Заложники аукционов
Вначале была приватизация. При Горбачёве медленная, стихийная (приватизировалось около 2 тыс. предприятий), потом, с 1992 года, массовая ваучерная.
Вопреки распространённому заблуждению не вся совокупная собственность Российской Федерации условно делилась на 140 млн равных частей, а лишь 70% основных фондов. К тому же, административно-хозяйственная бюрократия - бывшая советская номенклатура - в процессе не дремала: часть крупнейших предприятий их стараниями оформилась в холдинговые структуры с делегированием контрольного государственного пакета акций в управление соответствующим отраслевым министерствам и ведомствам. Это такой завуалированный способ «красных директоров» остаться при деньгах и власти под видом госсобственности, ничем лично не рискуя.
Народ, тем временем, пристроив свои ваучеры, кому как повезло, или обменяв их на что попало, недоверчиво ждал двух «волг», а строить капитализм, зарабатывая себе и стране прибыли частным предпринимательством, не торопился. Мы, мол, не дельцы какие-нибудь, нам этот бизнес-шмизнес ни к чему.
Чем этот «новый порядок» отличался от недавнего социализма? Правильно: только разрушением привычных хозяйственный связей и управленческих структур. Кто-то где-то что-то пока ещё по инерции производил на родных заводах и шахтах, но куда отгружать продукцию и кто за неё заплатит, уже становилось непонятно.
Бесплатная приватизация породила кризис неплатежей: номинал ваучера не позволял индексировать в процессе основные и оборотные средства, что вызвало обвальную демонетизацию экономики. Предприятия перестали расплачиваться с партнёрами, собственными работниками и государством. И никому за это ничего не было. Потому как если ты один не платишь, то тебя запросто можно призвать к порядку, а если неплательщиков много, почти все, то это называется «положением в стране». Владельцу прачечной придётся выкручиваться хотя бы перед работниками, расплачиваясь консервами из гуманитарной помощи и стиральным порошком. А опытному директору акционированного сталелитейного завода и это не обязательно. Можно даже не оправдываться, а, напротив, гневно вопрошать: «Доколе?!» - и требовать помощи.
Помогать в принципе не отказывались и обещали. Предполагалось, что на следующем этапе денежные аукционы постепенно изменят структуру капитала, создадут слой частных предпринимателей и обеспечат бесперебойное поступление средств в бюджет. Но инвестиционный спрос переоценили: национальный инвестор-младенец всё ещё пребывал в возрасте грудного вскармливания, а зарубежный не торопился платить за шкуру пока не добытого медведя, который запросто мог убежать в свою тайгу. Даже попытки проводить торги «по специальным условиям» желанного пополнения бюджета не дали. Добро страны, можно сказать, впервые распродавались в розницу, но никто не покупал: уж очень всё выглядело неказисто и ненадёжно.
При этом, опасаясь социальной дестабилизации, государство не банкротило должников, продолжало поддерживать их льготами, а самые убыточные отрасли вообще оставались в госсобственности и сидели на дотациях. Дефицит латался рынком краткосрочных государственных займов (ГКО), но этот способ хорош для регулирования денежного обращения в стабильных финансовых системах, а в тех российских условиях он превратился, скорее, в удобное средство платежей и ухода от обременительных налогов, и с каждым годом все больше походил на «пирамиду». Цены на нефть уже пять лет падали с отметки 40 за баррель к 10-ти. Дефицит бюджета в 1995 году составлял 15 млрд долларов (около 30%!!!). Вот с таким багажом Россия катилась к президентским выборам 1996 года.
Перед Ельциным замаячила реальная перспектива утраты власти, а наиболее активной части молодого российского бизнеса в кошмарных снах стал являться призрак коммунизма. Народ пока безмолвствовал в лёгком терапевтическом шоке, хотя некоторым уже захотелось назад в СССР. Президент глушил стресс привычными способами. Неопытные, но энергичные новые капиталисты забились в поисках креативного выхода из пата.
Заинтересованные стороны были готовы спасаться сообща, но как? Что делать? Тут даже тёртые акулы капитализма не могли помочь советом: никто никогда ещё в истории не пытался провести огромную страну из советского беломорканала в акваторию свободного рынка. Только отчалили - сразу сели на мель, фарватера к намеченной цели не оказалось, а волоком эту махину не сдвинешь. Как устроить прилив, хотя бы временный, «рукотворный», чтобы оттащить нашу баржу подальше от соцлагеря?
Из ценных и потенциально привлекательных активов к середине 95 года в собственности государства оставались 55% капиталов в машиностроении, 42% в нефтегазодобыче, 38% в системе телекоммуникаций, 20% в целлюлозно-бумажной промышленности и 15% в металлургии. Управлялись они «по-старинке», методами прежней командно-административной системы - то есть, большей частью почти уже не работали без денег, сбыта и комплектующих материалов. «Красные директора» привычно прикрывались криками о «многотысячных рабочих коллективах», продолжая подсасывать средства на свой анабиоз из обескровленной экономики. (Чем грозило прекращение подпитки этих многотысячных коллективов в предвыборном году, думаю, объяснять не надо.)
Реальное спасение от убытков и, заодно, от «красных директоров» - продать эти активы целиком, со всей их непрофильной социалкой, новым хозяевам. Но цену, близкую к реальной, с погашением долгов и последующими вложениями в развитие им не потянуть, столько ещё не накопили. У акул зарубежного бизнеса есть такие деньги, и производство они налаживать умеют. Но иностранцы - они такие иностранцы! Потом начнут свои права качать и порядки устанавливать. Ельцин не понимал, чем ему лично такая перспектива грозит, но опасался. Парламентские коммунисты сообразили быстрее: крупные активы в госсобственности - их стратегический резерв! (Пока они государственные или почти государственные, всё запросто можно вернуть назад, а если уйдут в частные руки…) Их стараниями Дума приняла бюджет с формулировкой, запрещающей в 95-м году продажу пакетов акций, находящихся в федеральной собственности.
И тут кое-кто - не будем уточнять кто, хотя молва утверждает, что это были Йордан и Потанин - предложили изящную схему обмена стратегических активов на пополнение бюджета, называемую в народе «взаимовыгодный сговор». Купить, мол, эти изношенные сокровища мы не в состоянии, да и по закону пока нельзя, но можем же мы ссудить родному государству посильные средства под залог!.. Ну, типа, ломбард такой.
Если бы аукционы были открытыми, то происходили бы они так:
государство выставляет пакеты акций, а из потенциальных кредиторов побеждает тот, кто предлагает самый большой залог. На всё время кредитного договора управление залогом получает кредитор. Если в последствие, в обозначенный срок, государство кредит не возвращает, залоговый пакет акций переходит в собственность банка-кредитора. Срок по возврату кредитов был назначен на второе полугодие следующего, 1996 года - после президентских выборов. Но в годовом бюджете средства на выкуп акций не были даже предусмотрены.
Продолжение в следующем посте.
Вопреки распространённому заблуждению не вся совокупная собственность Российской Федерации условно делилась на 140 млн равных частей, а лишь 70% основных фондов. К тому же, административно-хозяйственная бюрократия - бывшая советская номенклатура - в процессе не дремала: часть крупнейших предприятий их стараниями оформилась в холдинговые структуры с делегированием контрольного государственного пакета акций в управление соответствующим отраслевым министерствам и ведомствам. Это такой завуалированный способ «красных директоров» остаться при деньгах и власти под видом госсобственности, ничем лично не рискуя.
Народ, тем временем, пристроив свои ваучеры, кому как повезло, или обменяв их на что попало, недоверчиво ждал двух «волг», а строить капитализм, зарабатывая себе и стране прибыли частным предпринимательством, не торопился. Мы, мол, не дельцы какие-нибудь, нам этот бизнес-шмизнес ни к чему.
Чем этот «новый порядок» отличался от недавнего социализма? Правильно: только разрушением привычных хозяйственный связей и управленческих структур. Кто-то где-то что-то пока ещё по инерции производил на родных заводах и шахтах, но куда отгружать продукцию и кто за неё заплатит, уже становилось непонятно.
Бесплатная приватизация породила кризис неплатежей: номинал ваучера не позволял индексировать в процессе основные и оборотные средства, что вызвало обвальную демонетизацию экономики. Предприятия перестали расплачиваться с партнёрами, собственными работниками и государством. И никому за это ничего не было. Потому как если ты один не платишь, то тебя запросто можно призвать к порядку, а если неплательщиков много, почти все, то это называется «положением в стране». Владельцу прачечной придётся выкручиваться хотя бы перед работниками, расплачиваясь консервами из гуманитарной помощи и стиральным порошком. А опытному директору акционированного сталелитейного завода и это не обязательно. Можно даже не оправдываться, а, напротив, гневно вопрошать: «Доколе?!» - и требовать помощи.
Помогать в принципе не отказывались и обещали. Предполагалось, что на следующем этапе денежные аукционы постепенно изменят структуру капитала, создадут слой частных предпринимателей и обеспечат бесперебойное поступление средств в бюджет. Но инвестиционный спрос переоценили: национальный инвестор-младенец всё ещё пребывал в возрасте грудного вскармливания, а зарубежный не торопился платить за шкуру пока не добытого медведя, который запросто мог убежать в свою тайгу. Даже попытки проводить торги «по специальным условиям» желанного пополнения бюджета не дали. Добро страны, можно сказать, впервые распродавались в розницу, но никто не покупал: уж очень всё выглядело неказисто и ненадёжно.
При этом, опасаясь социальной дестабилизации, государство не банкротило должников, продолжало поддерживать их льготами, а самые убыточные отрасли вообще оставались в госсобственности и сидели на дотациях. Дефицит латался рынком краткосрочных государственных займов (ГКО), но этот способ хорош для регулирования денежного обращения в стабильных финансовых системах, а в тех российских условиях он превратился, скорее, в удобное средство платежей и ухода от обременительных налогов, и с каждым годом все больше походил на «пирамиду». Цены на нефть уже пять лет падали с отметки 40 за баррель к 10-ти. Дефицит бюджета в 1995 году составлял 15 млрд долларов (около 30%!!!). Вот с таким багажом Россия катилась к президентским выборам 1996 года.
Перед Ельциным замаячила реальная перспектива утраты власти, а наиболее активной части молодого российского бизнеса в кошмарных снах стал являться призрак коммунизма. Народ пока безмолвствовал в лёгком терапевтическом шоке, хотя некоторым уже захотелось назад в СССР. Президент глушил стресс привычными способами. Неопытные, но энергичные новые капиталисты забились в поисках креативного выхода из пата.
Заинтересованные стороны были готовы спасаться сообща, но как? Что делать? Тут даже тёртые акулы капитализма не могли помочь советом: никто никогда ещё в истории не пытался провести огромную страну из советского беломорканала в акваторию свободного рынка. Только отчалили - сразу сели на мель, фарватера к намеченной цели не оказалось, а волоком эту махину не сдвинешь. Как устроить прилив, хотя бы временный, «рукотворный», чтобы оттащить нашу баржу подальше от соцлагеря?
Из ценных и потенциально привлекательных активов к середине 95 года в собственности государства оставались 55% капиталов в машиностроении, 42% в нефтегазодобыче, 38% в системе телекоммуникаций, 20% в целлюлозно-бумажной промышленности и 15% в металлургии. Управлялись они «по-старинке», методами прежней командно-административной системы - то есть, большей частью почти уже не работали без денег, сбыта и комплектующих материалов. «Красные директора» привычно прикрывались криками о «многотысячных рабочих коллективах», продолжая подсасывать средства на свой анабиоз из обескровленной экономики. (Чем грозило прекращение подпитки этих многотысячных коллективов в предвыборном году, думаю, объяснять не надо.)
Реальное спасение от убытков и, заодно, от «красных директоров» - продать эти активы целиком, со всей их непрофильной социалкой, новым хозяевам. Но цену, близкую к реальной, с погашением долгов и последующими вложениями в развитие им не потянуть, столько ещё не накопили. У акул зарубежного бизнеса есть такие деньги, и производство они налаживать умеют. Но иностранцы - они такие иностранцы! Потом начнут свои права качать и порядки устанавливать. Ельцин не понимал, чем ему лично такая перспектива грозит, но опасался. Парламентские коммунисты сообразили быстрее: крупные активы в госсобственности - их стратегический резерв! (Пока они государственные или почти государственные, всё запросто можно вернуть назад, а если уйдут в частные руки…) Их стараниями Дума приняла бюджет с формулировкой, запрещающей в 95-м году продажу пакетов акций, находящихся в федеральной собственности.
И тут кое-кто - не будем уточнять кто, хотя молва утверждает, что это были Йордан и Потанин - предложили изящную схему обмена стратегических активов на пополнение бюджета, называемую в народе «взаимовыгодный сговор». Купить, мол, эти изношенные сокровища мы не в состоянии, да и по закону пока нельзя, но можем же мы ссудить родному государству посильные средства под залог!.. Ну, типа, ломбард такой.
Если бы аукционы были открытыми, то происходили бы они так:
государство выставляет пакеты акций, а из потенциальных кредиторов побеждает тот, кто предлагает самый большой залог. На всё время кредитного договора управление залогом получает кредитор. Если в последствие, в обозначенный срок, государство кредит не возвращает, залоговый пакет акций переходит в собственность банка-кредитора. Срок по возврату кредитов был назначен на второе полугодие следующего, 1996 года - после президентских выборов. Но в годовом бюджете средства на выкуп акций не были даже предусмотрены.
Продолжение в следующем посте.