Малая родина
В одном местном телеграм-канале разместили фотографию 1957 года с вопросом "Что за место?". И с комментарием, что вряд ли кто-то угадает, где это.
Место узнали все, там слишком приметный купол Горбольницы, знакомый любому нашему жителю.
Но я-то, я-то ещё как узнала! У меня словно полыхнуло в душе. Или памяти. Это - ближайшие окрестности моего дома. Который мне всегда снится, когда я вижу во сне дом. Только его вижу, в каком бы возрасте во сне ни была.
Перекрёсток улиц Воровского и Лесной. Потом Лесную, к сожалению, переименовали в Свердловский проспект.
Наш дом расположен был как раз за левым грузовиком. Жаль, что его не видно, он на самом перекрёстке стоял. Трамваи всегда звонили на повороте и я это любила. А папа мучался от шума.
Дом снесли буквально перед моим возвращением в 2020 году, там сейчас какой-то сквер, словно никогда и не было ни дома, ни двора, ни жизни той. Даже следа нет, намёка.
Невероятно, какая серость и убогость на снимке, а на самом деле это было хорошее место, до всего близко, до центра города, до водной станции, до городского бора.
Дом наш был точно такой, какой виднеется на снимке в глубине, двухэтажный, строили его, вроде, пленные немцы. Или немцы из Трудармии, сосланные в войну из Поволжья. Но то, что немцы строили - это точно. И очевидно. Ни одна половица не шевелилась, тёплый, звукоизоляция идеальная и никаких тараканов не водилось.
Папе дали эту квартиру после демобилизации. Мне было 5 дет, мы приехали и жили у бабушки в доме. Однажды зазвонил телефон, я взяла трубку, спросили отца, я объяснила, что он с друзьями ушёл и скоро не вернётся. Звонили из горисполкома предложить трёхкомнатную сталинскую квартиру на улице Свободы. Но я же их отшила и назавтра уже была предложена другая жилплощадь. Это потом уже маме рассказала знакомая из этого самого горисполкома.
Для меня наш дом был садом души. Обнесённый забором, на заднем дворе огороды у каждой семьи. В этих огородах мы с девчонками под кустами зарывали "секретики" из цветных осколков.
Восемь квартир и я всех, кто жил там, помню.
В каждой квартире были дети, две семьи - Леготиных и Шурпиных - многодетные.
Мы, дети, проводили время вместе. Играли во дворе в казаки-разбойники, штандр и лапту, ходили ватагой в кинотеатр "Дзержинец". Помню, что "Гусарскую балладу и "Графа Монте-Кристо" там смотрели.
Летом ходили в городской бор кататься на детской железной дороге, купаться в озере на водной станции, там я впервые увидела водные кувшинки и была в самое сердце ранена их красотой.
Зимой катались на лыжах, коньках. Во дворе стояли сараи высотой метра два и мы с них прыгали в сугробы.
Я подружилась с Верой Леготиной с первого этажа и Леной Шурпиной из второго подъёзда. Мои первые в жизни подруги.
Мы привыкли звать друг дружку Галка, Верка, Ленка. Однажды я дома рассказывала про Верку и Ленку и папа мягко заметил, что это некрасиво. Ну, я про них потом говорила культурно, но между собой мы так и остались, как раньше.
Во втором подъезде жила семья Машинских. У них было пианино и я ходила к ним заниматься, пока мы своё не купили.
Эта семья, интеллигентная, спокойная, пережила две трагедии. У них был сыночек. Когда ему было четыре года, он пришёл к отцу, который у сарая чинил мотоцикл, увидел бутылку из-под лимонада и отхлебнул из неё. А там был бензин. И мальчика не спасли.
Потом у них родилась девочка, моя ровесница. С пороком сердца. Они очень лелеяли её, берегли, но, когда она окончила восьмой класс, попросилась пойти в поход с одноклассниками и учителем. И вот, тоже умерла. Так их жалко было, Машинских. Мы дружили с ними, вместе праздники справляли.
Вообще, удивительная жизнь в этом доме была. Общинная. Летом в особо жаркие дни выносились во двор корыта, большие тазы, в окно первого этажа протягивался шланг в кухню Леготиных, в тазы наливалась вода и, когда она нагревалась, мы, дети, плескались там.
Выставлялись два теннисных стола и все играли.
И нравы были простые.
Например, моя мама могла высунуться из окна кухни, позвать соседского Шурку и попросить его сбегать за хлебом, если Саньки, моего брата, не было. И Шурка мухой бежал в булочную за хлебом. Потом я подросла и ходила сама. И самое вкусное было, пока несёшь буханку домой, объесть корочку со свежей буханки. Невозможно было удержаться.
Однажды я поднялась на наш второй этаж и перед дверью увидела литровую банку с лесной земляникой. Это Санечка, мой брат, вернулся из пионерлагеря, перед отъездом он набрал в лесу земляники и привёз домой. Дома никого не было, он эту банку поставил и побежал с друзьями гулять. И никто, конечно, эту банку не тронул. Но меня и тогда поразило и сейчас мучает то, что он ни одной ягодки не съел, всё привёз нам. Он всегда такой был. Мне бы даже в голову не пришло, я всё сама ем. Если нам выдавали по конфете шоколадной, я свою быстро съедала, а Санька приберегал. Я и его конфету находила и съедала.
Потом мне исполнилось 6 лет, на день рождения мне подарили букварь, мама между беготнёй на кухню и в комнату с тарелками показала мне буквы, утром я освоила слоги, произошло озарение и я как будто всю жизнь ждала этот букварь, прочитала его весь.
А потом Вера, которой было уже 8 лет и Лена, семилетняяя, отвели меня в пещеру Аладдина, в областную библиотеку. Мне выдали там книгу про петуха, я по пути её прочитала и, к неудовольствию библиотекарши, с полдороги вернулась за следующей книжкой. Библиотекарь заставила меня рассказать прочитанное и неохотно выдала что-то более существенное.
Так ведь и дома были книги. Много! Какое удовольствие было стоять перед шкафом и трепетом "под ложечкой" выбирать, что почитать. Я вытаскивала книгу, потом шла в кладовочку, подтаскивала табурет, забиралась на него, доставала из подвешенной на гвоздик авоськи яблоко сорта "семиренко" и до школы - я училась во вторую смену - читала книжку, откусывая яблоко.
А книги были: Биб-ка пионера, в ней Васёк Трубачёв и его товарищи, Тимур и его команда, Гайдар. Дорога уходит вдаль, Четвёртая высота. Сказки всех народов, от монгольских "Гэрьюлай Мергэн и его отважная сестра Агу-Ногон-Абаха" до грузинских с иллюстрациями Ладо Гудиашвили. Я до 10 класса читала сборники народных сказок, очень любила. Нет, вы не подумайте, я и Мопассана в седьмом классе прочитала. Мне школьная библиотекарша посоветовала, это мы уже в Молдавии жили. Зачем - не знаю)) Но я читала.
На фото справа от трамвая маленькое строение, перед ним люди. Это был киоск. Мама посылала купить там бочковую селёдку, а мы дети, себе ещё покупали прессованный фруктовый чай, грызли его и кубики какао, тоже ели их вместо конфет.
Я об этом уже вспоминала
https://amado.livejournal.com/30095.html
Да, мы же зимой ещё с горки катались. Нам взрослые горку заливали и мы до онемения всего организма катались. Приходила я домой, снимала валенки вместе с шароварами и они так и стояли, все в ледяных катышках, даже не опадали. А руки отогревались под струёй холодной воды, горячей-то не было, и это было очень больно.
Напротив были частные дома, там жила моя первая учительница музыки, после каждого урока она играла мне "Ригодон", французский танец. Он был такой печальный, я могла его слушать бесконечно.
Интересно, что в этом частном секторе в феврале снег пах арбузом. Почему-то только там и только в феврале-марте. Я этот запах и сейчас помню.
В весной 1961 года дом поставили на ремонт. И нашу семью переселили в мае на всё лето в частный дом, в центре города на улице Красной, почти угол проспекта Ленина. Кстати, раньше пр. Ленина назывался улицей Спартака.
Этот дом был тоже предназначен на снос, стоял последние месяцы, прежние жильцы выехали, но остался сад с плодами, засаженный огород.
Он был такой прекрасный, не дом даже, а почти усадьба.
Деревянный, красивый. С высоким резным крыльцом. В доме был большой холл, кухня, зал и четыре спальни. Потолки высоченные, с гипсовыми плафонами под люстры, с лепниной по периметру потолка в зале.
Дедовский дом, куда мы приехали к бабушке, был тоже просторный с множеством спален, залом.
Бревенчатый, основательный, изба по сути.
А этот - особняк.
У нас у каждого была своя комната. У Саньки, у меня и родителей.
Мы там так жили, как в другом мире.
Я помню, что мама готовила молодую картошку с укропом и сметаной, нудли, это такое трудоёмкое блюдо из теста с картошкой и подливой. С огорода были огурцы свои, помидоры, ягоды. Мы ели все за круглым столом.
Другой быт, другое ощущение.
В этой усадьбе, в 1961году, 25 мая у меня был день рождения и вот я просыпаюсь, а на стуле у моего изголовья громадная немецкая кукла с белокурыми локонами, в сиреневом бальном платье. Нездешняя. Это мама мне приготовила. Я назвала её Элен.
Я в детстве полюбила букву Э. Это после сказки Андерсена "Дикие лебеди", самой любимой, героиню которой звали Элиза. Мне буква Э даже казалась прекрасной из-за неё. Когда играла в школу сама с собой, придумывала список класса и там всегда была фамилия Эвентова. Я сама её изобрела, кросивое!
Когда пришли гости на мой ДР, все так удивлялись этой кукле, а тётя Тамара сказала: На Галку похожа))
Ещё помню эпизод. Папа уехал в Юрмалу отдыхать. Приехал, мы собрались все на кухне обедать и он говорит маме: Рита, возьми у меня в кармане кое-что.
На нём был твидовый пиджак. Мама подошла, руку просунула в карман и говорит: Нет ничего... Папа взволновался, стал сам проверять, обнаружил дырочку в кармане и решил, что потерял подарок.
Это он купил маме в Риге золотые серёжки с рубинами, завернул их в бумажку и хотел сюрприз устроить. А они в эту дырку провалились, в подкладку.
Но всё окончилось хорошо.
Потом мама мне эти серёжечки надела в уши на мои 18 лет. Мы уже опять жили в Челябинске, в этом доме.
У меня были подруги, Валя и Тамара, сёстры-погодки. И они однажды попросили у меня эти серёжки поносить. А на другой день я шла по улице и увидела аварию. Пожарная машина, кто-то сбитый, народ собрался, я быстро прошла мимо, не глядя. Оказалось, что сбили маму моих подруг. И через какое-то время они сказали мне, что мои серёжки в тот день надела их мама и они вот, пропали. Ну что же, я очень посочувствовала и, конечно, о серёжках даже не заикалась. А потом пришла к ним. Они открывают и на Тамаре мои серёжки. Я ничего не сказала и даже продолжала дружить с ними. Потом наши пути разошлись, потом я уехала в Израиль, потом вернулась и мне позвонила Валя, одна из сестёр. И мы встретились. И я всё-таки сказала про серёжки, потому, что в юности промолчала, смалодушничала (или наоборот), а сейчас не смогла бы с открытым сердцем общаться. Но мы, конечно, не стали конфликтовать и сейчас перезваниваемся, встречались несколько раз.
Зачем я это вспомнила? Начинаешь вспоминать и разматывается нить.
Жили мы в этом доме с 57-го по 62-й год. С моих пяти до десяти лет. Это и было детство. А потом мы уехали в Молдавию, Санька остался в Челябе и детство моё кончилось.