называет женщин, которые следуют всем модным тенденциям, "гусями, которых кормят нежнейшим печеночным паштетом, от которого им становится плохо".
LAGERFELD: Это вздор! Готье не следовало бы говорить так много. Его одежда лучше, чем его утверждения.
Ив Сен-Лоран утверждает, что по его моделям можно угадать, что самое важное в его жизни - это любовь к женщинам.
LAGERFELD: Однако он никогда ничего не мог создать с женщинами, никогда в жизни.
Это потому, что он гомосексуалист, Вы имеете в виду?
LAGERFELD: Да, но меня это не интересует. Такие вопросы я не задаю. Подразделять людей, исходя из их сексуальных предпочтений, сегодня уже слишком старомодно. Не стоит из этого делать драму. О подобном я не хочу слышать также от своих лучших друзей, потому что об этом нельзя говорить смеясь. Это сразу становится очень личным.
Кристиан Лакруа считается одним из немногих поклонников женщин среди творцов моды.
LAGERFELD: Кто это сказал? Такое может сказать только тот, кто плохо информирован. То, что человек женат, ещё ни о чём не говорит.
Роберт Альтман в своём фильме "Прет-а-порте" объясняет разницу между женщинами и мужчинами в индустрии моды так: "Женщина создаёт одежду для себя и для других женщин. Мужчина создаёт одежду для женщины, которую бы он хотел иметь или которой, в крайнем случае, он бы охотно хотел быть сам".
LAGERFELD: Это бред. Чтобы услышать такое, не стоило ждать господина Альтмана. Это делает этот фильм таким скучным и банальным. Господин Альтман - старый и ожесточившийся человек. Я его знаю. Он был у меня и просил, чтобы я сыграл в этом фильме. Когда я отказался, он сделал предложение Роберту Де Ниро, но для него гонорар оказался слишком низок.
Вы подали в суд на создателей фильма, так как один из главных героев фильма называет Вас "вором". Тогда на том месте фильма можно было слышать пикающий звук.
LAGERFELD: Да, но комично то, что я даже не смотрел этот фильм. Мне об этом рассказали друзья.
Вы не хотели быть изображены как плагиатор.
LAGEFELD: Разумеется, нет. Мне это не нравится.
Даже Коко Шанель высказывалась о мужчинах-модельерах пренебрежительно.
LAGERFELD : Да, Боже, она это говорила от злости, потому что мужчины были успешнее неё. Но она ненавидела женщин. Она считала женщин омерзительными.
Вы знаете, что она больше всего ненавидела в женщинах?
LAGERFELD: Нет.
Колени. Поэтому она считала миниюбки отвратительными.
LAGERFELD: Это разумеется издержки того времени. Она знала лишь то поколение женщин, которое носило корсеты. Из-за корсетов весь жир с живота сдвигался на колени. У женщин всегда же был целлюлит. Есть модели даже сегодня, у которых появляется целлюлит на коленях. Но большинство моделей всё-таки может показывать свои колени. В наше время есть достаточно красивые колени.
С 1983 года Вы работаете в Шанель. Ваши ранние костюмы ещё придерживались элегантных линий, типично свойственных модному дому Шанель.
LAGERFELD: Я это делал намеренно. Даже сейчас я немного возвращаюсь к этому обратно. Мода это как волны моря и любви. Надо разрушить, чтобы найти что-то новое. Необходимо вновь использовать старые элементы, чтобы потом их неожиданно лишить уважения, потом вновь возвысить, чтобы выпнуть вон.
А клиентки должны этому следовать?
LAGERFELD: Они не должны. Я делаю лишь предложения.
В одном из своих интервью Вы сказали: "Моде нужны жертвы. Мы живём из-за этих жертв. Ни один человек не нуждается во всех этих вещах. Женщины больше любят покупать одежду, чем её носить. Мода привносит немного фантазии в их скучную жизнь".
LAGERFELD: То, что я говорю, действует лишь какой-то момент. Через полгода это можно и не вспоминать!
Не имеете ли Вы в виду, что этим женщинам следовало бы изменить их скучную жизнь, нежели отказываться от неё покупая Вашу одежду, которая им и не нужна?
LAGERFELD: Об этом вам надо разговарить с женщиной. Мужчин это не касается.
Понимаете ли Вы стремление феминисток улучшить общественное положение женщин?
LAGERFELD: Я всегда подчёркнуто избегал разделения каких-либо стремлений, а даже если бы я и разделял, то не стал бы создавать из этого тему для разговора, потому что это невероятно скучно для других. Я не Мадам Шварцер. В целом мне нравится Алис, но иногда я нахожу её слишком гротескной. Она всё хочет казаться такой, какая она на самом деле есть. Она может и была секретаршей Симоны де Бовуар, но второй Симоной де Бовуар ей не стать. Сегодня другие времена. И положение женщин очень сильно улучшилось.
Она всё ещё наряжает женщин или позволяет им наряжаться так, чтобы понравиться мужчине. Она хочет быть объектом его вожделений.
LAGERFELD: Да, а почему нет? Я знаю многих женщин, которые в определённой ситуации хотят быть объектом желания для мужчины, потому что они его желают. А потом они вновь становятся своим собственным объектом. В этом нет ничего плохого. Среди женщин, которых я знаю, нет угнетённых. Возможно это потому, что я знаю только привелигированных женщин.
Вы охотно цитируете Оскара Уайльда. Одна из ваших любимых цитат: "Быть поверхностным - самое важное в жизни. Что следует по важности после этого, никто не может сказать".
LAGERFELD: Да, я охотно позволяю называть себя поверхностным. Я не интеллектуал. Тот, кто думает глубоко, в мире моды не на своём месте. Я имею в виду, что он может думать так глубоко, как ему хочется, но нельзя навешивать свои мысли на тряпьё, иначе это будет слишком пафосно. Мода поверхностна. Это надо принять, когда выбираешь для себя эту профессию. Для неё нужна лёгкая рука. Модельеры, которые слишком глубоко думают, часто ничему не могут научиться. Они ничего не знают, у них нет культуры, но они думают, что они слишком хороши для этой профессии. Они спрашивают себя, как они вообще могли выбрать такую поверхностную профессию. Я принимаю мою профессию. Я не делаю психодрамы из своей деятельности.
Кто же тогда делает?
LAGERFELD: Ив Сен-Лоран, например. Вы же знаете, что он говорит в своих интервью.
Он говорит, что он страдает от депрессии.
LAGERFELD: Да, это отвратительно, прежде всего потому, что я знаю, что он думает и делает на самом деле. Его поведение в жизни удалено на километр от того, что он говорит о себе публично.
Это Вы о том, что он содержит в своём дворце в Морокко юношей-проституток?
LAGERFELD: Именно. Поэтому я не хочу слышать эту плаксивую болтовню и эту чепуху о продолжительных страданиях.
Почему тот, кто содержит юношей-проституток, не может страдать? Пазолини тоже страдал.
LAGERFELD: Да, конечно. Но Ив Сен-Лоран не Пазолини. Мы из мира одежды. Мода - это не искусство. В творениях Пазолини есть величина, которой нет у этих платьев из тафты. Каждый создаёт себе жизнь, как он может и как он хочет. Надо уметь посмеяться над собой. Надо уметь встать рядом с собой. Я могу встать рядом с самим собой и посмеяться над собой. И в этом весь секрет. Нельзя ничего воспринимать слишком серьёзно. На земле миллиарды людей, и у нас у всех есть отношения. Надо уметь говорить себе "брррр.... это всё, однако, не так и важно".
Актриса Катрин Денёв, которая особенно ценит стиль Сен-Лорана, сказала о нём: "Это великий художник с измученной душой".
LAGERFELD: О, Боже мой! О Боже! Что не сделаешь ради денег. Эти двое едва друг друга знают.
Вы хотите сказать, что Катрин Денёв получает деньги за то, что она говорит такие вещи?
LAGERFELD: Да, конечно. У неё есть контракт. Но мне всё равно до этого. Я бы такого никогда не сделал бы. Я ненавижу star-fuckers.
Star... что?
LAGERFELD: Star-fuckers. Мне нравится это выражение. Это люди из мира моды, которые используют звёзд, чтобы приукрасить себя. Знаете, я знал Катрин Денёв ещё ребёнком. Я знаю её намного лучше, чем её знает Ив Сен-Лоран. Но она может говорить, что она хочет и даже называть его художником. Самое ужасное лишь в том, что при этом выпускается одно и то же платье. У них уже 20 лет не появлялось ничего нового.
Да, потому что он хочет создавать одежду для вечности. Я цитирую: "В создании моды на какой-то временной отрезок я не нахожу никакого удовольствия. Вся эта одежда, умирающая через год, ничто иное как груда останков..."
LAGERFELD: Это ужасно! Ужасно!
Он идёт даже дальше: "Я сделал даже эскиз верёвки, на которой я повешусь".
LAGERFELD: Ну, и вы не находите это ужасным? Я нахожу это постыдным, притворным, претенциозным и гротескным.
А может быть, он над этим смеётся.
LAGERFELD: Нет, абсолютно нет. Раньше - да. Раньше, когда он был молод, у него ещё был юмор. Со временем он его растерял. К тому же теперь он не достаточно светлый человек. Вы знаете, я ненавижу жалость к себе. Я не выношу людей, которые охотно распространяются о своих страданиях.
Знаете ли Вы ещё какого-то модельера, который "страдает"?
LAGERFELD: Да, Унгаро. Он тоже страдает.
А Армани?
LAGERFELD: Да, манией величия.
В американской модной газете "Vanity Fair" в 1992 году появилось интервью, в котором Вы также говорили об отношениях с Вашим возлюбленным на протяжении многих лет Жаком де Баширом, умершем в 1989 году от СПИДа.
LAGERFELD: Он не был моим возлюбленным. Между нами не было сексуальных отношений, иначе я был бы уже мёртв.
Но он был самым важным человеком в Вашей жизни?
LAGERFELD: Да.
Если верить написанному, то Вы пустили слезу во время этого разговора. Журналистка описывает Ваше лицо как "гримассу боли".
LAGERFELD: Да, но я не знаю, как она могла усмотреть такое. Помещение было достаточно тёмным. Мы сидели при свечах. Возможно, из-за этого моё лицо и приобрело такое драматическое выражение.
Вы стесняетесь своих слёз?
LAGERFELD: Нет, но я не придаю им никакого значения. Я предпочитаю их сдерживать. Я не люблю терять контроль. Возможно, что я с этим иногда перебарщиваю. Возможно, я слишком жаден на эмоции, но такова моя сущность.
Ваш друг умирал достаточно долго.
LAGERFELD: Да, на протяжении нескольких лет. Это было ужасно. Я поражался себе, что я это мог так хорошо переносить. Я же жил с ним в больнице до самой его сметри. Это было как на войне. В конце он исхудал до самых костей. После этого я себе поклялся, что я больше никогда не должен пережить такого, никогда больше. Я восхищаюсь людьми, которые могут посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать другим. Я знаю, что я этого не могу, я не доктор Швайтцер, потому что если бы я им был, я бы не мог создавать моду.
Вы сказали: "Я прожил всю жизнь, уходя от реальности".
LAGERFELD: От определённой реальности.
Какой?
LAGERFELD: Я не слепец. Я знаю, какой мир на самом деле. Я знаю, что он ужасен.
Но Вы просто "в мир" не смотрите?
LAGERFELD: Именно. Я создаю себе свою реальность. Я смастерил себе нечно, с чем я хорошо живу всю жизнь. Я наслаждаюсь роскошью. Я наслаждаюсь тем, что в своём священном мире я являюсь центром всего.
Вас не охватывают время от времени мысли о пугающей действительности?
LAGERFELD: Нет, потому что я действую, я не думаю. Думать - это то, чего я избегаю или стараюсь избегать. Я хочу иметь приятную жизнь без проблем. Я эгоист. Я не хочу становиться своей собственной жертвой так же как и жертвой других людей. Я начало и конец себя. Я сам решаю, чего я могу достичь. Счастье - это лишь вопрос желания. Я - результат того, что я себе нарисовал, что я сам себе представил, чего я сам хотел и кем я решил стать.
Я читала, что Вы хотели стать художником.
LAGERFELD: Это верно.
Где Ваши картины?
LAGERFELD: Я не вешаю свои картины на стены. Я рисую для своего удовольствия и сразу отдаю свои картины. У меня нет ни одного своего рисунка.
Вы хотели стать художником, а стали кутюрье.
LAGERFELD: Да, но я не сожалею об этом. Я нашёл чем себя занять. Вам не стоит по мне плакать.
Вы как-то признали, что не удовлетворили свои требования по отношению к самому себе.
LAGERFELD: Возможно. Но я вынес из этого правильные умозаключения.
Вы уже в детстве так хорошо рисовали, что Ваша мама привезла ваши рисунки в Академию художеств в Гамбурге, чтобы Вы могли там учиться.
LAGERFELD: Да, она считала меня одарёным. Но директор сказал: "Ваш сын не интересуется искусством. Он интересуется модой. Посмотрите ещё раз на костюмы".
Вас это не разочаровало?
LAGERFELD: Нет, я был тогда ещё слишком мал. В десять-двеннадцать лет ещё нет серьёзных представлений об искусстве. В том возрасте я был не так самоуверен, как сегодня. Мои рисунки не соответствовали тому, что в те времена понималось под искусством. Возможно, я был не достаточно тщеславным. Возможно, я был слишком ленив. Но это в прошлом. Это всё покрылось туманом истории. Я не думаю, что я смог бы стать великим художником. Возможно, все самые великолепные картины уже созданы. Это как опера. Я думаю, что живопись как и опера - искусство прошлого, и нет ничего более глупого, чем пытаться идти против времени.
Вы смирились...разочаровались.
LAGERFELD: Может быть. Но не осознанно. Я не ощущаю себя разочарованным человеком.
Вам хотя бы раз уже приходила мысль оставить моду?
LAGERFELD: Нет. В данный момент у меня нет желания заниматься модой, но я фотографирую. Фотография для меня сегодня важнее моды, потому что она более личностная. Фотографией я могу самовыражаться. Этого невозвожно сделать при помощи предмета одежды. Я нанял одного японского архитектора для обустройства монастыря, в котором будет фотоателье, рабочие помещения, библиотека для моих 230 000 книг и комнаты для моих работников. Самое важное я уже купил. Там не будут примерять одежду. И там я буду жить как монах двенадцать месяцев в году.
Вы имеете в виду в уединении?
LAGERFELD: Да, но я буду работать.
Отвернувшийся от внешнего мира?
LAGERFELD: Да, защищенный от внешнего мира. Здание стоит в лесу, окруженное водой. Гостевые комнаты будут обставлены как камеры: кровать, стол, стул. Больше ничего. Я сам буду жить в пентхаусе наверху как верховный творец, который решает, что должно происходить.
Не могли бы Вы раскрыть больше деталей?
LAGERFELD: Я хочу, чтобы мои работники жили со мной в одном доме. Определённое время запланировано на работу, а потом каждый может делать то, что вздумается, если на следующий день во время придёт на работу. Он может встречаться со своим другом, девушкой или женой. Мне всё равно. Главное, чтобы я этого не знал. Вся эта ерунда будет исключена из моих будней. Необходимые контакты с внешним миром будут осуществляться при помощи компьютера. Я представляю себе, что наступление 2000 года в средневековом монастыре привнесёт в мою жизнь дисциплину, но без католического привкуса. Монастыри в средние века существовали не только для молитвы, они в первую очередь были важнейшими культурными центрами. Паскаль жил в монастыре, но он не был был монахом. Если бы монастыри не выполняли важную культурную функцию, мы были бы сейчас всё ещё безграмотными людьми.
Значит на показах мод Вы больше не будете появляться?
LAGERFELD: Это моя мечта.
Тогда Вы можете её осуществить завтра же. Вы же достаточно богаты.
LAGERFELD: Да, но я сначала должен закончить стройку. Я должен освободить себя от всякого хлама, который я накопил: разные модные дома, ненужные вещи, которые я когда-то считал необходимыми. Я не могу сегодня-завтра всё оставить так как есть хотя бы потому, что от моей работы зависит слишком много людей. Это было бы очень плохо по отношению к ним. Я человек, который, слава Богу, может делать то, что меня не обязательно восхищает. Я имею в виду, что для меня, например, ужасно то, что я должен на показе выйти на подиум, но это часть моей професии. Было бы невежливым этого не делать. Я многое делаю из вежливости.
Вы не создаёте впечатление человека, для которого это сложно, публично выходить на сцену.
LAGERFELD: Да, возможно это так выглядит со стороны. Вежливость также хорошая школа дисциплины.
Вы действительно верите в то, что Вы сможете выносить уединённую жизнь в монастыре, которая также связана с одиночеством, на протяжение длительного времени?
LAGERFELD: Один я там не буду никогда. Я же подчинён людям.
Подчинён?
LAGERFELD: Окружен людьми! Вам не стоит интерпретировать этот ляпсус. Я слишком давно не говорил по-немецки.*
*слова подчинён и окружен в немецком отличаются всего лишь приставкой! (прим переводчика)
Я бы хотела спросить вас о вашем детстве. Вы выросли в роскоши. Ваши родители владели имением вблизи Гамбурга. Ваш отец был владельцем фабрики, выпускающей сгущенное молоко...
LAGERFELD: Да, под маркой "Glücksklee". Этим уже всё сказано.
Как Вас воспитывали?
LAGERFELD: Меня не воспитывали. Меня не обременяли воспитанием. Я вырос сам. Мой папа был из того поколения, которое едва ли разговаривало со своими детьми.Тогда с детьми не обращались как с равными. Когда я хотел что-либо рассказать матери, она просила не говорить так медленно, потому что слушать ту чепуху, которую я говорю, можно только если она не длится долго.
Это же ужасно.
LAGERFELD: Почему?
Мать говорит своему ребёнку, что он говорит только чепуху.
LAGERFELD: Дети и говорят только чепуху. Поэтому я и ненавидел в детстве других детей. Я никогда не играл с другими детьми, и сам себя в детстве я считал абсолютно глупым. Быть ребёнком - это потеря времени.
Вы чувствовали, что родители Вас любят?
LAGERFELD: Я почти не видел своего отца. У него было много дел на фабрике. Моя мама была очень холодной, но очень занимательной женщиной. Ей было сорок два года, когда она меня родила. До этого у неё была только дочь, а она хотела непременно иметь сына. Она ненавидела женщин. И не смотря на свой возраст она взяла на себя тяжести беременности, чтобы родить сына. Наши отношения были дистанцированными, но полными любви. Я был поражен своей свободой. Я понял достаточно рано, что могу делать, что хочу. Главное только не нервировать родителей.
Между Вами и Вашей матерью имела место нежность?
LAGERFELD: Нет, ей претила физическая близость. Это я точно унаследовал от неё.
Но ведь маленького ребёнка принято приласкать.
LAGERFELD: Я не помню себя младенцем и не знаю, ласкали ли меня. Я только знаю, что меня не вскармливали грудью, например. Моя мама сказала, что у неё муж владелец молочной фабрики, и что она не должна предоставлять для вскармливания свою грудь. Есть же ведь консервированное молоко! Так что меня кормили консервированным молоком.
Это многое объясняет.
LAGERFELD: Да, возможно это и есть причина того, что уже тридцать лет как я не могу есть молоко. Я ненавижу молоко, особенно тёплое молоко с пенкой. Я могу упасть в обморок, если я только буду думать о нём.
Для психиатера Вы были бы увлекательным "случаем".
LAGERFELD: Возможно. Поэтому я ни к одному из них не ходил. Я не анализирую себя. Я также не анализирую свои мечты. Аналитики вызывают у меня отвращение.
Вы охотно откровенничаете в своих интервью.
LAGERFELD: Я отвечаю на вопросы. Я не просто рассказываю сам о себе.
О вашей сексуальной жизни Вы сообщили, что после сорока лет у Вас её больше нет.
LAGERFELD: Да. Я имею в виду, что есть правильное время для всего. В молодости у меня всё это было. Хотя это никогда особо много для меня не значило.
Вы были окружены мужчинами.
LAGERFELD: Женщинами тоже.
Для Вас это было обременительным?
LAGERFELD: Мне это было неприятно. Знаете, модельеры постоянно окружены большим количеством людей, которые не хотят говорить ни о чём другом кроме секса. В этом мире сексуальность как предмет потребления в своём худшем проявлении. Лишь этого одного достаточно, чтобы утратить всякое желание.
Вы онанируете?
LAGERFELD: Говорить об этом я предоставляю возможность вам.
Альберто Моравия представил тезиз, что самоудовлетворение - это идеал для творческого человека, потому что оно зависит только лишь от фантазии.
LAGERFELD: Да, это интересно. Но для непринуждённого разговора это не может быть темой. Если это не останется со мной, то настанет момент, когда Лагерфельд станет неловким.
Всё физическое для Вас неловко?
LAGERFELD: Именно.
Но Вы же не можете это подавлять.
LAGERFELD: Можно всё, если хочется. Чтобы понять это, вы, наверное, ещё слишком молоды. Вы должны ещё через многое пройти.
Вы видите свою жизнь как "Триумф воли"?
LAGERFELD: Это звучит как Лени Рифеншталь.
В одном из Ваших интервью "Süddeutschen Zeitung" вы применили это к себе.
LAGERFELD: Да, но это была шутка.
Ещё одно описание себя, которое Вы охотно повторяете звучит так: "Я испробовал всё. Я насладился всем. Теперь я охладевшая звезда".
LAGERFELD: Это Пауль Клее. Я всего лишь это цитировал.
Но Вы это применяли к себе.
LAGERFELD: Да, мне понравилось это высказывание. Охладевшая звезда - это что-то продолжительное. Она больше не может перегореть.
Вы боитесь смерти?
LAGERFELD: Я боюсь болезни, но я не боюсь смерти. В детстве я боялся инвалидов. Напротив дачи моих родителей находилась лечебница для ревматиков. Я никогда туда не ходил, потому что я не хотел видеть всех этих людей, гуляющих с палочкой или на инвалидных стульях. Я думал, что я могу заразиться. Когда мне было четыре или пять лет, моей сестре вырезали аппендицит. После этого моя мать всегда угрожала, что и меня, возможно, прооперируют, потому что она знала, что я этого очень боялся. Когда в дверь звонили, я убегал в сад, потому что боялся, что пришёл врач. Когда я видел скорую помощь, я убегал от неё с криком.
Вы уже были однажды в смертельной опасности?
LAGERFELD: Да, это было в Нью-Йорке, я почти взорвался в самолёте. Он уже приземлился, но на рулёжной дорожке стоял ещё один самолёт. Фактически это был конец. Люди вокруг бились в истерике. Моя соседка вырвала у моего пиджака рукав. Но я оставался спокоен. Мне было всё равно. С тех пор я знаю, что я не боюсь смерти. Я чувствовал себя как герцогиня фон Берри, которая сидела со своим мужем в повозке и продолжала разговор абсолютно спокойно, когда лошади испугались и понесли. И когда герцог спросил её о том, неужели она не видит, что она находится в смертельной опасности, она сказала: "Я не кучер". Я считаю, что это великолепный ответ.
Вам всё равно, каким образом Вы умрёте?
LAGERFELD: Столкнуться с другим самолётом и стать коллективным гамбургером мне не кажется аппетитной перспективой. Я нахожу это не романтичным.
Но ведь когда вы умерли, для вас уже не играет роли, как вы умерли.
LAGERFELD: Это верно. Только я бы предпочёл, чтобы это произошло более эстетично. Я бы хотел исчезнуть бесследно, как дикие звери исчезают в лесной глуши. Я также против похорон. Я уже подписал официально, что я не хочу, чтобы кто-то присматривал за моим прахом. Похорон не будет. Мой прах будет развеян по ветру.
Что Вы сделаете, если станете недееспособным?
LAGERFELD: Я не знаю. Пока со мной этого не случилось. Или вам кажется, что я уже в опасной стадии?
Нет, я просто подумала, что, может, Вы это предусмотрели, поскольку Вам так отвратительно зависеть от других людей. Потому что в таком случае Вы не сможете избежать зависимости. Например, Вам придётся переносить, что кто-то моет Ваш зад.
LAGERFELD: Да, но слава Богу, есть такие люди, которые выбирают себе такую профессию. Я бы не смог этого делать, потому что это унизительно. Я бы с удовольствием оставил это для других.
Вы бы могли лишить себя жизни до этого.
LAGERFELD: Я ничего против этого не имею. После приятной жизни я не считаю это плохим, положить всему конец. Но я об этом пока не думал. По-французски говорят "d'etre au pied du mur".* Я сначала решу, когда это необходимо.
*"быть прижатым к стене" в смысле безысходности, когда ничего нельзя сделать (прим переводчика)
Как бы вы хотели оцениваться после смерти?
LAGERFELD: Мне всё равно. Что будет после меня, меня совершенно не интересует.
Пьер Карден был избран во Французскую академию.
LAGERFELD: Да, там он может считаться бессмертным с лицензией на продажу колготок в супермаркетах.
Он не делает больше модных показов.
LAGERFELD: Так однако лучше, потому что в последнее время он лишь повторялся.
О герцогине Виндзорской, которой Вы восхищаетесь, потому что она противопоставляла свою некрасивость стремлению к элегантности Вы сказали в „New York Times": "Мы никогда не узнаем, что она на самом деле чувствовала и думала. Мы можем судить лишь по её лицу, одежде и украшениям. Никакие интимные подробности не выжили, только поверхностные интервью, немного правды и много сплетен".
LAGERFELD: Да, я надеюсь, что так смогут написать и обо мне.
Вы ходите уже 20 лет с косой в стиле Моцарта, веером и в тёмных очках. Одно исследование показало, что более 90 процентов немцев могут Вас описать, но лишь часть из них знает, кто Вы по профессии.
LAGERFELD: Это же великолепно!
Ваш стиль в загадочности?
LAGERFELD: Да, но возможно, что за ней ничего не стоит. Загадка в своей сущности ничто, le mystere est le neant. Иначе я бы не был загадкой. Возможно, напротив вас сидит Ничто.
Ничто в чёрном костюме.
LAGERFELD: Сознательное Ничто, да.
Ничто в маске.
LAGERFELD: Именно так.
Вы вспоминаете о каком-нибудь счастливом моменте в жизни?
LAGERFELD: Я не веду дневник. Знаете, когда думаешь, что счастлив, это значит, что уже нет, потому что этот момент приходит лишь тогда, когда о нём не думаешь. Я свыкся сам с собой. Мой двигатель - это инстинкт самосохранения. Возможно, что моя маска стала моим настоящим лицом. Всегда мы что-то придумываем, потом и сами начинаем верить в то, что мы занесли себе в голову. "Каждый выбор это одновременно отказ от других возможностей", - сказал Спиноза. Нельзя иметь всё. Il faut faire avec ce qu'il y'a. Я решил стать тем, кем я сегодня являюсь, чтобы это ни значило. Я боюсь, что в сути своей я абсолютно банален.
------------------------
Интервью было опубликовано в журнале Zeit 23 февраля 1996 с заголовком "Я не хочу быть своей жертвой"