Все мы были ангелами. И курили в подъездах, где вставлен картон в разбитые окна и пахнет сбежавшим молоком. И дворовые кошки говорили с нами на одном языке, и сами мы были по-кошачьи бездомны. Мы были гонимы отовсюду, а в карманах осколки хрупких сердец, своих и чужих, вперемешку с табачной крошкой.
Мы видели больше, мы слышали дальше, мы чувствовали глубже. Наш мир был полон таинственных существ, по ночам мы объезжали сфинксов, и у каждого из нас было по ручному домовому.
И мы искали день и ночь себе подобных, ошибаясь, теряя силы… По ночам сидели на кухне, напиваясь и в отчаянии выдергивая перья, на месте которых вырастали новые.
Мы пытались показать дорогу в наш мир. Писали песни и стихи и кричали их, срывая голос, стоя в одном шаге от края крыши. Рисовали карты нашего мира и подсовывали в почтовые ящики, раздавали на улицах.
В лучшем случае мы привлекали внимание милиции. Но им тоже не хотелось с нами возиться.
Ангелы с голодными глазами, ждущие у закрытого метро.
Мы искали чего-то, бесцельно бродя по улицам, метя поникшими крыльями по асфальту. Но пыль и грязь дорог отчего-то к нам не липла.
Но однажды мы проснулись счастливыми.
И кто-то застегнул поверх своих крыльев деловой костюм и исписал свой ежедневник вдоль и поперек до конца года.
У кого-то на полке теснятся детские присыпки, лосьоны и упаковки памперсов, а дымным существам, подслушивающим разговоры, конечно, не место в детской, они тихо растворились в воздухе, пахнущем молоком и ванилью.
И день за днем мы погружались в это дремотно-счастливое существование, и голодное выражение глаз сменила спокойная уверенность.
В моем кухонном шкафу громоздятся фарфоровые чашки и блюдца. И по утрам я варю кофе на двоих, помешивая сахар палочкой корицы и слушаю, как за окном дышит во сне океан, ворочаясь в своей глубокой постели.
И однажды я обнаружила, что все мои волшебные существа пропали. Только домовой еще где-то здесь. Я часто слышу его шуршание за батареей, куда ему пришлось переместиться из-за того, что его кухонный шкафчик забит посудой.
И я пытаюсь заглянуть себе за спину, но все, что я нащупываю между лопаток- два безжизненно повисших лоскутка, словно обрывки кухонных полотенец.
Домовой прекращает свою возню и выходит на середину кухни. Складывает мохнатые лапки на круглом животике и поглядывает с укоризной на стол, накрытый на двоих. Я развожу руками, он, вздыхая, юркает за батарею, подтягивает за собой длинный чешуйчатый хвост и затихает.
Может быть, завтра утром, я посажу его в потрепанный рюкзак и уйду, не оставив записки. Оставлю безмятежный уют и череду одинаковых солнечных дней и уйду туда, где вороны насморочным карканьем жалуются на холодную погоду, где растворен в темной воде каналов холодный блеск куполов, а в марте от асфальта поднимается пар и поют, оттаивая, провода.
Может быть…
спасибо
kamnejeshka за ночной разговор длиною в книгу