Слова
Персидский ковер бабушки Оки
"Ока! Ока! Смотри, что я тебе принес!". Миша с трудом пробирается сквозь баррикады старой мебели, которой заставлен весь коридор огромной комуналки. "Ока! Ты такого ковра еще не видела", снова кричит Миша.
"Ша", Ока выглядывает из-за двери, "Не буди соседей!".
В Мише 1.55 роста, ковер значительно выше, что не мешает Мише нести его, как святой Грааль, на вытянутых руках. "Ока! Это НАСТОЯЩИЙ персидский ковер. Ты знаешь, что такое настоящий персидский ковер? Он вечный".
"Нас с тобой точно переживет", смеется Ока.
Вообще-то она Рахиль, откуда взялось имя Ока не помнит никто, да и спросить уже некого. Голос у Оки бархатный, глубокий, завораживающий. Когда она поет на идиш, соседи-гои рыдают под дверью. Ока пела почти всю свою жизнь: «Однажды бедный парень жил, и злую девушку любил», «Бар Мир Бисту Шейн» ну и "А-идише Маме» конечно, без которой не обходится ни один репертуар еврейской бабушки. Ока владела идиш в совершенстве и была уверена, что Миша, младший из шести детей Акивы, просто обязан его понимать. Поэтому все серьезные беседы Ока вела исключительно на идиш. Миша не понимая ни слова делал умный вид и изредка вставлял "Йо, Оканю, Йо".
Семья Арон. Прабабушка Люба, Миша (слева), Давид, Лена, Лазарь, Володя и Илья
Семья Брегман из Олевска. Маленькая Ока, отец Исаак и мать Сара, братья
Элькана (Кона), Гриша, Маркус.
Ковер раскатывается в столовой. Там же стоят шкафы, забитые альбомами с марками. Миша - филателист, один из самых крупных в Украине. Еще в комнате стоит диван «Очаковских времен», как любила говорить мама. На этом диване спят две сестры: старшая Рита и младшая, Сара. Рита обожает шутить над Сарой. «Сарка-замарка, иди сюда. Открой рот, закрой глаза». После чего в рот младшей сестры быстро запихивалась полная ложка горчицы.
Сестры ссорились и мирились постоянно, практически всю свою жизнь. Но всегда оставались близкими и родными. Любимым занятием обеих было гулять по свету и обсуждать передачи российского телевидения. Они понимали друг друга с полуслова. Поэтому, когда Рита звонила с вопросом "Сарка, ты не знаешь, зачем я тебе позвонила?" это звучало абсолютно нормально.
Сара и Рита в Париже
В столовой еще стоит огромный стол и бесконечное количество стульев с высоченной спинкой. За этим столом Миша и Ока принимают гостей. Миша спортсмен, бронзовая медаль по штанге на чемпионате СССР по тяжелой атлетике в 1926 году. Потом, уже после войны, почетный судья.
Сборная Украины по тяжелой атленике 1926 г. Миша - самый маленький, слева
Великие спортсмены пили здесь - Дядя Гриша (Григорий - Герш Новак, первый чемпион мира из СССР), дядя Яша (Яков Куценко - двукратный чемпион Европы, три мировых рекорда) и многие другие, чьи имена (как правило, еврейские) давно уже увековечены на страницах истории спорта СССР. В этом доме любят пить и принимать гостей. Посиделки у Миши длятся не одну ночь. Огромная хрустальная ваза наполняется водкой и передается по кругу пока гости не ложатся (вернее падают) спать. Кто на старенький диван, а кто на новый персидский ковер бабушки Оки. Каждый раз, глядя на храпящего чемпиона мира, Ока укоряет Мишу: «Гришка тебе 30 рублей вон сколько лет должен. Мог бы из гонорара отдать».
Сборная СССР, в центре двукратный чемпион Европы Яков КуценкоНо Мише деньги не нужны. Миша, окончивший три класса, точно знает что деньги разбросаны везде, их только надо поднять. Миша, единственный вот уже четвертое поколение нашей семьи, у кого всегда есть деньги. Он зарабатывает с легкостью, тратит с шиком и раздает с любовью. Любви у деда тоже предостаточно, и ее, как и деньги, Миша дарит представительницам прекрасного пола вне зависимости от возраста и внешности. Тогда у нас это называли «ходок», и весь Киев знал о похождениях Миши. Но только не Ока, которая до конца своих дней (в возрасте 102 лет, в доме престарелых в Петах Тикве), оставалась в полной уверенности, что Миша был святым.
Миша и поклонницы
Так вот, ковер разложили в столовой, а во второй комнате стоял роскошный спальный гарнитур, «трофейный», купленный Мишей за копейки «по случаю». Белый шкаф, белая огромная кровать, тумбочки. Вся эта белизна никак не сочеталась с убожеством комуналки.
Ока в белой спальне
Это была обычная комуналка, в каждых двух смежных комнатах которой жила семья. Вот тут слева, жила Евгения Фоминична, которая пекла бисквиты с земляничным кремом, и ее сестра Зинаида Фоминична старая дева, уверенная в том, что их жирная дворняжка по имени Пифа умеет гавкать на трех языках. Зинаида с детства брала меня с собой на Гончарку, кормить бездомных собак. Муж Евгении Фоминичны был инженером на строительстве того жуткого проекта, который пытались воздвигнуть на месте Бабьего Яра ("Куреневская трагедия"). Когда в 1961 году на Киев пошла лавина грязи вперемешку с костями, он прибежал к Мише с бутылкой водки. «Это жиды мстят» сказал он. И трое суток они не выходили из комнаты. Справа жила семья вполне приятная на вид, хотя иногда дядя Боря поколачивал жену, и по утрам перед дверью в ванну выстраивалась очередь соседей, и терпеливо ждала, пока Люда закрасит следы побоев на лице.
Ока и Миша на балконе. Большая Житомирская 24 кв. 6. Киев
На том же балконе, второе и третье поколение - Сара, я, Анка, Лена, Рита
О чем это я? Ах да, о белой спальне. Тут Миша принимал совсем других людей. Как правило, женщин, уставших, отчаявшихся, испуганных. Женщин, чьих мужей\братьев\отцов забрали, и вскоре должны была прийти и за ними. Миша учил как вести себя на допросах, что говорить, куда смотреть. Уходя, женщины долго благодарили, натыкались на старую мебель в коридоре и растворялись в темноте тех страшных пятидесятых.
В день смерти Сталина Рита рванула в Москву на похороны вождя. Миша ее долго потом называл "Сталинский выкормыш". А сам Миша налил стакан водки и со словами «Сдох, Ирод» начал пить. Потом подтянулись друзья. Ока скатала ковер и положила под дверь, чтобы проклятия и тосты надежды не просочились на просторы комуналки. И если Миша всю жизнь ненавидел Советскую власть, то Ока всю жизнь ее боялась. Боялась всего, а особенно, что кто-то донесет. Так оно и случилось, но значительно позже, в начале 70-ых.
Придя из школы, я застала наши две комнаты перевернутыми, Мишу держали менты, Ока тихо всхлипывала в углу. Сара больно схватила меня за руку и увела в белую спальню. Там усадила на стул и сказала "Сиди! Что бы ни случилось, не смей вставать". Я и сидела. Потом мама объяснила, что сидела я на стопке самиздата, укрытого полотенцем. В доме всегда был самиздат. Дед с мамой садились на диван, накрывались с головой одеялом и при свете фонарика читали. И хотя при обыске самиздат не нашли, деда все равно забрали, хотя и ненадолго. Год всего. А когда выпустили, мама поняла, что пришло время собирать чемоданы.
Мама
Зима 76-го выдалась тяжелой. Мы собирались, мама отправляла багаж. Один единственный ящик багажа, практически полностью занят книгами и пианино. Все отъезжающие тогда знали, что в Израиль надо везти пианино. Продав пианино, можно жить в Израиле припеваючи. Нам тоже очень хотелось припеваючи. Вот и везли пианино, которое, конечно же, Миша для нас «достал». Пианино обернули персидским ковром бабушки Оки. Таможенник первым делом прицепился к книгам. Увидев «Бабий Яр" Кузнецова, с воплями «запрещено», он засунул книгу себе в карман. Потом настала очередь пианино. "А это что?" спросил грамотный таможенник, указывая на ковер. «Да, так, тряпка", сказала Сара, "чтоб пианино не поцарапать".
Новый год в 57-ой средней школе им. Гули Королевой. Незаконченное четырехклассное образование
Персидский ковер бабушки Оки смотрелся немного странно в нашем ульпановском караване. Но по пятницам мы с мамой устраивали на нем пикник, открывали банку кукурузы - деликатес, который можно было себе позволить только раз в неделю, белый хлеб, подслащенная вода. И ничего вкуснее с тех пор я не ела. А потом ковер переехал с нами в настоящую квартиру и занял почетное место в столовой. Ковер и книги, вот, пожалуй, все, что осталась у нас из той жизни. Спустя год приехали Ока и Миша.
А еще через год приехала Рита с дочками. Вместо пианино они привезли с собой Кешу. Злобного прыгучего пуделя. Однажды эта сволочь подпрыгнул так, что зубами вцепился мне в левую грудь. Кеши уже давно нет, а шрам все еще виден и даже ожоги от облучений не смогли его стереть. Миша, который практически уже не двигался, каждый раз, когда Кеша пробегал рядом, норовил пнуть ногой злобного пуделя. Что не мешало Кеше абсолютно, и он продолжал грызть двери и ссать на персидский ковер бабушки Оки.
Рита и Кеша
Денди, моя первая собака на новой земле, породы бассет-хаунд, отличался отвратительным характером. Как-то к Саре пришел ухажер Фима, они сидели на диване и культурно общались (я знаю, я подсматривала). Денди лежал на бабушкином ковре на удивление тихо. Когда Фима собрался уходить и встал с дивана он выпал из туфель т.к. Денди все это время грыз его шнурки, а Фиме было неудобно его отогнать. Остатки Фиминых шнурков быстро были выметены, как и сам Фима, впрочем. А за неимением Фиминых шнурков, Денди каждый день приносил старую кость или окаменевшую какашку с улицы и разгрызал ее прямо на ковре. Когда я пошла в армию, мама отдала Денди в какой-то кибуц, сама она не могла с ним справиться. Но я совсем не горевала, мне было 18, впереди была вся жизнь и единственное, что действительно меня интересовало тогда, была я сама.
Мамин кот Ким, черный философ, неторопливый аристократ, тихий мыслитель, превращался в маньяка убийцу, как только его лапы становились на Окин ковер. Ким рвал ковер зубами и когтями, рычал на него, зеленые глаза метали молнии, и я тихо крестилась про себя, надеясь, что в Бегемота он все-таки не превратиться. Когда Кима не стало, мама скатала ковер и сказала "Забирай себе, я не могу его видеть".
Глаша, дочь Кима, кошка, которая гуляла сама по себе, которая спала с сыном в люльке с первого дня, которая плевать хотела на всех и лишь мне позволяла ее гладить, да и то с превеликим презрением, Глаша превратила персидский ковер бабушки Оки в поле битвы с летучими тараканам, и по утрам на ковре меня поджидали трупики павших.
Прошло три дня после того, как не стало Глаши, и в доме появился Гоша, Голден Ретривер, ангел во плоти, с идеальным характером, тонким чувством юмора и умными глазами. Вот уже 11 лет каждую ночь Гоша встает с кровати сына, идет в салон и начинает что-то рыть в бабушкином ковре. На наши с сыном крики «Собака, там нет нефти, прекрати рвать Окин ковер» Гоша послушно возвращается в кровать, а на следующую ночь все повторяется.
Во время Шивы по маме я часто садилась на бабушкин ковер. И воспоминания накрывали меня, иногда как лавина, липкая обжигающая уничтожающая, а иногда как пуховое одеяло, мягкое теплое утешающее. И все они, люди и звери моей жизни возвращались сюда, на персидский ковер бабушки Оки. Я гладила, обнимала, целовала и плакала с легкость. И боль, нет, не уходила, а просто становилась чуть чуть выносимей.
Осколки памяти, семейные легенды, фантазия, все перемешивается в голове, и я спешу выплеснуть, записать, поделиться. И когда-нибудь мой сын тоже сядет на этот ковер. Может заплачет, а может и нет. Но обязательно вспомнит. Потому что жизнь может и временная, но воспоминания, как персидский ковер бабушки Оки, вечны.
https://www.youtube.com/watch?v=X76YtrnjDEk