Эрнест Беккер "Отрицание смерти". Предисловие. Часть 2
Программа для перевода OmegaT постепенно перестает казаться безумной, в ней видна прекрасная логика, и что самое приятное - она может быть существенно расширена дополнениями. Перевод идет медленно, на этой неделе еще и простудился с температурой - такого у меня уже года 2 не было...
Я написал эту книгу в согласии со взглядами Бабеля на состояние человека, веря в то, что пришло время для синтеза, охватывающего лучшие размышления в различных областях науки и религии. Я старался избегать негативного отношения к любым точкам зрения, независимо от того, насколько сильную антипатию они вызывали лично у меня, если в них содержалось зерно истины.
За последние несколько лет ко мне пришло растущее осознание того, что проблема человеческих знаний заключается не в противопоставлении и разрушении противоположных мнений, но в их включении в бОльшую теоретическую структуру. Ирония же творческого процесса в том, что для того чтобы фунционировать он частично разрушает сам себя. Я имею в виду, что для того чтобы выполнить важную часть работы, автор вынужден преувеличивать ее выразительность, дабы противопоставить в конкурентноспособном духе по отношению к другим версиям истины; при этом автор сам невольно увлекается этим преувеличением и характерным образом, построенным на нем.
Но каждый искренний мыслитель, являющийся в основе своей эмпириком, должен обладать долей истины в своем положении, и при этом неважно насколько экстремально это положение изложено. Проблема в том, чтобы найти истину за преувеличением, в том чтобы отсечь чрезмерные усложнения или искажения и обрести истину там, где она и должна быть.
Вторая причина по которой я пишу эту книгу заключается в том, что за последнюю дюжину лет, я столкнулся с немалым количеством проблем в синтезе действующих истин. Я пытался объединить идеи Фрейда, его интерпретаторов и последователей, с тем что можно назвать экстратом современной психологии - и, мне кажется, что я наконец преуспел в этом. В этом смысле книга - это предложение, призванное успокоить мою научную душу, некое интелектуальное отпущение грехов; и я ощущаю, что это моя первая по-настоящему зрелая работа.
Одной из главных вещей, которые я пытаюсь сделать в этой книге является подытоживание после-фрейдистской психологии, отсылающее все развитие психологии к попреженему возвышающемуся над ней Кьеркегором. Таким образом я выступаю за соединение психологии и мифично-религиозной перспективы. Данное соединие я основываю по большей части на трудах Отто Ранка, предпринимая попытку описать значение его великолепной доктрины мышления. Необходимость переосмысления работ Ранка назрела уже давно, и если мне удастся это сделать, то это и станет главной ценностью книги.
Ранк будет столь значим на этих страницах, что возможно не помешает в нескольких слова представить его. Фредери Пэрис однажды отметил, что книга "Искусство и художник" была "выше всяческих похвал." [3] Помню, что это высказывание так поразило меня, что я немедленно обратился к этой книге, ведь я не мог себе представить, как нечто научное может быть "выше всяческих похвал". Безусловно, труды Фрейда казались мне похвальными, что в общем то ожидаемо от продукта человеческого разума.
Но Пэрис был прав, Ранк оказался, как любит говорить молодежь - чем-то другим. Нельзя просто похвалить его труды, поскольку в своем сияющем великолепии это нечто фантастическое, бесценное и сверхточное; его озарения словно дар сверх всякой меры. Я думаю, отчасти причина (в дополнение к его гениальности), была в том, что мысль Ранка всегда охватывала несколько областей знаний; когда он говорит, скажем, об антропологических данных и вы ожидаете некоего антропологического понимания, вы получаете нечто другое, нечто большее. Живя в эпоху гиперспециализаций мы потеряли ожидание такого рода радостей, эксперты дают нам предсказуемые острые ощущения, хотя едва ли их можно назвать острыми.
Я написал эту книгу в согласии со взглядами Бабеля на состояние человека, веря в то, что пришло время для синтеза, охватывающего лучшие размышления в различных областях науки и религии. Я старался избегать негативного отношения к любым точкам зрения, независимо от того, насколько сильную антипатию они вызывали лично у меня, если в них содержалось зерно истины.
За последние несколько лет ко мне пришло растущее осознание того, что проблема человеческих знаний заключается не в противопоставлении и разрушении противоположных мнений, но в их включении в бОльшую теоретическую структуру. Ирония же творческого процесса в том, что для того чтобы фунционировать он частично разрушает сам себя. Я имею в виду, что для того чтобы выполнить важную часть работы, автор вынужден преувеличивать ее выразительность, дабы противопоставить в конкурентноспособном духе по отношению к другим версиям истины; при этом автор сам невольно увлекается этим преувеличением и характерным образом, построенным на нем.
Но каждый искренний мыслитель, являющийся в основе своей эмпириком, должен обладать долей истины в своем положении, и при этом неважно насколько экстремально это положение изложено. Проблема в том, чтобы найти истину за преувеличением, в том чтобы отсечь чрезмерные усложнения или искажения и обрести истину там, где она и должна быть.
Вторая причина по которой я пишу эту книгу заключается в том, что за последнюю дюжину лет, я столкнулся с немалым количеством проблем в синтезе действующих истин. Я пытался объединить идеи Фрейда, его интерпретаторов и последователей, с тем что можно назвать экстратом современной психологии - и, мне кажется, что я наконец преуспел в этом. В этом смысле книга - это предложение, призванное успокоить мою научную душу, некое интелектуальное отпущение грехов; и я ощущаю, что это моя первая по-настоящему зрелая работа.
Одной из главных вещей, которые я пытаюсь сделать в этой книге является подытоживание после-фрейдистской психологии, отсылающее все развитие психологии к попреженему возвышающемуся над ней Кьеркегором. Таким образом я выступаю за соединение психологии и мифично-религиозной перспективы. Данное соединие я основываю по большей части на трудах Отто Ранка, предпринимая попытку описать значение его великолепной доктрины мышления. Необходимость переосмысления работ Ранка назрела уже давно, и если мне удастся это сделать, то это и станет главной ценностью книги.
Ранк будет столь значим на этих страницах, что возможно не помешает в нескольких слова представить его. Фредери Пэрис однажды отметил, что книга "Искусство и художник" была "выше всяческих похвал." [3] Помню, что это высказывание так поразило меня, что я немедленно обратился к этой книге, ведь я не мог себе представить, как нечто научное может быть "выше всяческих похвал". Безусловно, труды Фрейда казались мне похвальными, что в общем то ожидаемо от продукта человеческого разума.
Но Пэрис был прав, Ранк оказался, как любит говорить молодежь - чем-то другим. Нельзя просто похвалить его труды, поскольку в своем сияющем великолепии это нечто фантастическое, бесценное и сверхточное; его озарения словно дар сверх всякой меры. Я думаю, отчасти причина (в дополнение к его гениальности), была в том, что мысль Ранка всегда охватывала несколько областей знаний; когда он говорит, скажем, об антропологических данных и вы ожидаете некоего антропологического понимания, вы получаете нечто другое, нечто большее. Живя в эпоху гиперспециализаций мы потеряли ожидание такого рода радостей, эксперты дают нам предсказуемые острые ощущения, хотя едва ли их можно назвать острыми.