Презренные вещи, часть 1, глава 1
ЧАСТЬ 1. Три дня из прошлых жизней.
Глава 1. Ночь на холме
Расшвыряв черные пиджаки по фигурным стульям ресторана и засучив рукава белых рубашек, официанты торопливо домывали пол кухни. Плиты и рабочие поверхности были уже отчищены поварами и поварятами до застарелого, в густой паутине царапин, стального блеска, остатки еды выброшены или убраны в холодильники, посуда загружена в посудомойки. Кухонный же пол был обязанностью официантов, последней и самой неприятной, слабо гармонирующей с великосветско-лакейским дресс-кодом.
Последние клиенты, разной степени лощености, расплачивались у стойки под орлиным присмотром дневной рецепционистки Беатрис, спешащей сдать смену Антону. Время в пятизвездочном отеле-шато «Hostellerie de Charme» подходило к полуночи.
Местные официанты, помимо элегантности, приличествующей роскошному месту, славились информационной непогрешимостью. Заказанное блюдо без ошибок и дополнительных вопросов оказывалось именно перед тем клиентом, кому предназначалось. Номера стола было недостаточно. Во время организованных торжеств за одним столом собирались дюжина и больше клиентов. Тест на память, насколько известно было Антону, при приеме на работу не проводился.
Не прельщаясь идеей романа «Hostellerie», Антон все-таки пару раз попытался выведать секрет у официантов, но те только ухмылялись в ответ. В заведении Антона уважали за ученость, но держали на расстоянии как чужака. Самый подозрительный взгляд исходил от Кристофа, метрдотеля, т.е. главного лакея. Антон же ни по сути, ни даже по должности лакеем не был.
Со временем Антон разгадал технологию, способную сойти за адаптацию гораздо более сложного кода бомбейских разносчиков обедов, безошибочно доставляющих по офисным адресам несчетное количество густо-пряных потерто-блестящих судков.
Нечестивцы ввели систему тайных шифров, в беглом переводе на русский обозначавшую клиентов, например, как РАБА («разбитная бабенка из Америки») или ЛОБ («лысый обжора»). Шифр записывался на планшете в линии заказа, и прочесть его умели все посвященные. По тому, как некоторые официанты исчезали, едва нанявшись, можно было заключить, что они не справились с шифром, и коллеги нажаловались Кристофу, а тот - директору. Разумеется, в качестве грехов предъявлялись не информационный идиотизм, а, например, неаккуратность, неповоротливость или, в самых тяжелых случаях, дурные манеры.
Антон подумал, что если его материальные и прочие дела наладятся, и он когда-нибудь появится в заведении как клиент, реестр пополнится новым шифром. Самый мягкий, пришедший Антону в голову вариант, получился таким: БЫК («бывший коллега»). Разумеется, Антон был здесь чужим не только потому, что являлся в заведение в тот час, когда официанты пытались покинуть его, но и по причинам, понятным любому читателю Гуссерля, принужденному подрабатывать где придется.
Мне повезло, убеждал себя Антон, я почти смотритель маяка. Когда его докторантская стипендия неожиданно уменьшилась вполовину, ему удалось достаточно быстро устроиться ночным рецепционистом в заведение посреди лучших бурдигальских виноградников. Наняли его, как он сам сообщал посвященным в тайны его финансовых проблем и достижений - за английский и прочие языки и за то, что костюмчик сидит. На Антоне, как и на официантах, как и на всех служащих отеля был черный - хоть на свадьбу, хоть на похороны - собственный костюм, не униформа. Пришлось потратиться, устроившись на эту работу. Трата не была совсем уж бесполезной. На свадьбу, на похороны и на защиту тоже пойдет. И на все академические интервью, должные последовать за защитой. Пусть для этих целей был бы куплен костюм, пожалуй, не черный. Но цвет и фасон костюма в любом случае не слишком гармонировали бы с темой диссертации: какое отношение имел классический однобортный костюм к сакральной эстетике?
Нынешние второстепенные занятия Антона, как ни странно, имели косвенное отношение к теме: здесь же, в недрах холма, пониже гостинично-ресторанных кладовых, в катакомбах-оссуарии возможно до сих пор обретались мощи святого анахорета, давшего имя некогда бойко-монастырскому, а ныне бойко-винному городку. С точки же зрения эстетики, увы, этот холм - не только религиозный центр, но и винный омфалос мира был слишком зачищенным, слишком пустовато-светским.
Меж тем, последний клиент, подходящий под шифр СВИН («северо-восточный иностранец»), расплатился у стойки и направился к лифту. Крючки для ключей под стойкой были все пусты - предстояла спокойная позднеавгустовская ночь с воскресенья на понедельник - ни больших торжеств, ни затерявшихся в ночи постояльцев.
Беатрис сидела за стойкой красного дерева, Антон стоял рядом. Беатрис была неизменно вежлива, но почему-то всегда казалось, что вот-вот нахамит. Она все еще претендовала на роль роковой брюнетки, но теперь была скорее пожилой матерью-одиночкой маленькой девочки, оставленной с няней. Беатрис обеспокоенно взглянула на часы и вопросительно на Антона. «Конечно, идите», - сказал Антон. «Спасибо, - торопливо кивнула Беатрис, - бон кураж», - и вытащила из-под стойки две сумки, дамскую и тряпичную.
Оставшись один, Антон первым делом запер дверь отеля, а заодно, что никак не было предусмотрено регламентом, успел привычно вдохнуть ночной воздух и бросить взгляд на готическую колокольню, в двадцати метрах от входа в отель. Вернувшись к стойке, запустил на служебном компьютере бухгалтерскую программу подсчета выручки. На взгляд Антона, некогда профессионала от информатики, софт был корявым, а компьютер - просто позорным, что, с одной стороны, вписывалось в философию заведения (все, к чему не прикасались руки и взоры клиентов, было качества, мягко говоря, посредственного), но, с другой стороны, экран вполне выглядывал из-за стойки, и клиенты не могли не заметить ни застарелый грязно-серый пластик его, ни скромный для двадцать первого века габарит. Антон достал из принтера парадную, поблескивающую перламутром бумагу, и заложил обычную.
Где происходит бросок от дешевого к дорогому? Дамы-рецепционистки, бедные (во всяком случае, ведущие себя так, как будто они гораздо беднее Антона), извлекают из канцелярского хаоса (линейки, резинки, скрепки - все самого скромного качества) плотные, слегка шершавые перламутровые листки и засовывают их в принтер. В руках дам эти бумажки еще дешевы, ибо извлечены из недр дешевизны. В руках клиента они становятся уважаемыми предметами, приличествующими многослойной роскоши заведения. Пусть для клиента, способного без напряжения оплатить счет, выставленный на такой бумаге, цена самого листка была величиной, близкой к нулю.
Крупные буквы были цвета кофе с молоком, мелкие - черного кофе. В этом, несомненно, был стиль, тонко продуманный. Крупные темные буквы выглядели бы грубовато, мелкие светлые сливались бы с фоном. Отработав свое, роскошь превращалась в ничто, но не теряла функциональности. Стопка разорванных пополам старых счетов, вперемежку с лоскутами обычной бумаги, лежала под стойкой и предназначалась для черновиков.
Пока электронный бухгалтер вершил свои расчеты, Антон обошел все сорок семь окон ресторана, холла и бара, проверяя, закрыты ли они. Пара окон в баре оказались распахнуты, через них врывался в помещение густой, накопленный за день жар. Потом сравнил результат вычислений с содержимым жестяной коробки в ящике стола. Купюры, рассортированные по достоинству, перекочевали в использованный конверт (новые для этих целей использовать запрещалось), а конверт - в сейф, в углу директорского кабинета, за стойкой. Мне доверяют, в который раз усмехнулся Антон. Впрочем, содержимое конверта вряд ли было способно надолго обеспечить одинокого и не слишком требовательного господина, каковым полагал себя Антон - каких-то пара-тройка тысяч. Остальное платилось кредитками и чеками. Туда же, в сейф, отправилась и флэшка, на которую надо было сохранить результат вычислений; кажется, она ценилась больше, чем содержимое конверта. Хозяева, видимо, не очень-то доверяли собственному компьютеру. Наступало время кухонных обязанностей.
Глава 1. Ночь на холме
Расшвыряв черные пиджаки по фигурным стульям ресторана и засучив рукава белых рубашек, официанты торопливо домывали пол кухни. Плиты и рабочие поверхности были уже отчищены поварами и поварятами до застарелого, в густой паутине царапин, стального блеска, остатки еды выброшены или убраны в холодильники, посуда загружена в посудомойки. Кухонный же пол был обязанностью официантов, последней и самой неприятной, слабо гармонирующей с великосветско-лакейским дресс-кодом.
Последние клиенты, разной степени лощености, расплачивались у стойки под орлиным присмотром дневной рецепционистки Беатрис, спешащей сдать смену Антону. Время в пятизвездочном отеле-шато «Hostellerie de Charme» подходило к полуночи.
Местные официанты, помимо элегантности, приличествующей роскошному месту, славились информационной непогрешимостью. Заказанное блюдо без ошибок и дополнительных вопросов оказывалось именно перед тем клиентом, кому предназначалось. Номера стола было недостаточно. Во время организованных торжеств за одним столом собирались дюжина и больше клиентов. Тест на память, насколько известно было Антону, при приеме на работу не проводился.
Не прельщаясь идеей романа «Hostellerie», Антон все-таки пару раз попытался выведать секрет у официантов, но те только ухмылялись в ответ. В заведении Антона уважали за ученость, но держали на расстоянии как чужака. Самый подозрительный взгляд исходил от Кристофа, метрдотеля, т.е. главного лакея. Антон же ни по сути, ни даже по должности лакеем не был.
Со временем Антон разгадал технологию, способную сойти за адаптацию гораздо более сложного кода бомбейских разносчиков обедов, безошибочно доставляющих по офисным адресам несчетное количество густо-пряных потерто-блестящих судков.
Нечестивцы ввели систему тайных шифров, в беглом переводе на русский обозначавшую клиентов, например, как РАБА («разбитная бабенка из Америки») или ЛОБ («лысый обжора»). Шифр записывался на планшете в линии заказа, и прочесть его умели все посвященные. По тому, как некоторые официанты исчезали, едва нанявшись, можно было заключить, что они не справились с шифром, и коллеги нажаловались Кристофу, а тот - директору. Разумеется, в качестве грехов предъявлялись не информационный идиотизм, а, например, неаккуратность, неповоротливость или, в самых тяжелых случаях, дурные манеры.
Антон подумал, что если его материальные и прочие дела наладятся, и он когда-нибудь появится в заведении как клиент, реестр пополнится новым шифром. Самый мягкий, пришедший Антону в голову вариант, получился таким: БЫК («бывший коллега»). Разумеется, Антон был здесь чужим не только потому, что являлся в заведение в тот час, когда официанты пытались покинуть его, но и по причинам, понятным любому читателю Гуссерля, принужденному подрабатывать где придется.
Мне повезло, убеждал себя Антон, я почти смотритель маяка. Когда его докторантская стипендия неожиданно уменьшилась вполовину, ему удалось достаточно быстро устроиться ночным рецепционистом в заведение посреди лучших бурдигальских виноградников. Наняли его, как он сам сообщал посвященным в тайны его финансовых проблем и достижений - за английский и прочие языки и за то, что костюмчик сидит. На Антоне, как и на официантах, как и на всех служащих отеля был черный - хоть на свадьбу, хоть на похороны - собственный костюм, не униформа. Пришлось потратиться, устроившись на эту работу. Трата не была совсем уж бесполезной. На свадьбу, на похороны и на защиту тоже пойдет. И на все академические интервью, должные последовать за защитой. Пусть для этих целей был бы куплен костюм, пожалуй, не черный. Но цвет и фасон костюма в любом случае не слишком гармонировали бы с темой диссертации: какое отношение имел классический однобортный костюм к сакральной эстетике?
Нынешние второстепенные занятия Антона, как ни странно, имели косвенное отношение к теме: здесь же, в недрах холма, пониже гостинично-ресторанных кладовых, в катакомбах-оссуарии возможно до сих пор обретались мощи святого анахорета, давшего имя некогда бойко-монастырскому, а ныне бойко-винному городку. С точки же зрения эстетики, увы, этот холм - не только религиозный центр, но и винный омфалос мира был слишком зачищенным, слишком пустовато-светским.
Меж тем, последний клиент, подходящий под шифр СВИН («северо-восточный иностранец»), расплатился у стойки и направился к лифту. Крючки для ключей под стойкой были все пусты - предстояла спокойная позднеавгустовская ночь с воскресенья на понедельник - ни больших торжеств, ни затерявшихся в ночи постояльцев.
Беатрис сидела за стойкой красного дерева, Антон стоял рядом. Беатрис была неизменно вежлива, но почему-то всегда казалось, что вот-вот нахамит. Она все еще претендовала на роль роковой брюнетки, но теперь была скорее пожилой матерью-одиночкой маленькой девочки, оставленной с няней. Беатрис обеспокоенно взглянула на часы и вопросительно на Антона. «Конечно, идите», - сказал Антон. «Спасибо, - торопливо кивнула Беатрис, - бон кураж», - и вытащила из-под стойки две сумки, дамскую и тряпичную.
Оставшись один, Антон первым делом запер дверь отеля, а заодно, что никак не было предусмотрено регламентом, успел привычно вдохнуть ночной воздух и бросить взгляд на готическую колокольню, в двадцати метрах от входа в отель. Вернувшись к стойке, запустил на служебном компьютере бухгалтерскую программу подсчета выручки. На взгляд Антона, некогда профессионала от информатики, софт был корявым, а компьютер - просто позорным, что, с одной стороны, вписывалось в философию заведения (все, к чему не прикасались руки и взоры клиентов, было качества, мягко говоря, посредственного), но, с другой стороны, экран вполне выглядывал из-за стойки, и клиенты не могли не заметить ни застарелый грязно-серый пластик его, ни скромный для двадцать первого века габарит. Антон достал из принтера парадную, поблескивающую перламутром бумагу, и заложил обычную.
Где происходит бросок от дешевого к дорогому? Дамы-рецепционистки, бедные (во всяком случае, ведущие себя так, как будто они гораздо беднее Антона), извлекают из канцелярского хаоса (линейки, резинки, скрепки - все самого скромного качества) плотные, слегка шершавые перламутровые листки и засовывают их в принтер. В руках дам эти бумажки еще дешевы, ибо извлечены из недр дешевизны. В руках клиента они становятся уважаемыми предметами, приличествующими многослойной роскоши заведения. Пусть для клиента, способного без напряжения оплатить счет, выставленный на такой бумаге, цена самого листка была величиной, близкой к нулю.
Крупные буквы были цвета кофе с молоком, мелкие - черного кофе. В этом, несомненно, был стиль, тонко продуманный. Крупные темные буквы выглядели бы грубовато, мелкие светлые сливались бы с фоном. Отработав свое, роскошь превращалась в ничто, но не теряла функциональности. Стопка разорванных пополам старых счетов, вперемежку с лоскутами обычной бумаги, лежала под стойкой и предназначалась для черновиков.
Пока электронный бухгалтер вершил свои расчеты, Антон обошел все сорок семь окон ресторана, холла и бара, проверяя, закрыты ли они. Пара окон в баре оказались распахнуты, через них врывался в помещение густой, накопленный за день жар. Потом сравнил результат вычислений с содержимым жестяной коробки в ящике стола. Купюры, рассортированные по достоинству, перекочевали в использованный конверт (новые для этих целей использовать запрещалось), а конверт - в сейф, в углу директорского кабинета, за стойкой. Мне доверяют, в который раз усмехнулся Антон. Впрочем, содержимое конверта вряд ли было способно надолго обеспечить одинокого и не слишком требовательного господина, каковым полагал себя Антон - каких-то пара-тройка тысяч. Остальное платилось кредитками и чеками. Туда же, в сейф, отправилась и флэшка, на которую надо было сохранить результат вычислений; кажется, она ценилась больше, чем содержимое конверта. Хозяева, видимо, не очень-то доверяли собственному компьютеру. Наступало время кухонных обязанностей.