Всколыхнулся, взволновался русофобскій "Тихій Донъ"
І
Сейчасъ снова прочиталъ (на этотъ разъ у Сегрѣя Шмидта) про могучій и архигеніальный романъ Шолохова ("мегашедевръ"). Оно конечно, дали ему Нобелевку по литературѣ - и въ самый разгаръ соввласти. Значитъ Нобелевскій Комитетъ просто не смогъ устоять передъ величіемъ романа и при всѣй своей капиталистической ненависти къ СССР таки вынужденъ былъ дать премію.
И вы въ это вѣритѣ?
А можетъ быть наоборотъ? Романъ сообщаетъ европейцамъ и американцамъ про Русскій народъ такое, что какъ разъ таки соотвѣтствует ихъ ожиданіямъ? Какъ замѣтилъ одинъ интересный авторъ изслѣдованія, всѣ озабочены тѣмъ, кто же написалъ ТД, вмѣсто того, чтобы какъ слѣдуетъ прочѣсть, а что же тамъ внутри написано...
Давайте смотрѣть подробно.
Сперва фактура.
Въ романѣ Шолохова выводится казакъ Козьма Крючковъ. Это реальный историческій персонажъ, герой Первой Міровой Войны. Если проводить аналогію съ советскими, то онъ соотвѣтствуетъ напримѣръ Мересьеву или Матросову.
Что про него извѣстно? Процитирую сходу найденныя въ сѣти матеріалы:
"Среди множества ратных подвигов русских солдат и офицеров особняком стоит геройский бой отряда донского казака Козьмы Крючкова.
В войну казаки вступили на пике своей боеспособности. Войско Донское выставило на фронт около 115 тысяч казаков. За годы войны 193 донских офицера и более 37 000 рядовых казаков были награждены орденом Святого Георгия, Георгиевским оружием, Георгиевскими крестами и медалями, высшими знаками воинской доблести и славы.
Участвуя практически во всех важнейших сражениях, донские казачьи части понесли незначительные потери: сказалась хорошая профессиональная подготовка казаков и их офицеров. Убито в боях - 182 офицера и 3 444 казака (3% от числа призванных), ранено и контужено - 777 офицеров и 11 898 казаков, без вести пропало - 54 офицера и 2 453 казака, попало в плен - 32 офицера и 132 казака. Такого низкого процента боевых потерь не знал ни один род войск русской армии. Во многом это было заслугой давних военных традиций казачества".
Козьма Фирсовичъ Крючковъ один изъ многихъ, но безусловно самый яркій русскій герой, онъ какъ бы олицетворяетъ собой традиціонное Царское казачество.
"Пока происходило сосредоточение основных сил, границу прикрывали отдельные части и подразделения, среди них - 3-я кавалерийская дивизия, в состав которой входил 3-й Донской казачий полк имени Ермака Тимофеева. Из его состава в район местечка Любов 9 августа был направлен в боевое охранение пост казаков. Через 3 дня около польского города Кальвария разъезд 3-го Донского казачьего полка под командованием приказного (чин соответствовал армейскому ефрейтору) Козьмы Крючкова столкнулся с разъездом германских улан. Численное превосходство было на стороне германцев - 27 всадников против 4. О вражеском разъезде Крючков знал заранее от местных крестьян и одного товарища отправил в тыл с донесением о противнике, а сам вместе с оставшимися тремя казаками решил принять бой".
"Казакам предстояла схватка с уланами, а ведь кавалерийские части в любой армии мира тех лет были частями элитными. Уланы были элитой германской армии - героями плакатов и журнальных обложек. И репутация элиты, героев газетных полос, у немецких улан была во многом заслуженной."
"В завязавшейся кровавой сече Крючкова выручали ловкость, удача и быстрая послушная лошадь. Через минуту боя Козьма был уже весь в крови - сабельные удары то и дело доставали казака в спину, в шею, в руки, но, по счастью, они не наносили серьезных ран. При этом его собственные удары, по большей части, оказывались смертельными для врагов.
Однако постепенно силы стали оставлять казака и его клинок стал разить недостаточно быстро. Немедля найдя выход из положения, казак схватил пику одного из улан и немецкой сталью проткнул поодиночке последних из 11 нападавших. К тому времени его товарищи справились с остальными германцами. На земле лежали 22 трупа, еще двое немцев были ранены и попали в плен, а потерявшие своих седоков немецкие кони, носились в испуге по полю. Только трое улан уцелели в схватке и спаслись бегством.
Все казаки получили ранения, на теле Козьмы Крючкова позже насчитали 16 ран".
"Короткая побывка пролетела быстро, а война еще только начиналась. И прошел ее казак, как говорится, от звонка до звонка. Были у него и новые бои с ожесточенными кавалерийскими рубками, и новые раны, к счастью не смертельные, и новые награды. К концу войны он стал подхорунжим (первый офицерский чин в казачьих войсках), получил еще один георгиевский крест и две георгиевские медали.
Помимо новых наград, он получил и новые ранения. В конце 1916 года, когда он лежал в госпитале в Ростове, у него украли награды."
"Крючков принял сторону белого движения. А его товарищ, участник боя под Кальварией, Михаил Иванков оказался в рядах Красной Армии".
Это и опредѣлило отношеніе соввласти къ Крючкову. Легко догадаться, какъ изобразитъ русскаго героя верный ленинецъ Шолоховъ...
ІІ
Какъ же самъ герой Великой Отечественной Войны и его подвигъ показанъ у совписа Шолохова?
Преждѣ всѣго онъ уродъ, непріятный типъ, ещё и разводящій дѣдовщину въ воюющей (!) арміи. Прошу прощенія за пространное цитированіе:
"В третьем ряду головного взвода ехал Митька Коршунов с Иванковым
Михаилом, казаком с хутора Каргина Вешенской станицы, и усть-хоперцем Козьмой Крючковым. Мордатый, широкий в плечах Иванков молчал, Крючков, по прозвищу "Верблюд", чуть рябоватый, сутулый казак, придирался к Митьке.
Крючков был "старый" казак, то есть дослуживавший последний год
действительной, и по неписаным законам полка имел право, как и всякий "старый" казак, гонять молодых, вымуштровывать, за всякую пустяковину ввалить пряжек. Было установлено так: провинившемуся казаку призыва 1913 года - тринадцать пряжек, 1914 года - четырнадцать. Вахмистры и офицеры поощряли такой порядок, считая, что этим внедряется в казака понятие о почитании старших не только по чину, но и по возрасту.
Крючков, недавно получивший нашивку приказного [приказный - здесь:
звание нижнего чина в казачьих войсках царской армии (помощник урядника, ефрейтор)], сидел в седле сутулясь, по-птичьи горбатя вислые плечи. Он щурился на серое грудастое облако, спрашивал у Митьки, подражая голосом домовитому командиру сотни есаулу Попову:
- Э... скэжи мне, Кэршунов, как звэть нашего кэмэндира сэтни?
Митька, не раз пробовавший пряжек за свою строптивость и непокорный характер, натянул на лицо почтительное выражение.
- Есаул Попов, господин старый казак!
- Кэк?
- Есаул Попов, господин старый казак!
- Я не прэ это спрэшиваю. Ты мне скэжи, как его кличут прэмэж нэс,
кэзэков?
Иванков опасливо подмигнул Митьке и вывернул в улыбке трегубый рот.
Митька оглянулся и увидел подъезжавшего сзади есаула Попова.
- Ну? Этвечай!
- Есаул Попов звать их, господин старый казак.
- Четырнэдцэть пряжек. Гэвэри, гад!
- Не знаю, господин старый казак!
- А вот приедем на лунки, - заговорил Крючков подлинным голосом, - я
тебе всыплю! Отвечай, когда спрашивают!
- Не знаю.
- Что ж ты, сволочуга, не знаешь, как его дражнют?
Митька слышал позади осторожный воровской шаг есаульского коня, молчал.
- Ну? - Крючков зло щурился.
Позади в рядах сдержанно захохотали. Не поняв, над чем смеются, относя
этот смех на свой счет, Крючков вспыхнул:
- Коршунов, ты гляди! Приедем - полсотни пряжек вварю!
Митька повел плечами, решился:
- Черногуз!
- Ну, то-то и оно.
- Крю-ю-уч-ков! - окликнули сзади.
Господин старый казак дрогнул на седле и вытянулся в жилу.
- Ты чтэ ж это, мерзэвэц, здесь выдумываешь? - заговорил есаул Попов,
равняя свою лошадь с лошадью Крючкова. - Ты чему ж это учишь мэлодого кэзэка, а?
Крючков моргал прижмуренными глазами. Щеки его заливала гуща бордового румянца. Сзади похохатывали.
- Я кэго в прошлом гэду учил? Об чью мэрду этот нэготь слэмал?.. -
Есаул поднес к носу Крючкова длинный заостренный ноготь мизинца и
пошевелил усами. - Чтэб я бэльше этого не слэшал! Пэнимэешь, брэтец ты мой?
- Так точно, ваше благородие, понимаю!
Есаул, помедлив, отъехал, придержал коня, пропуская сотню. Четвертая и пятая сотни двинулись рысью.
- Сэтня, рысь вэзьми!..
Крючков, поправляя погонный ремень, оглянулся на отставшего есаула и, выравнивая пику, взбалмошно махнул головой.
- Вот, с этим Черногузом! Откель он взялся?
Весь потный от смеха, Иванков рассказывал:
- Он давешь едет позади нас. Он все слыхал. Кубыть, учуял, про что речь
идет.
- Ты б хоть мигнул, дура.
- А мне-то нужно.
- Не нужно? Ага, четырнадцать пряжек по голой!
...
Неподалеку на попонке лежал Крючков Козьма, скучал, наматывал на палец жидкую поросль усов.
- На конях.
- А ишо на чем?
- На быках.
- Ну, а тарань с Крыму везут на чем? Знаешь, такие быки есть, с кочками
на спине, колючки жрут: как их звать-то?
- Верблюды.
- Огхо-хо-ха-ха!..
Крючков лениво подымался, шел к проштрафившемуся, по-верблюжьи
сутулясь, вытягивая кадыкастую шафранно-смуглую шею, на ходу снимал пояс.
- Ложись!"
ТД проходятъ въ совшколахъ и до сихъ поръ. Спрашивается, откуда въ арміи неуставныя отношенія?
Наконецъ, что Шолоховъ пишетъ про подвигъ Крючкова (само описаніе стычки съ немцами опускаю, но тамъ авторъ тоже старается всячески героя унизить):
"IX
Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их тысячным матом, а после,
под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о "подвиге", сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на рябоватое раэбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно.
Приезжал в Ставку царь, и Крючкова возили ему на показ. Рыжеватый
сонный император осмотрел Крючкова, как лошадь, поморгал кислыми сумчатыми веками, потрепал его по плечу.
- Молодец казак! - и, повернувшись к свите: - Дайте мне сельтерской
воды.
Чубатая голова Крючкова не сходила со страниц газет и журналов. Были папиросы с портретом Крючкова. Нижегородское купечество поднесло ему золотое оружие.
...
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.
Это назвали подвигом".
Ну и напослѣдокъ ещё короткое, вставленное авторомъ очевидно для закрепленія:
"- Кавалером пришел? - пьяно улыбаясь, спрашивал Пантелей Прокофьевич.
- Кто теперь из казаков крестов не имеет? - нахмурился Митька. -
Крючкову вон три креста навесили за то, что при штабе огинается.
- Он, сваточек, гордый у нас, - спешил дед Гришака. - Он, поганец, весь
в меня, в деда. Он не могет спину гнуть".
Не жалѣетъ красокъ Шолоховъ, чтобы "какъ можно болѣе выпукло" показать мерзость казака-героя, обильно такъ поливаетъ грязью: вот, молъ, смотрите, какіе "герои" у этихъ русачковъ! и ты, русская сволочь, знай своихъ героевъ!
Теперь понятно, за что премія?
ІІІ
Конечно, при разговорѣ объ этомъ похабномъ советскомъ романѣ нельзя обойти тему плагіата. Но на глубоко вторична и значенія не имѣетъ. Возможно, съ нахожденіемъ черновика (подлинника) можно будетъ отдѣлить зёрна отъ плевѣлъ.
Но и по этому вопросу скажемъ, для чего дадимъ слово самому русскоязычному автору:
Из речи тов. Шолохова на XVIII съезде ВКП (б):
"Но кроме этого, товарищи, к нашей беде, и пишем мы не всегда хорошо. Разумеется, за двадцать лет существования советской литературы мы имеем и достижения. Правительство отметило это, наградив орденами многих писателей…
В частях Красной Армии, под ее овеянными славой красными знаменами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем - нам этот японский обычай, ну… не к лицу. Чужие сумки соберем… потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы еще напишем книги о том, как мы этих врагов били. Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым…"
1939
«Правда», 1939, 20 марта, № 78; «Литературная газета», 1939, 20 марта, № 17; «Большевистский Дон», 1939, 16 апреля, № 54; «XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии большевиков 10-21 марта 1939 г. Стенографический отчет», Госполитиздат, М. 1939, стр. 474-477;
Пригодится, конечно. Чай не впервой...
Сейчасъ снова прочиталъ (на этотъ разъ у Сегрѣя Шмидта) про могучій и архигеніальный романъ Шолохова ("мегашедевръ"). Оно конечно, дали ему Нобелевку по литературѣ - и въ самый разгаръ соввласти. Значитъ Нобелевскій Комитетъ просто не смогъ устоять передъ величіемъ романа и при всѣй своей капиталистической ненависти къ СССР таки вынужденъ былъ дать премію.
И вы въ это вѣритѣ?
А можетъ быть наоборотъ? Романъ сообщаетъ европейцамъ и американцамъ про Русскій народъ такое, что какъ разъ таки соотвѣтствует ихъ ожиданіямъ? Какъ замѣтилъ одинъ интересный авторъ изслѣдованія, всѣ озабочены тѣмъ, кто же написалъ ТД, вмѣсто того, чтобы какъ слѣдуетъ прочѣсть, а что же тамъ внутри написано...
Давайте смотрѣть подробно.
Сперва фактура.
Въ романѣ Шолохова выводится казакъ Козьма Крючковъ. Это реальный историческій персонажъ, герой Первой Міровой Войны. Если проводить аналогію съ советскими, то онъ соотвѣтствуетъ напримѣръ Мересьеву или Матросову.
Что про него извѣстно? Процитирую сходу найденныя въ сѣти матеріалы:
"Среди множества ратных подвигов русских солдат и офицеров особняком стоит геройский бой отряда донского казака Козьмы Крючкова.
В войну казаки вступили на пике своей боеспособности. Войско Донское выставило на фронт около 115 тысяч казаков. За годы войны 193 донских офицера и более 37 000 рядовых казаков были награждены орденом Святого Георгия, Георгиевским оружием, Георгиевскими крестами и медалями, высшими знаками воинской доблести и славы.
Участвуя практически во всех важнейших сражениях, донские казачьи части понесли незначительные потери: сказалась хорошая профессиональная подготовка казаков и их офицеров. Убито в боях - 182 офицера и 3 444 казака (3% от числа призванных), ранено и контужено - 777 офицеров и 11 898 казаков, без вести пропало - 54 офицера и 2 453 казака, попало в плен - 32 офицера и 132 казака. Такого низкого процента боевых потерь не знал ни один род войск русской армии. Во многом это было заслугой давних военных традиций казачества".
Козьма Фирсовичъ Крючковъ один изъ многихъ, но безусловно самый яркій русскій герой, онъ какъ бы олицетворяетъ собой традиціонное Царское казачество.
"Пока происходило сосредоточение основных сил, границу прикрывали отдельные части и подразделения, среди них - 3-я кавалерийская дивизия, в состав которой входил 3-й Донской казачий полк имени Ермака Тимофеева. Из его состава в район местечка Любов 9 августа был направлен в боевое охранение пост казаков. Через 3 дня около польского города Кальвария разъезд 3-го Донского казачьего полка под командованием приказного (чин соответствовал армейскому ефрейтору) Козьмы Крючкова столкнулся с разъездом германских улан. Численное превосходство было на стороне германцев - 27 всадников против 4. О вражеском разъезде Крючков знал заранее от местных крестьян и одного товарища отправил в тыл с донесением о противнике, а сам вместе с оставшимися тремя казаками решил принять бой".
"Казакам предстояла схватка с уланами, а ведь кавалерийские части в любой армии мира тех лет были частями элитными. Уланы были элитой германской армии - героями плакатов и журнальных обложек. И репутация элиты, героев газетных полос, у немецких улан была во многом заслуженной."
"В завязавшейся кровавой сече Крючкова выручали ловкость, удача и быстрая послушная лошадь. Через минуту боя Козьма был уже весь в крови - сабельные удары то и дело доставали казака в спину, в шею, в руки, но, по счастью, они не наносили серьезных ран. При этом его собственные удары, по большей части, оказывались смертельными для врагов.
Однако постепенно силы стали оставлять казака и его клинок стал разить недостаточно быстро. Немедля найдя выход из положения, казак схватил пику одного из улан и немецкой сталью проткнул поодиночке последних из 11 нападавших. К тому времени его товарищи справились с остальными германцами. На земле лежали 22 трупа, еще двое немцев были ранены и попали в плен, а потерявшие своих седоков немецкие кони, носились в испуге по полю. Только трое улан уцелели в схватке и спаслись бегством.
Все казаки получили ранения, на теле Козьмы Крючкова позже насчитали 16 ран".
"Короткая побывка пролетела быстро, а война еще только начиналась. И прошел ее казак, как говорится, от звонка до звонка. Были у него и новые бои с ожесточенными кавалерийскими рубками, и новые раны, к счастью не смертельные, и новые награды. К концу войны он стал подхорунжим (первый офицерский чин в казачьих войсках), получил еще один георгиевский крест и две георгиевские медали.
Помимо новых наград, он получил и новые ранения. В конце 1916 года, когда он лежал в госпитале в Ростове, у него украли награды."
"Крючков принял сторону белого движения. А его товарищ, участник боя под Кальварией, Михаил Иванков оказался в рядах Красной Армии".
Это и опредѣлило отношеніе соввласти къ Крючкову. Легко догадаться, какъ изобразитъ русскаго героя верный ленинецъ Шолоховъ...
ІІ
Какъ же самъ герой Великой Отечественной Войны и его подвигъ показанъ у совписа Шолохова?
Преждѣ всѣго онъ уродъ, непріятный типъ, ещё и разводящій дѣдовщину въ воюющей (!) арміи. Прошу прощенія за пространное цитированіе:
"В третьем ряду головного взвода ехал Митька Коршунов с Иванковым
Михаилом, казаком с хутора Каргина Вешенской станицы, и усть-хоперцем Козьмой Крючковым. Мордатый, широкий в плечах Иванков молчал, Крючков, по прозвищу "Верблюд", чуть рябоватый, сутулый казак, придирался к Митьке.
Крючков был "старый" казак, то есть дослуживавший последний год
действительной, и по неписаным законам полка имел право, как и всякий "старый" казак, гонять молодых, вымуштровывать, за всякую пустяковину ввалить пряжек. Было установлено так: провинившемуся казаку призыва 1913 года - тринадцать пряжек, 1914 года - четырнадцать. Вахмистры и офицеры поощряли такой порядок, считая, что этим внедряется в казака понятие о почитании старших не только по чину, но и по возрасту.
Крючков, недавно получивший нашивку приказного [приказный - здесь:
звание нижнего чина в казачьих войсках царской армии (помощник урядника, ефрейтор)], сидел в седле сутулясь, по-птичьи горбатя вислые плечи. Он щурился на серое грудастое облако, спрашивал у Митьки, подражая голосом домовитому командиру сотни есаулу Попову:
- Э... скэжи мне, Кэршунов, как звэть нашего кэмэндира сэтни?
Митька, не раз пробовавший пряжек за свою строптивость и непокорный характер, натянул на лицо почтительное выражение.
- Есаул Попов, господин старый казак!
- Кэк?
- Есаул Попов, господин старый казак!
- Я не прэ это спрэшиваю. Ты мне скэжи, как его кличут прэмэж нэс,
кэзэков?
Иванков опасливо подмигнул Митьке и вывернул в улыбке трегубый рот.
Митька оглянулся и увидел подъезжавшего сзади есаула Попова.
- Ну? Этвечай!
- Есаул Попов звать их, господин старый казак.
- Четырнэдцэть пряжек. Гэвэри, гад!
- Не знаю, господин старый казак!
- А вот приедем на лунки, - заговорил Крючков подлинным голосом, - я
тебе всыплю! Отвечай, когда спрашивают!
- Не знаю.
- Что ж ты, сволочуга, не знаешь, как его дражнют?
Митька слышал позади осторожный воровской шаг есаульского коня, молчал.
- Ну? - Крючков зло щурился.
Позади в рядах сдержанно захохотали. Не поняв, над чем смеются, относя
этот смех на свой счет, Крючков вспыхнул:
- Коршунов, ты гляди! Приедем - полсотни пряжек вварю!
Митька повел плечами, решился:
- Черногуз!
- Ну, то-то и оно.
- Крю-ю-уч-ков! - окликнули сзади.
Господин старый казак дрогнул на седле и вытянулся в жилу.
- Ты чтэ ж это, мерзэвэц, здесь выдумываешь? - заговорил есаул Попов,
равняя свою лошадь с лошадью Крючкова. - Ты чему ж это учишь мэлодого кэзэка, а?
Крючков моргал прижмуренными глазами. Щеки его заливала гуща бордового румянца. Сзади похохатывали.
- Я кэго в прошлом гэду учил? Об чью мэрду этот нэготь слэмал?.. -
Есаул поднес к носу Крючкова длинный заостренный ноготь мизинца и
пошевелил усами. - Чтэб я бэльше этого не слэшал! Пэнимэешь, брэтец ты мой?
- Так точно, ваше благородие, понимаю!
Есаул, помедлив, отъехал, придержал коня, пропуская сотню. Четвертая и пятая сотни двинулись рысью.
- Сэтня, рысь вэзьми!..
Крючков, поправляя погонный ремень, оглянулся на отставшего есаула и, выравнивая пику, взбалмошно махнул головой.
- Вот, с этим Черногузом! Откель он взялся?
Весь потный от смеха, Иванков рассказывал:
- Он давешь едет позади нас. Он все слыхал. Кубыть, учуял, про что речь
идет.
- Ты б хоть мигнул, дура.
- А мне-то нужно.
- Не нужно? Ага, четырнадцать пряжек по голой!
...
Неподалеку на попонке лежал Крючков Козьма, скучал, наматывал на палец жидкую поросль усов.
- На конях.
- А ишо на чем?
- На быках.
- Ну, а тарань с Крыму везут на чем? Знаешь, такие быки есть, с кочками
на спине, колючки жрут: как их звать-то?
- Верблюды.
- Огхо-хо-ха-ха!..
Крючков лениво подымался, шел к проштрафившемуся, по-верблюжьи
сутулясь, вытягивая кадыкастую шафранно-смуглую шею, на ходу снимал пояс.
- Ложись!"
ТД проходятъ въ совшколахъ и до сихъ поръ. Спрашивается, откуда въ арміи неуставныя отношенія?
Наконецъ, что Шолоховъ пишетъ про подвигъ Крючкова (само описаніе стычки съ немцами опускаю, но тамъ авторъ тоже старается всячески героя унизить):
"IX
Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их тысячным матом, а после,
под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о "подвиге", сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на рябоватое раэбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно.
Приезжал в Ставку царь, и Крючкова возили ему на показ. Рыжеватый
сонный император осмотрел Крючкова, как лошадь, поморгал кислыми сумчатыми веками, потрепал его по плечу.
- Молодец казак! - и, повернувшись к свите: - Дайте мне сельтерской
воды.
Чубатая голова Крючкова не сходила со страниц газет и журналов. Были папиросы с портретом Крючкова. Нижегородское купечество поднесло ему золотое оружие.
...
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.
Это назвали подвигом".
Ну и напослѣдокъ ещё короткое, вставленное авторомъ очевидно для закрепленія:
"- Кавалером пришел? - пьяно улыбаясь, спрашивал Пантелей Прокофьевич.
- Кто теперь из казаков крестов не имеет? - нахмурился Митька. -
Крючкову вон три креста навесили за то, что при штабе огинается.
- Он, сваточек, гордый у нас, - спешил дед Гришака. - Он, поганец, весь
в меня, в деда. Он не могет спину гнуть".
Не жалѣетъ красокъ Шолоховъ, чтобы "какъ можно болѣе выпукло" показать мерзость казака-героя, обильно такъ поливаетъ грязью: вот, молъ, смотрите, какіе "герои" у этихъ русачковъ! и ты, русская сволочь, знай своихъ героевъ!
Теперь понятно, за что премія?
ІІІ
Конечно, при разговорѣ объ этомъ похабномъ советскомъ романѣ нельзя обойти тему плагіата. Но на глубоко вторична и значенія не имѣетъ. Возможно, съ нахожденіемъ черновика (подлинника) можно будетъ отдѣлить зёрна отъ плевѣлъ.
Но и по этому вопросу скажемъ, для чего дадимъ слово самому русскоязычному автору:
Из речи тов. Шолохова на XVIII съезде ВКП (б):
"Но кроме этого, товарищи, к нашей беде, и пишем мы не всегда хорошо. Разумеется, за двадцать лет существования советской литературы мы имеем и достижения. Правительство отметило это, наградив орденами многих писателей…
В частях Красной Армии, под ее овеянными славой красными знаменами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем - нам этот японский обычай, ну… не к лицу. Чужие сумки соберем… потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы еще напишем книги о том, как мы этих врагов били. Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым…"
1939
«Правда», 1939, 20 марта, № 78; «Литературная газета», 1939, 20 марта, № 17; «Большевистский Дон», 1939, 16 апреля, № 54; «XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии большевиков 10-21 марта 1939 г. Стенографический отчет», Госполитиздат, М. 1939, стр. 474-477;
Пригодится, конечно. Чай не впервой...