Часть вторая. Подготовка к выходу
10.30 утра, 17 сентября
И зачем, интересно, я подорвалась в семь утра?.. Уж и не помню особо, что делала до десяти. Наверное, снова подремала.
Скоро таможня поднимется на борт закрывать документы и начнет всех долго и муторно пересчитывать и переписывать. Руководитель экспедиции носится с утра по палубам и довольно недобро косит глазом. Даже спросил меня, назвав по имени: «Что вы здесь ищете?» Я ответила, что просто осматриваюсь, и это, в общем-то, было чистой правдой.
С непривычки все еще подпрыгиваю от объявлений по внутренней связи. Холод у меня в каюте собачий, но в основном все нравится.
И да, кстати, подштанники - вещь бесподобная. Еще бы потолще были, и вообще не понадобилось бы никакого спецодеяния.
Встав утром, снова раздумывала о природе ледокола, путешествие на котором мне предстоит. «Вайгач» для меня - однозначно мужчина, маленький и удаленький, настолько сильный, что ни его малые размеры, ни однореакторный двигатель не помеха его большим замечательным свершениям. А «Россия»?.. Ее природа для меня пока загадка. Ледокол - он, сильный, безусловно, мужского рода. Но ее имя - подсказывает мне, что в «России» есть и частица женского начала. И это смешение начал - мужской силы и женственной красоты - дает понимание, роднит меня с ней. (Смейтесь над такими размышлениями, если смешно - я и не спорю).
Пока мы тихо прислушиваемся друг к другу, она затаенно смотрит на меня глазами экипажа: внимательно, немного настороженно.
Море и «Россия» еще попробуют меня на зуб. Но сквозь усталость чувствую, что бояться не нужно - это бесполезно и попросту глупо. Свое я уже отбоялась, упорно проламываясь к своей мечте, идя к ней сквозь такие льды, которые и сейчас дают о себе знать ссадинами и оббитыми боками.
И тут надо наконец рассказать, как познакомилась с еще одним дорогим мне человеком, ставшим за время рейса, не побоюсь этого словам, другом, - старшим помощником Василием Геннадьевичем.
Утро уже хлопотливо вступило в свои права, было часов девять.
Стоя на палубе третьего мостика и оперевшись на релинг, смотрела, как матросы мели верхнюю палубу и дополнительно закрепляли принайтованные грузы на борту «России»: доски, снегоходы, десятки бочек для топлива и прочее полярное снаряжение. Достала маленький черный блокнот и сразу же принялась набрасывать впечатления.
И тут ко мне неожиданно подошел старпом.
Это позднее я изучила его повадки - обычно он носится по палубам как вихрь, особенно если есть какое-то конкретное дело, которое поскорее надо выполнить. В то утро хлопот у него было особенно много - понимаю уже теперь. Он сжимал в руке рацию, был в синей форменной курточке Росатомфлота, матерчатых рабочих перчатках, без шапки: очень молодой, невысокий, угрюмый, коротко стриженый, с неожиданно теплыми темно-синими глазами.
Взгляд настороженный, но ему явно интересно, и враждебности в его голосе нет - только легкая насмешка над столичной корреспонденткой, решившей совершить вояж и сравнить «Вайгач» и «Россию».
Спросил, из какого я издания. Ответила; представился сам.
Краткий разговор повернул, разумеется, к целям визита. Выяснилось, что уже ходила на ледоколе.
Журналистов ледокольщики явно недолюбливают - мелькнуло в голове.
Что-то он сказал про удовлетворение профессионального интереса, и меня это кольнуло.
- Вы допускаете, что помимо профессионального интереса есть еще и искренняя любовь к Атомфлоту? - неожиданно спросила я.
Надо было видеть, какое недоверие и удивление отразилось в васильковых глазах.
-Искренняя? - усмехнулся и, не поверив мне, убежал по своим делам.
Да, уважаемый чиф Василий Геннадьевич, сколько же любви нужно иметь, чтобы отправиться в неизведанные арктические края и слушать грохот льдов и мерное биение шумного и большого сердца ледокола? «Россия» гудит, работает двигателями, но на самом деле два главных ее сердца неподвижны и молчаливы - два реактора, спрятанные где-то под синими многотонными крышками на верхней палубе между двух высоких "рогатых" мачт.
Мне еще предстояло доказать не столько Василию, сколько самой себе правоту и правдивость сказанного.
***
Стекла иллюминаторов ходовой рубки неторопливо моют; на тонкие перегородки мачты забрался матрос: жизнь на судне идет своим чередом. Из воздуховодов веет теплым сухим воздухом, и греться возле них - одно удовольствие.
А между тем телевизионщики на мостике взяли бедного Спирина в круговую осаду. И я начинаю понимать, о чем говорил старпом, не скрывая своего раздражения: «Эти люди наскоком, шапочно хотят узнать все, что им нужно».
Матросы, стоя прямо на крышке аппаратной (реакторного помещения), возятся с какими-то проводами. Время - 10 утра, и выход перенесли на 12.
«Давай веселей!..» - кричит один матрос другому, крутящему лебедку. В акватории залива мимо нас медленно пробухтели два катера береговой охраны, словно с ленцой прочесывая и прощупывая радарами водную гладь и изломы берегов.
Стоя в смешивающихся потоках теплого и ледяного мурманского воздуха, смотрю на пришвартованный рядом плавучий танкодром «Адмирал Кузнецов», который больше напоминает плавучий курятник - по количеству кружащих над ним чаек.
Чувствую себя дома.
***
В 11 с копейками утра сдали паспорта. Таможня на судне - дело совсем полундровое. Все заметались и срочно пошли класть вна стол в кинозале штабелями краснокожие паспортины.
Тогда и состоялось первое знакомство с капитаном. Жизнь всегда шутит свои шутки.
Невысокий, кряжистый, с густыми красивыми усами человек запнулся за комингс, все ходил около дежурной рубки. Затем, увидев меня и коллегу из Коммерсанта, подскочил к нам. Глаза у него, как я сразу отметила, были воспалены до крайности - по-видимому, от бессонницы и нервов.
- Вы главный? Нет? Андрей? А где он? Ну так вот - любые материалы должны идти с его подписью, резолюцией какой-то. А без нее радист ничего передавать не будет.
-А вы кто, позвольте узнать? - лучезарно улыбаясь, осведомился коллега.
С неприязнью (что уж теперь скрывать) подумала, что это, должно быть, какой-нибудь помполит или что-то в этом духе.
- Я капитан. Александр Михалыч.
Даже брякнуть ничего не успела, поскольку Спирин едва удостоил меня взглядом. Отрезал, моргнул покрасневшими глазами, дернул широченным плечом в синей форме и умчался дальше - ко входу, встречать таможенников.
Чисто по-человечески капитана понимаю - у него погрузка, отход, несколько бессонных ночей и тут еще громадный «перевес» в 57 голов - полярников и наших. Охота была ему со всеми нами возиться.
Освоив более или менее все палубы, предпочла скрыться из глаз долой, так как в курилке на нижней палубе стало попросту тесно от народа. Пока не начало качать. А я, к сожалению, печонкой чую, что шторм будет - чувствовала, еще когда выезжала из Питера. Хочется надеяться, что качка не продлится больше суток. А то, боюсь, меня можно будет выносить вперед ногами, не дойдя до льдов и белых медведей.
И зачем, интересно, я подорвалась в семь утра?.. Уж и не помню особо, что делала до десяти. Наверное, снова подремала.
Скоро таможня поднимется на борт закрывать документы и начнет всех долго и муторно пересчитывать и переписывать. Руководитель экспедиции носится с утра по палубам и довольно недобро косит глазом. Даже спросил меня, назвав по имени: «Что вы здесь ищете?» Я ответила, что просто осматриваюсь, и это, в общем-то, было чистой правдой.
С непривычки все еще подпрыгиваю от объявлений по внутренней связи. Холод у меня в каюте собачий, но в основном все нравится.
И да, кстати, подштанники - вещь бесподобная. Еще бы потолще были, и вообще не понадобилось бы никакого спецодеяния.
Встав утром, снова раздумывала о природе ледокола, путешествие на котором мне предстоит. «Вайгач» для меня - однозначно мужчина, маленький и удаленький, настолько сильный, что ни его малые размеры, ни однореакторный двигатель не помеха его большим замечательным свершениям. А «Россия»?.. Ее природа для меня пока загадка. Ледокол - он, сильный, безусловно, мужского рода. Но ее имя - подсказывает мне, что в «России» есть и частица женского начала. И это смешение начал - мужской силы и женственной красоты - дает понимание, роднит меня с ней. (Смейтесь над такими размышлениями, если смешно - я и не спорю).
Пока мы тихо прислушиваемся друг к другу, она затаенно смотрит на меня глазами экипажа: внимательно, немного настороженно.
Море и «Россия» еще попробуют меня на зуб. Но сквозь усталость чувствую, что бояться не нужно - это бесполезно и попросту глупо. Свое я уже отбоялась, упорно проламываясь к своей мечте, идя к ней сквозь такие льды, которые и сейчас дают о себе знать ссадинами и оббитыми боками.
И тут надо наконец рассказать, как познакомилась с еще одним дорогим мне человеком, ставшим за время рейса, не побоюсь этого словам, другом, - старшим помощником Василием Геннадьевичем.
Утро уже хлопотливо вступило в свои права, было часов девять.
Стоя на палубе третьего мостика и оперевшись на релинг, смотрела, как матросы мели верхнюю палубу и дополнительно закрепляли принайтованные грузы на борту «России»: доски, снегоходы, десятки бочек для топлива и прочее полярное снаряжение. Достала маленький черный блокнот и сразу же принялась набрасывать впечатления.
И тут ко мне неожиданно подошел старпом.
Это позднее я изучила его повадки - обычно он носится по палубам как вихрь, особенно если есть какое-то конкретное дело, которое поскорее надо выполнить. В то утро хлопот у него было особенно много - понимаю уже теперь. Он сжимал в руке рацию, был в синей форменной курточке Росатомфлота, матерчатых рабочих перчатках, без шапки: очень молодой, невысокий, угрюмый, коротко стриженый, с неожиданно теплыми темно-синими глазами.
Взгляд настороженный, но ему явно интересно, и враждебности в его голосе нет - только легкая насмешка над столичной корреспонденткой, решившей совершить вояж и сравнить «Вайгач» и «Россию».
Спросил, из какого я издания. Ответила; представился сам.
Краткий разговор повернул, разумеется, к целям визита. Выяснилось, что уже ходила на ледоколе.
Журналистов ледокольщики явно недолюбливают - мелькнуло в голове.
Что-то он сказал про удовлетворение профессионального интереса, и меня это кольнуло.
- Вы допускаете, что помимо профессионального интереса есть еще и искренняя любовь к Атомфлоту? - неожиданно спросила я.
Надо было видеть, какое недоверие и удивление отразилось в васильковых глазах.
-Искренняя? - усмехнулся и, не поверив мне, убежал по своим делам.
Да, уважаемый чиф Василий Геннадьевич, сколько же любви нужно иметь, чтобы отправиться в неизведанные арктические края и слушать грохот льдов и мерное биение шумного и большого сердца ледокола? «Россия» гудит, работает двигателями, но на самом деле два главных ее сердца неподвижны и молчаливы - два реактора, спрятанные где-то под синими многотонными крышками на верхней палубе между двух высоких "рогатых" мачт.
Мне еще предстояло доказать не столько Василию, сколько самой себе правоту и правдивость сказанного.
***
Стекла иллюминаторов ходовой рубки неторопливо моют; на тонкие перегородки мачты забрался матрос: жизнь на судне идет своим чередом. Из воздуховодов веет теплым сухим воздухом, и греться возле них - одно удовольствие.
А между тем телевизионщики на мостике взяли бедного Спирина в круговую осаду. И я начинаю понимать, о чем говорил старпом, не скрывая своего раздражения: «Эти люди наскоком, шапочно хотят узнать все, что им нужно».
Матросы, стоя прямо на крышке аппаратной (реакторного помещения), возятся с какими-то проводами. Время - 10 утра, и выход перенесли на 12.
«Давай веселей!..» - кричит один матрос другому, крутящему лебедку. В акватории залива мимо нас медленно пробухтели два катера береговой охраны, словно с ленцой прочесывая и прощупывая радарами водную гладь и изломы берегов.
Стоя в смешивающихся потоках теплого и ледяного мурманского воздуха, смотрю на пришвартованный рядом плавучий танкодром «Адмирал Кузнецов», который больше напоминает плавучий курятник - по количеству кружащих над ним чаек.
Чувствую себя дома.
***
В 11 с копейками утра сдали паспорта. Таможня на судне - дело совсем полундровое. Все заметались и срочно пошли класть вна стол в кинозале штабелями краснокожие паспортины.
Тогда и состоялось первое знакомство с капитаном. Жизнь всегда шутит свои шутки.
Невысокий, кряжистый, с густыми красивыми усами человек запнулся за комингс, все ходил около дежурной рубки. Затем, увидев меня и коллегу из Коммерсанта, подскочил к нам. Глаза у него, как я сразу отметила, были воспалены до крайности - по-видимому, от бессонницы и нервов.
- Вы главный? Нет? Андрей? А где он? Ну так вот - любые материалы должны идти с его подписью, резолюцией какой-то. А без нее радист ничего передавать не будет.
-А вы кто, позвольте узнать? - лучезарно улыбаясь, осведомился коллега.
С неприязнью (что уж теперь скрывать) подумала, что это, должно быть, какой-нибудь помполит или что-то в этом духе.
- Я капитан. Александр Михалыч.
Даже брякнуть ничего не успела, поскольку Спирин едва удостоил меня взглядом. Отрезал, моргнул покрасневшими глазами, дернул широченным плечом в синей форме и умчался дальше - ко входу, встречать таможенников.
Чисто по-человечески капитана понимаю - у него погрузка, отход, несколько бессонных ночей и тут еще громадный «перевес» в 57 голов - полярников и наших. Охота была ему со всеми нами возиться.
Освоив более или менее все палубы, предпочла скрыться из глаз долой, так как в курилке на нижней палубе стало попросту тесно от народа. Пока не начало качать. А я, к сожалению, печонкой чую, что шторм будет - чувствовала, еще когда выезжала из Питера. Хочется надеяться, что качка не продлится больше суток. А то, боюсь, меня можно будет выносить вперед ногами, не дойдя до льдов и белых медведей.