Соловки. Вечерняя прогулка по литорали
Среда, 2 июля, была у нас насыщенной. Утром в 7:30 мы сели на катер в Рабочеостровске (бывший Попов остров) и отправились на Соловки. Около десяти утра прибыли на Большой Соловецкий остров. На причале нас встретили и отвезли в гостиницу. В 11 часов началась экскурсия по монастырю. В два часа пообедали, после чего вся группа уехала на экскурсию на Секирную гору и в ботанический сад. У меня были другие планы, я ушла на шестикилометровую пешеходную прогулку в противоположную сторону. На возвратном пути заглянула в музей ГУЛАГа и вернулась в гостиницу четверть седьмого. К семи часам случилось явление Елены Васильны увешанной продукцией водорослевого комбината. Шопинг удался! Мы часок отдохнули и в начале девятого отправились ужинать. Ужинать мы решили не в нашей гостинице, а пойти в ресторан, расположенный в трехстах метрах на юг.
Погода стояла превосходная, ветра не было, светило солнце.
На ужин заказали соленую соловецкую селедку и запеченную соловецкую треску и салат из ламинарии. Вся рыба свежевыловленная и свежеприготовленная. Уловы местной сельди слишком малы и потому попробовать её можно только на острове. Считают, что самая вкусная, то есть самая жирная сельдь в октябре. Но в это время на остров попасть сложно, так как навигация уже закончена.
Приготовленная для нас рыба оказалась превосходной. Мне стало понятно, что селедку я никогда раньше не ела. Потому что то что продают у нас это не селедка. И треска совсем другая. Ламинария тоже не имеет ничего общего с той, что продается в наших магазинах.
Из напитков заказали только какой-то местный коктейль с морошкой, коньяком, сухим мартини и ещё чем-то.
Примерно без четверти десять ужин был закончен, мы отправились в сторону моря. Вскоре показалась Кислая губа:
Мы не пошли к Кислой губе, а повернули в сторону Школьной губы:
Кроме нас в этот поздний час на берегу никого не было. Солнце уже коснулось горизонта:
Здесь на мысе Школьной губы специально для туристов-краткосрочников имеется лабиринт, дающий представление об археологической загадке:
Мы не спеша брели по берегу, наслаждались тишиной и покоем, дышали свежим йодированным морским воздухом.
Небо сливалось с морем, линия горизонта была не видна. Мне рассказывали, что очень редко, один раз в несколько лет, Белое море бывает действительно белым как молоко: «Трап сняли, матросы отдали концы, зазвенел машинный телеграф, винт за кормой взбудоражил воду и «Ударник», плавно набирая ход, пошел по извилистому фарватеру в открытое море на запад. На пристани, все более уменьшаясь в размерах, стоял неподвижно застывшей фигурой покидаемый мой друг Н., от которого мне трудно было оторваться глазами. Он не махал мне на прощание, как машут провожающие, заключенным провожать друг друга было строжайше запрещено. «Кто знает, увидимся ли мы еще?», - подумал я. Ни я первый из заключенных так и канул в лету для других. Начальник Соловецкого порта заключенный Мельнис размахивал длинными руками, делая за что-то разнос береговым матросам и, по мере удаления от пристани парохода все более делался похожим на свое прозвище «ветряная мельница».
На море был абсолютный штиль, ни малейшей волны, поверхность моря была ровной как стол и совершенно белой, как молоко. Такой белизны водного пространства я никогда и нигде не видел. Небо было бледно-голубое, почти белое без единого облачка, очень высокое и как-то совсем неразличимое. Вероятно оно, отражаясь в совершенно спокойной воде под неизменными углами, и придавало этот неправдоподобный, неповторимый белый цвет морю. Только в этот день, прожив почти четыре года в середине Белого моря, прочувствовал название моря «Белое». Вероятно в такой же прекрасный тихий летний день, вышедшие впервые на его берега люди, ошеломленные необыкновенным цветом простершегося перед ними моря, и окрестили его «Белым». Белым не за льды зимой, а именно за белый цвет воды летом. Расходящаяся от носа парохода волна, отражая своими плоскостями черный цвет бортов и белизну неба, устилала наш путь пестрым ковром, как бы сшитым из белых и черных лоскутьев. Черные и белые «лоскутья» все время менялись местами. Иллюзия скольжения парохода по лоскутному ковру была полной. Глаз трудно было оторвать от всей красоты.
По мере удаления от острова Соловки все больше заволакивались дымкой знойного дня, дымкой, которая как бы хотела скрыть от человеческих взоров этот пятачок планеты, место трагедии масс народов и вместе с тем индивидуальной трагедии каждого заключенного брошенного в Соловецкий концлагерь Особого назначения.
Я повернул голову в сторону материка. Что-то там ждет меня???»
А какой был закат в этот вечер!
Растения на берегу моря кустятся и прижимаются к земле:
На берегу можжевельник растет также как и на Б. Заяцком острове:
Название этой губы мне не удалось узнать:
Я пошла бродить по литорали.
На Белом море, как и во всех открытых морях, во время отлива часть морского дна освобождается от воды. У поморов для этой полосы существовало несколько названий - осушка, лёщадь, лайда. Литораль - это та часть побережья, которую во время прилива покрывает вода. Временной интервал между самой высокой и самой низкой водой составляет почти 6 часов.
Перед поездкой на Соловки я посмотрела график приливов и отливов на 2 июля:
До начала прилива оставалось еще около полутора часов.
Когда мне рассказывали про эту бухту, я ее примерно так и представляла, только думала, что больших валунов здесь больше. Возможно также что я не совсем точно определила место. В ста метрах к северу есть ещё одна губа, тоже подходящая под описание. Но мы туда к сожалению не дошли:
На нашу беду бухточка, дно которой обнажалось при отливе и на дне которой мы производили поиск, хорошо просматривалась с двух постов войск ОГПУ выдвинутых на мысы, образовывающие бухточку. Подход к берегу был строго воспрещен заключенным, как попытка к побегу и в отношении берега начальство не делало никаких скидок за все время существования концлагеря. В один из вечеров в конце мая, когда стояли белые ночи, мы очень увлеклись охотой за мидиями, забыв придерживаться больших валунов, и нас заметили с постов, открыв по нашей группе ружейный огонь, как по беглецам. Перебежками от валуна к валуну мы устремились к берегу, чтобы как можно скорее добраться до леса и скрыться в нем, опередив высланные на перехват с постов патрули. Мы благополучно проскочили и нас не поймали, но я убедился насколько ненадежной защитой от пуль являются природные камни, потому что при попадании в них пули веером разлетаются мелкие осколки. Можно было подумать, что по нас стреляют разрывными пулями. Чудом никто из нас не оказался ранен этими осколками
Вода отступает очень медленно, потому что дно здесь практически горизонтальное:
Поначалу кажется, что здесь всё безжизненно, что ничего не происходит - только мокрый песок, камушки, ямки, лужицы:
Вдоль берега сплошным валом лежат выброшенные морем гниющие водоросли, четко обозначающие границу между морем и сушей:
Я пошла дальше по литорали, уже по воде, благо глубина здесь всего 0,5-1 см. Литораль особенная зона, здесь живут такие существа, которые полжизни живут под водой, а полжизни на воздухе. Таких существ нет ни на суше ни в море. Я низко наклонялась, внимательно разглядывала маленькие бугорки - чьи-то домики, крошечные воронкообразные отверстия - там кто-то дышит. Во время отлива червячки и мидии закапываются в песок.
В охоту на моллюсков меня вовлекла группа китайцев, работавших на электростанции. Моллюск представлял собой двустворчатую черную снаружи раковину, примерно 8-12 см в длину, содержащую съедобную часть только в объеме наперстка, завернутого в бесконечную мантию, заполняющую весь остальной объем раковины. Это были не трепанги или другие более съедобные, даже для китайцев, моллюски, но все же есть что-то надо было и, несмотря на некоторый риск быть замеченными береговыми постами, весной 1933 года я несколько раз ходил с китайцами за мидиями и несколько раз мы ели превосходный раковый суп, жирный и питательный. Правда на литр супа надо было набрать не менее сотни раковин.
Во время отлива мидия зарывается в песчаное дно, оставляя для дыхания едва заметное отверстие в песке. Искусство, которому меня обучили китайцы, заключалось в том, чтобы бредя вслед за отливом по дну моря, заметить такое отверстие и детским совком изъять из песка раковину. Охотились на очень отлогом берегу, чтобы отлив оставлял нам побольше площади для розыска мидий. Такой берег, к которому вплотную подходил перелесок, отделявший Рабочий городок от берега был на южной оконечности Соловецкого острова
В таком домике живет червячок-пескожил. Мне повезло, одного я даже увидела, но он оказался такой юркий, что не успела его сфотографировать. «Пескожил - крупный червь, до 20 см в длину. Он роет норку, похожую на латинскую букву «U». На дне сидит червь и одним концом заглатывает грунт - в этом месте над ним образуется небольшая воронка (ее всегда можно заметить рядом с холмиком). А с другого конца пескожил выбрасывает уже переработанный песок (все съедобное из песка - улиток, червей, водоросли - он съедает), и именно этот песок и образует холмики»:
Эту водоросль называют фукус, раньше называли «морской горох». Если приглядеться, то можно заметить маленьких морских улиток. Улитки питаются фукусом, чайки поедают улиток:
Здесь должны быть мидии, только надо знать как их искать, нужно находить небольшие воронки и копать. Но к сожалению, я не знаю как выглядят мидиевые воронки на поверхности.
Так, разглядывая всё под ногами, я отошла от берега довольно далеко. На берегу мельтешила скучающая Лена. Периодически она нетерпеливо кричала: «Что ты там делаешь?». «Не бабье дело» - тихо ворчала я в ответ. Вот когда мы вместе в следующий раз поедем на Соловки, я возьму с собой галоши и уйду в море далеко-далеко, сяду на камушек и буду смотреть вдаль, предварительно утопив её в Фонтанке, чтоб не путалась под ногами.
Под нетерпеливые выкрики Лены мне пришлось повернуть к берегу. Так бы я ещё гуляла и гуляла, забыв о том, что на следующий день нам снова рано вставать.
Между бухтой и Рабочим поселком есть небольшой лес:
Мы идем в сторону Рабочего поселка:
Последний раз обернулась назад, чтобы запомнить этот вид:
А теперь спокойным шагом, не бегом, в сторону Рабочего поселка:
Мы вышли на Приморскую улицу:
Затем мимо бывшего монастырского кладбища, на месте которого теперь построена больница, вышли на Заозёрную улицу. Заозёрная улица и есть тот самый концлагерный Рабочий поселок. Теперь в бывших концлагерных бараках живут люди, располагаются кафе и магазины, музей. Некоторые бараки обшили вагонкой и покрасили, другие отделаны сайдингом, часть бараков остались такими какими они были в концлагере:
Всего мы гуляли чуть более часа, к одиннадцати часам вернулись в гостиницу. Наш маршрут:
Погода стояла превосходная, ветра не было, светило солнце.
На ужин заказали соленую соловецкую селедку и запеченную соловецкую треску и салат из ламинарии. Вся рыба свежевыловленная и свежеприготовленная. Уловы местной сельди слишком малы и потому попробовать её можно только на острове. Считают, что самая вкусная, то есть самая жирная сельдь в октябре. Но в это время на остров попасть сложно, так как навигация уже закончена.
Приготовленная для нас рыба оказалась превосходной. Мне стало понятно, что селедку я никогда раньше не ела. Потому что то что продают у нас это не селедка. И треска совсем другая. Ламинария тоже не имеет ничего общего с той, что продается в наших магазинах.
Из напитков заказали только какой-то местный коктейль с морошкой, коньяком, сухим мартини и ещё чем-то.
Примерно без четверти десять ужин был закончен, мы отправились в сторону моря. Вскоре показалась Кислая губа:
Мы не пошли к Кислой губе, а повернули в сторону Школьной губы:
Кроме нас в этот поздний час на берегу никого не было. Солнце уже коснулось горизонта:
Здесь на мысе Школьной губы специально для туристов-краткосрочников имеется лабиринт, дающий представление об археологической загадке:
Мы не спеша брели по берегу, наслаждались тишиной и покоем, дышали свежим йодированным морским воздухом.
Небо сливалось с морем, линия горизонта была не видна. Мне рассказывали, что очень редко, один раз в несколько лет, Белое море бывает действительно белым как молоко: «Трап сняли, матросы отдали концы, зазвенел машинный телеграф, винт за кормой взбудоражил воду и «Ударник», плавно набирая ход, пошел по извилистому фарватеру в открытое море на запад. На пристани, все более уменьшаясь в размерах, стоял неподвижно застывшей фигурой покидаемый мой друг Н., от которого мне трудно было оторваться глазами. Он не махал мне на прощание, как машут провожающие, заключенным провожать друг друга было строжайше запрещено. «Кто знает, увидимся ли мы еще?», - подумал я. Ни я первый из заключенных так и канул в лету для других. Начальник Соловецкого порта заключенный Мельнис размахивал длинными руками, делая за что-то разнос береговым матросам и, по мере удаления от пристани парохода все более делался похожим на свое прозвище «ветряная мельница».
На море был абсолютный штиль, ни малейшей волны, поверхность моря была ровной как стол и совершенно белой, как молоко. Такой белизны водного пространства я никогда и нигде не видел. Небо было бледно-голубое, почти белое без единого облачка, очень высокое и как-то совсем неразличимое. Вероятно оно, отражаясь в совершенно спокойной воде под неизменными углами, и придавало этот неправдоподобный, неповторимый белый цвет морю. Только в этот день, прожив почти четыре года в середине Белого моря, прочувствовал название моря «Белое». Вероятно в такой же прекрасный тихий летний день, вышедшие впервые на его берега люди, ошеломленные необыкновенным цветом простершегося перед ними моря, и окрестили его «Белым». Белым не за льды зимой, а именно за белый цвет воды летом. Расходящаяся от носа парохода волна, отражая своими плоскостями черный цвет бортов и белизну неба, устилала наш путь пестрым ковром, как бы сшитым из белых и черных лоскутьев. Черные и белые «лоскутья» все время менялись местами. Иллюзия скольжения парохода по лоскутному ковру была полной. Глаз трудно было оторвать от всей красоты.
По мере удаления от острова Соловки все больше заволакивались дымкой знойного дня, дымкой, которая как бы хотела скрыть от человеческих взоров этот пятачок планеты, место трагедии масс народов и вместе с тем индивидуальной трагедии каждого заключенного брошенного в Соловецкий концлагерь Особого назначения.
Я повернул голову в сторону материка. Что-то там ждет меня???»
А какой был закат в этот вечер!
Растения на берегу моря кустятся и прижимаются к земле:
На берегу можжевельник растет также как и на Б. Заяцком острове:
Название этой губы мне не удалось узнать:
Я пошла бродить по литорали.
На Белом море, как и во всех открытых морях, во время отлива часть морского дна освобождается от воды. У поморов для этой полосы существовало несколько названий - осушка, лёщадь, лайда. Литораль - это та часть побережья, которую во время прилива покрывает вода. Временной интервал между самой высокой и самой низкой водой составляет почти 6 часов.
Перед поездкой на Соловки я посмотрела график приливов и отливов на 2 июля:
До начала прилива оставалось еще около полутора часов.
Когда мне рассказывали про эту бухту, я ее примерно так и представляла, только думала, что больших валунов здесь больше. Возможно также что я не совсем точно определила место. В ста метрах к северу есть ещё одна губа, тоже подходящая под описание. Но мы туда к сожалению не дошли:
На нашу беду бухточка, дно которой обнажалось при отливе и на дне которой мы производили поиск, хорошо просматривалась с двух постов войск ОГПУ выдвинутых на мысы, образовывающие бухточку. Подход к берегу был строго воспрещен заключенным, как попытка к побегу и в отношении берега начальство не делало никаких скидок за все время существования концлагеря. В один из вечеров в конце мая, когда стояли белые ночи, мы очень увлеклись охотой за мидиями, забыв придерживаться больших валунов, и нас заметили с постов, открыв по нашей группе ружейный огонь, как по беглецам. Перебежками от валуна к валуну мы устремились к берегу, чтобы как можно скорее добраться до леса и скрыться в нем, опередив высланные на перехват с постов патрули. Мы благополучно проскочили и нас не поймали, но я убедился насколько ненадежной защитой от пуль являются природные камни, потому что при попадании в них пули веером разлетаются мелкие осколки. Можно было подумать, что по нас стреляют разрывными пулями. Чудом никто из нас не оказался ранен этими осколками
Вода отступает очень медленно, потому что дно здесь практически горизонтальное:
Поначалу кажется, что здесь всё безжизненно, что ничего не происходит - только мокрый песок, камушки, ямки, лужицы:
Вдоль берега сплошным валом лежат выброшенные морем гниющие водоросли, четко обозначающие границу между морем и сушей:
Я пошла дальше по литорали, уже по воде, благо глубина здесь всего 0,5-1 см. Литораль особенная зона, здесь живут такие существа, которые полжизни живут под водой, а полжизни на воздухе. Таких существ нет ни на суше ни в море. Я низко наклонялась, внимательно разглядывала маленькие бугорки - чьи-то домики, крошечные воронкообразные отверстия - там кто-то дышит. Во время отлива червячки и мидии закапываются в песок.
В охоту на моллюсков меня вовлекла группа китайцев, работавших на электростанции. Моллюск представлял собой двустворчатую черную снаружи раковину, примерно 8-12 см в длину, содержащую съедобную часть только в объеме наперстка, завернутого в бесконечную мантию, заполняющую весь остальной объем раковины. Это были не трепанги или другие более съедобные, даже для китайцев, моллюски, но все же есть что-то надо было и, несмотря на некоторый риск быть замеченными береговыми постами, весной 1933 года я несколько раз ходил с китайцами за мидиями и несколько раз мы ели превосходный раковый суп, жирный и питательный. Правда на литр супа надо было набрать не менее сотни раковин.
Во время отлива мидия зарывается в песчаное дно, оставляя для дыхания едва заметное отверстие в песке. Искусство, которому меня обучили китайцы, заключалось в том, чтобы бредя вслед за отливом по дну моря, заметить такое отверстие и детским совком изъять из песка раковину. Охотились на очень отлогом берегу, чтобы отлив оставлял нам побольше площади для розыска мидий. Такой берег, к которому вплотную подходил перелесок, отделявший Рабочий городок от берега был на южной оконечности Соловецкого острова
В таком домике живет червячок-пескожил. Мне повезло, одного я даже увидела, но он оказался такой юркий, что не успела его сфотографировать. «Пескожил - крупный червь, до 20 см в длину. Он роет норку, похожую на латинскую букву «U». На дне сидит червь и одним концом заглатывает грунт - в этом месте над ним образуется небольшая воронка (ее всегда можно заметить рядом с холмиком). А с другого конца пескожил выбрасывает уже переработанный песок (все съедобное из песка - улиток, червей, водоросли - он съедает), и именно этот песок и образует холмики»:
Эту водоросль называют фукус, раньше называли «морской горох». Если приглядеться, то можно заметить маленьких морских улиток. Улитки питаются фукусом, чайки поедают улиток:
Здесь должны быть мидии, только надо знать как их искать, нужно находить небольшие воронки и копать. Но к сожалению, я не знаю как выглядят мидиевые воронки на поверхности.
Так, разглядывая всё под ногами, я отошла от берега довольно далеко. На берегу мельтешила скучающая Лена. Периодически она нетерпеливо кричала: «Что ты там делаешь?». «Не бабье дело» - тихо ворчала я в ответ. Вот когда мы вместе в следующий раз поедем на Соловки, я возьму с собой галоши и уйду в море далеко-далеко, сяду на камушек и буду смотреть вдаль, предварительно утопив её в Фонтанке, чтоб не путалась под ногами.
Под нетерпеливые выкрики Лены мне пришлось повернуть к берегу. Так бы я ещё гуляла и гуляла, забыв о том, что на следующий день нам снова рано вставать.
Между бухтой и Рабочим поселком есть небольшой лес:
Мы идем в сторону Рабочего поселка:
Последний раз обернулась назад, чтобы запомнить этот вид:
А теперь спокойным шагом, не бегом, в сторону Рабочего поселка:
Мы вышли на Приморскую улицу:
Затем мимо бывшего монастырского кладбища, на месте которого теперь построена больница, вышли на Заозёрную улицу. Заозёрная улица и есть тот самый концлагерный Рабочий поселок. Теперь в бывших концлагерных бараках живут люди, располагаются кафе и магазины, музей. Некоторые бараки обшили вагонкой и покрасили, другие отделаны сайдингом, часть бараков остались такими какими они были в концлагере:
Всего мы гуляли чуть более часа, к одиннадцати часам вернулись в гостиницу. Наш маршрут: