Психическая боль
Продолжаю выкладывать отрывки из лекции Игоря Погодина " Психотерапия психической травмы", которые мне очень интересны
"Психическая боль является реакцией на утрату какой-либо ценности и нарушение границ в поле организм/среда [8, 9]. Кроме того, на мой взгляд, боль выступает комплексным аффективным феноменом, имеющим под собой основание в виде подавленных переживаний, модальность которых вторична для боли в отличие от их силы [8]. Другими словами, психическая боль может быть следствием не только остановленных в переживании печали, отчаяния, злости, гнева, ярости, но также и блокированных любви, нежности, радости и т.д. Еще более упростив рассматриваемое определение, отмечу, что психическая боль - это эмоциональный эффект остановки или деформации процесса переживания. Естественно, что с другой стороны, боль - это неизбежный попутчик освобождения в терапии процесса переживания от власти блокировавших его хронических способов организации контакта, в частности от симптомов. В самом общем виде я бы метафорически обозначил психическую боль как дверь в здание психической травмы или посттравматического стрессового расстройства (в самом общем смысле - в здание любого психологического нарушения или дисфункции). Именно поэтому в процессе терапии клиентам зачастую становится эмоционально труднее в тот момент, когда, казалось бы, главная задача - восстановление переживания в правах - выполнена. До этого момента от невыносимой душевной боли клиента предохраняли его симптомы , после низвержения их власти человек оказывается один на один с океаном боли. Естественное стремление человека при этом заключается в желании восстановить статус-кво, что зачастую провоцирует негативную терапевтическую реакцию.
К., молодая женщина 28 лет, обратилась за терапевтической помощью по настоятельной рекомендации своей подруги. Жаловалась на то, что запуталась в своей жизни, не может найти себя. К моменту обращения в очередной раз поменяла работу, которая в очередной раз в скорости перестала приносить удовлетворение. Близких друзей у К. никогда не было, что, впрочем, не рассматривалось ею как беспокоящая проблема. Начиная терапию, К. предполагала, что терапевтический процесс поможет ей разобраться со сложностями в отношениях с коллегами, определиться в профессии. Внешне К. выглядела отстраненной, несколько испуганной, как будто чего-то ожидающей от меня. Временами была очень разговорчивой и рассказывала множество деталей из своей жизни. В контакте с ней я чувствовал себя часто ненужным, хотя и был переполнен сочувствием, желанием позаботиться и некоторым смутным болезненным щемящим ощущением в груди. Любая попытка привлечь внимание К. к нашим отношениям оказывалась неудачной, вызывала у нее неподдельное удивление, а иногда и раздражение. Временами я чувствовал нарастающее отчаяние и ответное желание отвергнуть. Однажды по ходу рассказа К. я почувствовал острую боль-отклик на ее историю, о чем и сообщил ей, а также о своей готовности быть рядом. К. изменилась в лице и расплакалась, сказав, что никогда никому до нее не было дела, она привыкла к отвержению, с которым сталкивалась всю жизнь, и я просто не могу быть исключением из этого ужасного правила. Я попросил ее какое-то время не оставлять контакт со мной, смотреть на меня, как бы больно ей не было, и стараться рассказывать мне о том, что будет с ней происходить. В течение нескольких сессий К. рассказывала мне обо всей боли, с которой ей приходится обращаться в жизни, об отвержении и насилии, к которому она привыкла, о нарушении ее личных границ другими людьми, которое она замечает лишь спустя некоторое время, когда нарушение перерастает в насилие. Периодически К. останавливалась, как бы проверяя, остаюсь ли я все еще вместе с ней. После этого тяжелого, но в конечном итоге облегчающего периода терапии у К. появилась возможность переживать вновь появившиеся чувства злости, гнева, удовольствия, радости. Впервые она рискнула познакомиться с молодым человеком, с которым в настоящий момент развиваются отношения. Стала экспериментировать со способами отстаивания своих границ, чувствительность ее значительно повысилась. Профессиональная неопределенность, являвшаяся следствием трудности для К. быть в контакте с другими людьми, разрешилась сама собой."
"Психическая боль является реакцией на утрату какой-либо ценности и нарушение границ в поле организм/среда [8, 9]. Кроме того, на мой взгляд, боль выступает комплексным аффективным феноменом, имеющим под собой основание в виде подавленных переживаний, модальность которых вторична для боли в отличие от их силы [8]. Другими словами, психическая боль может быть следствием не только остановленных в переживании печали, отчаяния, злости, гнева, ярости, но также и блокированных любви, нежности, радости и т.д. Еще более упростив рассматриваемое определение, отмечу, что психическая боль - это эмоциональный эффект остановки или деформации процесса переживания. Естественно, что с другой стороны, боль - это неизбежный попутчик освобождения в терапии процесса переживания от власти блокировавших его хронических способов организации контакта, в частности от симптомов. В самом общем виде я бы метафорически обозначил психическую боль как дверь в здание психической травмы или посттравматического стрессового расстройства (в самом общем смысле - в здание любого психологического нарушения или дисфункции). Именно поэтому в процессе терапии клиентам зачастую становится эмоционально труднее в тот момент, когда, казалось бы, главная задача - восстановление переживания в правах - выполнена. До этого момента от невыносимой душевной боли клиента предохраняли его симптомы , после низвержения их власти человек оказывается один на один с океаном боли. Естественное стремление человека при этом заключается в желании восстановить статус-кво, что зачастую провоцирует негативную терапевтическую реакцию.
К., молодая женщина 28 лет, обратилась за терапевтической помощью по настоятельной рекомендации своей подруги. Жаловалась на то, что запуталась в своей жизни, не может найти себя. К моменту обращения в очередной раз поменяла работу, которая в очередной раз в скорости перестала приносить удовлетворение. Близких друзей у К. никогда не было, что, впрочем, не рассматривалось ею как беспокоящая проблема. Начиная терапию, К. предполагала, что терапевтический процесс поможет ей разобраться со сложностями в отношениях с коллегами, определиться в профессии. Внешне К. выглядела отстраненной, несколько испуганной, как будто чего-то ожидающей от меня. Временами была очень разговорчивой и рассказывала множество деталей из своей жизни. В контакте с ней я чувствовал себя часто ненужным, хотя и был переполнен сочувствием, желанием позаботиться и некоторым смутным болезненным щемящим ощущением в груди. Любая попытка привлечь внимание К. к нашим отношениям оказывалась неудачной, вызывала у нее неподдельное удивление, а иногда и раздражение. Временами я чувствовал нарастающее отчаяние и ответное желание отвергнуть. Однажды по ходу рассказа К. я почувствовал острую боль-отклик на ее историю, о чем и сообщил ей, а также о своей готовности быть рядом. К. изменилась в лице и расплакалась, сказав, что никогда никому до нее не было дела, она привыкла к отвержению, с которым сталкивалась всю жизнь, и я просто не могу быть исключением из этого ужасного правила. Я попросил ее какое-то время не оставлять контакт со мной, смотреть на меня, как бы больно ей не было, и стараться рассказывать мне о том, что будет с ней происходить. В течение нескольких сессий К. рассказывала мне обо всей боли, с которой ей приходится обращаться в жизни, об отвержении и насилии, к которому она привыкла, о нарушении ее личных границ другими людьми, которое она замечает лишь спустя некоторое время, когда нарушение перерастает в насилие. Периодически К. останавливалась, как бы проверяя, остаюсь ли я все еще вместе с ней. После этого тяжелого, но в конечном итоге облегчающего периода терапии у К. появилась возможность переживать вновь появившиеся чувства злости, гнева, удовольствия, радости. Впервые она рискнула познакомиться с молодым человеком, с которым в настоящий момент развиваются отношения. Стала экспериментировать со способами отстаивания своих границ, чувствительность ее значительно повысилась. Профессиональная неопределенность, являвшаяся следствием трудности для К. быть в контакте с другими людьми, разрешилась сама собой."