Сьюзен Зонтаг "Заметки о кэмпе". Часть 2

[an_chous]

26. Кэмп - это искусство, которое ставит своей целью быть пол­ностью серьезным, но не может быть воспринято как серьезное всеми, потому что оно всегда «слишком». «Тит Андроник» и «Странная интерлюдия» - почти Кэмп, они во всяком случае мо­гут быть сыграны как Кэмп. Внешний имидж и риторика де Голля, зачастую, чистейшей воды Кэмп.

27. Некоторое произведение может быть достаточно близким к Кэмпу, но так и не стать им, будучи слишком удачным. Фильмы Эйзенштейна навряд ли Кэмп, несмотря на все их преувеличе­ния: они слишком удачны (драматически), без малейшей натяж­ки. Если бы они были немножко больше «чересчур», они были бы отличнейшим Кэмпом - в частности, «Иван Грозный», первый и второй фильм. То же самое относится и к рисункам и картинам Блейка, бредовым и манерным. Они не становятся Кэмпом; хотя арт нуво, зараженное Блейком, уже Кэмп.

Все, что оригинально противоречивым или бесстрастным обра­зом, - не Кэмп. Также ничто не может быть Кэмпом, если оно не кажется порожденным неукротимой, фактически неуправляе­мой, чувствительностью. Без страсти получается лишь псевдо-

[56]

Кэмп, который лишь декоративен, безопасен, одним словом, эле­гантен. На этом бесплодном краю Кэмпа можно найти много привлекательного: приглаженные фантазии Дали, надменная от­точенность от-кутюр, «Девушка с золотыми глазами» Альбикокко. Однако есть две вещи - Кэмп и изощренность, - которые не следует путать.

28. Еще раз, Кэмп - это попытка сделать что-либо необычное. Но необычное в смысле особенное, обаятельное (завивающаяся линия, экстравагантный жест). Вовсе не экстраординарное в смысле напряженное. Диковины в «Хочешь-верь, хочешь-нет» Рипли редко оказываются Кэмпом. Всему этому, будь оно чудом природы (двухголовый петух, баклажан в форм креста) или ре­зультатом упорного труда (человек, дошедший до Китая на руках, женщина, выгравировавшая Новый Завет на кончике иглы), не­достает зрительного вознаграждения - очарования, театрально­сти - что и отличает экстравагантности подобного рода от "Кэмпа.

29. Причина того, что фильмы, подобные «На последнем берегу», и книги типа «Уайнсбург, Огайо» или «По ком звонит колокол» недостаточно смешны, хотя и способны доставить удовольствие, заключена в том, что они слишком напряжены и претенциозны. Им недостает фантазии. Но Кэмп есть в таких плохих фильмах как «Мот» и «Самсон и Далила», итальянских кинокартинах о су­пергерое Матисте, в неисчислимых японских научно-фантасти­ческих фильмах («Родан», «Загадочные существа», «Эйч-человек»), которые из-за своей относительной непретенциозности и вульгарности более чрезмерны и безответственны в своей фан­тазии - и, следовательно, вполне трогательны и приятны.

30. Конечно, канон Кэмпа может меняться. Время - большой специалист в таких делах. Время может повысить ценность того, что кажется нам просто нудным и лишенным фантазии теперь, когда мы находимся слишком близко и оно представляется нам похожим на наши ежедневные фантазии, фантастическую при­роду которых мы не ощущаем. Мы куда лучше способны восхи­щаться фантазиями, когда эти фантазии уже не принадлежат нам.

31. Это объясняет, почему столь многое из выделяемого вкусом Кэмпа старомодно, устарело, demodd Это вовсе не любовь к ста­рине и тому подобное. Дело в том, что процесс старения или  упадка предполагает необходимое отдаление - или пробужде­ние некоторой симпатии. Когда тема важна и современна, неуда­ча в подобном произведении искусства заставляет нас негодо­вать. Время может изменить это. Время освобождает произведе­ние искусства от требований моральной пользы, передавая его

[57]

чувствительности Кэмпа... Другой аспект: время перекраивает границы банальности (банальность, грубо говоря, всегда катего­рия современности). Что могло показаться банальным, с течени­ем времени становится фантастичным. Многие люди, в восхи­щении слушающие воскрешенный английской поп-группой «Темпераментная семерка» стиль Руди Валли, могли бы полезть на стену от Руди Валли в пору его расцвета.

Таким образом, что-то становится Кэмпом не потому, что стано­вится старым - но потому, что мы сами оказываемся не столь вовлечены, и можем радоваться, а не огорчаться неудаче пред­принятой попытки. Однако эффект времени непредсказуем. Мо­жет быть, «метод» актерской игры, используемый Джеймсом Дином, Родом Стайгером, Уорреном Битти, будет выглядеть когда-нибудь таким же Кэмпом, что и Руби Килер сегодня - или как Сара Бернар в фильмах, которые она создавала в конце своей карьеры. А может быть и нет.

32. Кэмп - это прославление «персонажа». Утверждения не важ­ны - исключая, разумеется, относящиеся к их создателю (Лой Фуллер, Гауди, Сесиль Б. Де Милль, Кривелли, де Голль и т. д.). Что ценит глаз Кэмпа, так это целостность, силу личности. В каждом движении постаревшей Марты Грэм видно, что она - Марта Грэм и т. д. и т. п.... Это еще яснее в случае великих идолов Кэмпа, таких как Грета Гарбо. Несовершенство Гарбо (или, по крайней мере, отсутствие глубины) как актрисы искупается ее красотой. Она всегда Грета Гарбо.

33. На что отзывается кэмповский вкус, так это на бросающийся в глаза «характер» (что, конечно, очень в стиле XVIII века); и, на­против, что оставляет его равнодушным, так это развитие персо­нажа. Персонаж понимается как состояние постоянного пыла-ния - личность, представляющая из себя нечто неизменное и очень интенсивное. Это отношение к персонажу представляет из себя ключ к театрализации переживания, неотделимый в кэм-повской чувствительности. И это помогает объяснить, почему опера и балет воспринимаются как сущий кладезь Кэмпа: ни од­на из этих форм не может быть легко сведена ко всей полноте человеческой природы. Там, где есть развитие характера, Кэмп отступает. Среди опер, например, «Травиата» (в которой намече­но такое развитие) является Кэмпом в гораздо меньшей степени, чем «Трубадур» (где ничего подобного не наблюдается).

58

«Жизнь слишком серьезная вещь, чтобы серьезно говорить о ней».

«Вера, или Нигилисты»

34. Вкус Кэмпа разворачивает нас прочь от оси хороший - плохой обычного эстетического суждения. Кэмп ничего не опрокидыва­ет. Он не считает, что плохое это хорошее или хорошее - пло­хое. Что он делает, так это предлагает для искусства (также - жизни) некий отличный - дополнительный - набор стандартов.

35. Обычно мы расцениваем произведение искусства в зависи­мости от того, насколько серьезно и благородно то, чего оно достигает. Мы ценим его за удачно выполненную задачу- за способность быть тем, чем оно является и, вероятно, за выполне­ние тех намерений, которые лежат в его основе. Мы предполага­ем некую правильную, так сказать, прямолинейную связь между намерением и результатом. На основании этих стандартов мы расцениваем «Илиаду», пьесы Аристофана, баховское «Искусство фуги», «Миддлмарч», живопись Рембрандта, Шартрский собор, поэзию Донна, «Божественную комедию», квартеты Бетховена, и - среди людей - Сократа, Христа, Св. Франциска, Наполеона, Савонаролу. Короче, пантеон высокой культуры: истина, красота и ^серьезность.

36. Однако существует другая чувствительность помимо траги­ческой и комической серьёзности высокой культуры и высокого стиля, оценивающего людей. И откликаться только на стиль вы­сокой культуры, оставляя все другие действия или чувства в тай­не, значит обмануть себя как человеческое существо. Например, существует серьезность, чьей метой является мучение, жестокость, помешательство. Здесь мы пытаемся разделить на­мерение и результат. Я говорю, разумеется, как о стиле личного мироощущения, так и о стиле в искусстве; однако примеры луч­ше брать только из последнего. Подумаем о Босхе, Саде, Рембо, Жарри, Кафке, Арто, подумаем о большинстве крупнейших про­изведений искусства XX века, чьей целью является не создание гармонии, а чрезмерное напряжение и введение все более и бо­лее сильных и неразрешимых тем. Эта чувствительность также настаивает на том, что произведения в старом смысле этого сло­ва (опять-таки в искусстве, но также и в жизни) невозможны. Возможны только «фрагменты»... Разумеется, здесь оказываются применимы совсем другие стандарты, чем в традиционной вы­сокой культуре. Что-то становится «хорошим» не потому, что это некое достижение, а потому, что другой истины о человеческой жизни, об ощущении того, что значит быть человеком - короче, другой действенной чувствительности - обнаружить невозможно.

59

И третья среди великих созидательных чувствительностей есть Кэмп: чувствительность обанкротившейся серьезности, театра­лизации опыта. Кэмп отказывается как от гармонии традицион­ной серьезности, так и от риска полной идентификации с край­ними состояниями чувств.

37. Первая чувствительность, связанная с высокой культурой, в основе своей моралистична. Вторая чувствительность, чувстви­тельность крайних состояний, представляемая в современном искусстве авангардом, достигает эффекта, усиливая напряжение между моральной и эстетической страстью. Третья, Кэмп, полно­стью эстетична.

38. Кэмп - это последовательно эстетическое мировосприятие. 1 Он воплощает победу «стиля» над «содержанием», эстетики над «моралью», иронии над трагедией.

39. Кэмп и трагедия - антитезы. В Кэмпе чувствуется серьезность (серьезность в степени вовлеченности художника) и, часто, па­фос. Страдание также является одной из тональностей Кэмпа; высокая степень мучительности во многих вещах Генри Джеймса (например, «Европейцы», «Неудобный возраст», «Крылья голуб­ки») ответственна за наличие большого элемента Кэмпа в его произведениях. Но там никогда, никогда нет трагедии.

40. Стиль- это все. Мысли Жене, например, самый настоящий Кэмп. Утверждение Жене, что «единственный критерий дейст­вия - это его элегантность»*, фактически полностью совпадает с уайльдовским- «Что до подлинного успеха, то его витальный эле­мент не искренность, но стиль». Но что, в конце концов, прини­мается в расчет, так это стиль вмещающий в себя идеи. Скажем, идеи о морали и политике в «Веер леди Уиндермир» и в «Майор Барбара» - это Кэмп, но не из-за идей как таковых. Это идеи, из­ложенные своим особым игровым способом. Идеи Кэмпа в «Богоматерь цветов» изложены слишком жестко, и произведение само по себе слишком совершенно, возвышенно и серьезно, чтобы книги Жене сделались настоящим Кэмпом.

41. Один из главных моментов Кэмпа это развенчание серьезно­сти. Кэмп игрив, анти-серьезен. Точнее, Кэмп подключает новые, более сложные, связи к «серьезности». Он может быть серьезен во фривольности и фриволен в серьезности.

42. Кэмп начинает вдохновлять, когда осознаешь, что «искрен­ность» сама по себе недостаточна. Искренность может быть про-

-----------------------------------------

* Сартр замечает на это в «Святом Жене»: «Элегантность есть высшая степень действия, делающая видимой огромнейшие пласты бытия».

60

сто мещанством, интеллектуальной узостью.

43. Традиционные способы для преодоления прямолинейной серьезности - ирония, сатира - выглядят нынче слабовато, пе­рестают соответствовать культурно насыщенной среде в кото­рой современная чувствительность вызревает. Кэмп вводит но­вый стандарт: искусственность как идеал, театральность.

44. Кэмп предполагает комический взгляд на мир. Но это не горькая или полемическая комедия. Если трагедия - это пере­живание сверхвовлеченности, то комедия - переживание недо-вовлёченности, отстраненности.

«Я обожаю простые удовольствия. Они - последнее прибежище слож­ных натур».

«Женщина, не стоящая внимания»

45. Отстраненность - прерогатива элиты; и насколько денди ХГХ века был суррогатом аристократа в сфере культуры, настолько Кэмп является современным дендизмом. Кэмп - это решение проблемы: как быть денди в век массовой культуры.

46. Подобный денди был сверхэлитарен. Его поза выражала пре­зрение, даже скуку. Он был занят поисками редких сенсаций, не­испорченных массовыми восторгами (модели: Дезэссент в «Наоборот» Гюисманса, «Марий-эпикуреец», «Господин Тест» Вале­ри). Он весь был посвящен «хорошему вкусу».

Знаток Кэмпа находит более искусные наслаждения. Не в латинских стихах и редких винах да бархатных куртках, но в грубей­шем, распространеннейшем наслаждении, в искусстве для масс. Явное использование не запачкало предмет его наслаждения, так как он научился обладать им на свой особый манер. Кэмп - ден­дизм в век массовой культуры - не различает вещей уникальных и вещей, поставленных на поток Кэмп преодолевает отвращение к копиям.

47. Сам по себе Уайльд был переходной фигурой. Человек, кото­рый впервые появился в Лондоне одетый в бархатный берет, кружевную рубашку, вельветиновые бриджи и черные шелковые чулки, никогда не сможет отклониться слишком далеко в своей жизни от удовольствий денди былых времен; этот консерватизм отражен в «Портрете Дориана Грея». Но многое в его позиции предполагает нечто более современное. Я имею в виду Уайльда, который сформулировал важнейший элемент чувствительности Кэмпа - равенство всех предметов - когда он объявлял о наме­рении «оживить» свой бело-голубой фарфор или утверждал, что Дверной порог может быть столь же восхитителен, сколь и кар-

61

тина. Когда он провозглашает важность галстука, бутоньерки или кресла, Уайльд предвидит демократический настрой Кэмпа.

48. Денди былых времен ненавидели вульгарность. Денди по­следнего призыва, поклонники Кэмпа, ценят вульгарность. Где вкус денди постоянно был бы оскорблен, а сам он заскучал бы, ценитель Кэмпа пребывает в постоянном восторге. Денди носил надушенный платок как галстук и был подвержен обморокам; ценитель Кэмпа вдыхает зловоние и гордится своими крепкими нервами.

49. Конечно, это подвиг. Некий подвиг, подстегиваемый, при ближайшем рассмотрении, угрозой пресыщения. Эту связь меж­ду пресыщением и кэмповским вкусом трудно переоценить. Кэмп по своей природе возможен только в обществах изобилия, в обществе или кругах, способных к переживанию психопатоло­гии изобилия.

«Все, что неестественно в Жизни, представляется естественным Ис­кусству. И это единственное явле­ние Жизни, которое представляется Искусству естественным». «Несколько правил для наставления пресытившихся образованием»

50. Аристократия находится в положении визави с культурой (также как и с властью), и история Кэмпа - это часть истории снобского вкуса. Но так как никакая аутентичная аристократия в старом смысле слова не поддерживают нынче особых вкусов, то кто же носитель этого вкуса? Ответ: спонтанно образовавшийся, сам себя избравший класс, преимущественно гомосексуальный, сам назначающий себя аристократией вкуса.

51. Особая связь между кэмповским вкусом и гомосексуально­стью должна быть объяснена. Хотя в общем случае неверно, что Кэмп является гомосексуальным вкусом, нет сомнения в их сход­стве и частичном совпадении. Не все либералы евреи, но евреи демонстрируют определенную приверженность к либерализму и реформам. Так, не все гомосексуалисты обладают кэмповским вкусом. Но гомосексуалисты, в основном, составляют авангард - и одновременно самую чуткую аудиторию - Кэмпа. (Эта анало­гия выбрана не случайно. Евреи и гомосексуалисты являются наиболее выдающимися творческими меньшинствами в совре­менной городской культуре. То есть творческими в самом что ни на есть прямом смысле: они творцы чувствительностей. Таковы две ведущие силы современной чувствительности - иудейская моральная серьезность и гомосексуальный эстетизм и ирония.)

62

52. Причины для расцвета аристократической позы среди гомо­сексуалистов, по-видимому, близки к тем же у евреев. Каждой чувствительности способствует необходимость некой группы в самообслуживании. Еврейский либерализм есть жест самолега­лизации. То же в случае Кэмпа, который определенно пропаган­дирует нечто подобное. Нет нужды говорить, что эта пропаганда направлена в прямо противоположную сторону. Евреи возлагали надежды на интеграцию в современное общество через развитие морального чувства. Гомосексуалисты добивались интеграции, опираясь на чувство эстетическое. Кэмп это растворитель мо­ральности. Он нейтрализует моральное негодование, поддерживая легкость и игру.

53. Тем не менее, кэмповский вкус, хотя гомосексуалисты и пред­ставляли его авангард, это нечто большее, чем гомосексуальный вкус. Очевидно, его метафора жизни как театра частично произ­носится как оправдание и защита определенного положения дел с гомосексуалистами. (Настойчивость Кэмпа в стремлении не быть «серьезным», играть, пока играется, также связана с гомо­сексуальным желанием удержать молодость.) Однако возникает чувство, что если бы гомосексуалисты не развивали Кэмп, это сделал бы кто-нибудь другой. Поскольку аристократический жест не может умереть до тех пор пока он связан с культурой, хо­тя и может уцелеть, только если будет все более и более изо­щренным и изобретательным. Кэмп - это (повторюсь) связь со стилем в то время, когда освоение стиля как такового находится под большим вопросом. (В современную эпоху каждый новый стиль, если он не является откровенно анархичным, воцаряется как некий антистиль.)

«Надо иметь каменное сердце, чтобы читать о смерти Малютки Нелл без смеха».

Из разговора.

55. Вкус Кэмп это, помимо всего, еще и некий вид наслаждения, высокой оценки, никак не осуждения. Кэмп великодушен. Он хо­чет наслаждения. Он только выглядит злобным и циничным. (Или, если он циничен, то это не безжалостный, а легкий ци­низм.) Кэмп не утверждает, что быть серьезным значит иметь дурной вкус; это. не насмешка над тем, кто преуспевает в своей серьезности. То, чему он учит, - это как обратить в успех некоторые страстные неудачи.

56. Вкус Кэмп - это разновидность любви, любви к человеческой природе. Это удовольствие, больше чем суд, маленький триумф и неуклюжая интенсивность «персонажа»... Кэмповский вкус само-

63

отождествляется с тем, что несет наслаждение. Люди, которые разделяют эту чувствительность, не смеются над тем, что они на­зывают «кэмпом», они наслаждаются им. Кэмп - это бережное чувствование.

(Здесь можно сравнить Кэмп с поп-артом, который - когда он не является просто Кэмпом - представляет из себя некую пози­цию связанную с ним, но достаточно отличную. Поп-арт более плосок и более сух, более серьезен, более отделен, предельно нигилистичен.)

57 Вкус Кэмп питается любовью, которая исходит из некоторых объектов и личных стилей. Отсутствие этой любви и есть та причина, по которой «Пейтон Плейс» (книга) и Тишман Билдинг - это не Кэмп.

58 Предельное выражение Кэмпа: это хорошо, потому что это ужасно.... Конечно, не всегда можно сказать так Только при оп­ределенных условиях, которые я и пыталась обрисовать в этих заметках.

1964