Приложение-примечание (16ж): Тата про дом и ключи
Тата продолжает размышлять над вопросами друзей, заданных в предпредыдущем посте:
( Аст и Плюш спросили меня о месте Дома среди моих ключей и заодно о родителях )
( Аст и Плюш спросили меня о месте Дома среди моих ключей и заодно о родителях )
В главе 12 пишу:
"Разница между "махнуть друг на друга рукой" и "дать друг другу свободу" состоит в приятии друг друга, в доверии к этому самому "вместе", которое не разрушается ни независимостью, ни конфликтом. Если бы они уже тогда дали друг другу свободу, а не замкнулись каждый в себе, махнув на других рукой - я уверен, уже тогда потихоньку пошёл бы процесс исцеления. В конце концов, случилось же это потом, хотя и почти слишком поздно! - несколько критических лет спустя, когда я уже отстоял свободу и выжил, когда Ланка тоже отстояла свою свободу - на первом этапе она таки отстояла её, да! - тогда у нас был исключительно светлый период, наш Дом потихоньку снова обрёл плоть. Была дивная квартира на Конной-двадцать, купленная из расчёта чтоб всем было просторно - мы разбредались там как в лесу, издали аукаясь, собираясь неспешно за общий стол кто когда хочет. Мы с Татой тогда уже обзавелись собственным жильём, однако нам отрадно было приходить к обновлённому очагу, приходить вольно, от щедрот, с нежностью и весельем; даже споры и схватки возобновились, безнадёжность начала отступать - мы снова принимали друг друга с нашими несовпадающими картинами мира, принимали вполне, упорно пытаясь убедить, но не пытаясь давить на нервы. Однако всё это было потом, потом, едва ли не пятнадцать лет спустя эпохи разрушения Дома; почему, отчего не нашли в себе сил сделать вовремя?.."
(https://alterristika.livejournal.com/70401.html)
В комментах там же Тата пишет:
"Мне кажется, чтобы понять, махнули рукой или дали свободу - надо увидеть, не мешают или добровольно помогают. (...) когда мама приехала ко мне в больницу и сказала: ну что, давай искать тебе комнату, будем разменивать квартиру, делать жилищный обмен - это было "дать свободу". Не сказать, что это было с большим энтузиазмом с её стороны - но им спасибо, что они таки дали нам свободу, признали наш выбор (...) и сделали шаг в соответствии с этим решением (...). И для них тоже между собой постепенно много чего изменилось, в смысле - каждый делает что хочет, хочет - по отдельности отдыхает, хочет- вместе".
Можно видеть цепь одаривания свободой - мы обретаем Плеханова и с этим ресурс не только физический, для помощи тем и другим старшим, но и ресурс доверия, открытости - отношения с родителями сразу меняются, мы поддерживаем моих в процессе переезда на Конную-20 и при этом оказываемся _внутри_ обновлённого Дома - уже не неизбежно-насильственно, а свободно, придя извне.
Дальше мы свободно приходили-уходили, бывало даже что жили на Конной-20, пасли дом и Бабушку во времена отъездов мамы-папы-Ланы-Саши (Ланиного мужа), как в своё время живали у Татиных во времена их отъездов... - на Конной-20 устойчиво было по-давнему тепло.
Смерть Бабушки (февраль 1989) пронзительно актуализовала это чувство Дома, к которому уже привыкли, мб даже оно малость притупилось... - стало отчётливо видно: вот, умерла Та, кто держал в ладонях мой Дом, моё счастье младенчества - однако вот, мой Дом не разрушился, он жив, он стоит. Тата написала на смерть Бабушки стихи, выложу в комменте ниже.
Reply
*******************
Поминовение
Памяти бабушки
дорогого мне семейства
1.
И месяца привыкнуть не хватило,
Что если на работе мама с папой,
И Саша с Ланой где-нибудь в пути,
И Кира не надумала зайти, -
Звони, зови, мяукай и царапай -
Пуста квартира.
2.
Мы в комнате на полчаса:
Здесь так тепло и тихо,
Здесь с лисенятами лиса,
С зайчатами зайчиха.
Жизнь за печатями дверей,
А здесь - скажи на милость! -
И ни одна из матерей
Звериных не разбилась.
3.
Двунадесятый светлый праздник -
Совсем, совсем не повод плакать,
Но, видно, слишком много разных
Царапающих совпадений:
И что двунадесятый день, и
Что празднуется встреча с Богом,
И старческий прозрачный локоть
На золотой иконе, сбоку.
4.
Прийдите, вешний снег польём
Слезами. Как немеет горло!
Меж январём и февралём
Снежинку малую затёрло.
Из сна, где горе и вина,
Из сна, где чахлый снег постелей, -
О, вот и мы пришли, весна,
Но мы пришли к тебе с потерей.
5.
Водка в чашечку не нам налúта,
А душе, что между звёзд и терний.
Как на перевязку, на молитву
Поднимаемся ежевечерне,
Чтобы память не гноилась, ноя
Страхом и бессмысленной виною.
Господи, как всё переменилось:
Борется она, а мы болеем.
Отврати с её пути немилость,
Смажь ей раны водкой и елеем,
Забинтуй среди незримой битвы
Белой лентой родственной молитвы.
6.
Сухие веки и щёки.
Лишь под рёбрами что-то жмёт.
Мы откроем сгущёнку -
Урбанистический мёд.
Потому что это мать,
Молоком пристало поминать.
Убели её белей
Самых чистых, Господи, лилей.
Средь медово-млечных рек
Услаждай её сладостью вовек.
И с сердец, расцветших молитвой,
Пчела поминаний возьмет
Белизною похожий на липовый
Урбанистический мёд.
7.
Круг света на столе, стол под клеёнкой пёстрой
И круг семьи за чаем у стола.
О, память этих дней, как донышко напёрстка,
Как маленькое зеркальце, светла.
Но ведаем, что дом из кирпичей и досок -
Не более, чем жизни будущей набросок.
И этот круг любви намечен только вчерне,
Мы из него уйдём по одному,
И, Боже, Ты подашь нам чай вечерний
В Твоём дому.
07.02.89 - 15.03.89
Тата Гаенко
Reply
Leave a comment