(no subject)
В этот раз они пили как-то странно.
Лавочка таже, через тонкие листики видать и кусты неряшливые видать небо. Даже еда в пластиковых лотках такая понятная и знакомая.
А, вот как-то не так.
Отварная курица с орехами и чесноком.
Водка.
Лимон.
И печаль.
- Думаешь наладится?
- Уверен, что нет
- Попробуем решить?
- Неееет, пусть сами, устал я.
Он прищурился. Откинулся назад. Поискал сигареты.
- Ты ж не куришь
- Ну, да, ну да, и не пью...
Печальными карими глазами шарил рн по сине-зеленой решетке из неба с листьями. Что ж он там увидеть то хотел?
- А ведь когда нам крылья палили - они ж не думали. Что я теперь о них буду думать? Дурные ни, придурковатые. Будто видят на метр вокруг и все.
Зеленоватыми лукавыми глазами второй смотрел на товарища.
- Ну, что ты чушь несешь, какой метр, куда смотрят, начни еще рассказывать про "не видят хорошего, не замечают важного" и вот это все...
- А, то видят и замечают... Только и лезут куда-то в сторону, в бок...
- Угу, ты отпустил, а сам прилег...
- Да не паясничай ты... цитаты эти, еще и чьи, тоже мне пример , тот армию целую наших положил
- Слушай, ну и ты ж не видишь дальше своего носа, не знаешь где, плохо, где хорошо, что ты вцепился
Кареглазый качнулся вперед, уперся локтями о ноги, пригладил, потом взъерошил волосы.
- Знаю я где плохо, и где хорошо. Радуга у них, видите ли, не того спектра, палитра не полная, красок, сукам, не хватает...
- Подслушивать нехорошо, - улыбался зеленоглазый.
- А как иначе, там же страсти, этот в окно выйдет, страдая, а та совсем впадет в мрак...
Налили, выпили.
Зеленоглазый добыл коробку с твердым сыром, заботливо наломанного кусочками.
- Давай, вот, сыр.
- У тебя там борща то нет, по коробкам?
- Что за ирония. Шпроты есть. Слушай, а вот скажи, как они салом закусывают, чудовищно же?
- А как ты водку пьешь? Вонючая, отвратительная на вкус. А ты еще и крякаешь, глаза подкатываешь. Скоро и крылом занюхаешь таким темпами.
- Вот ты сравнил. Тут сразу бац и допинг в кровь, и мысли, мысли, мысли...
Кареглазый смотрел в упор.
- Какая такая кровь, откуда? Совсем уже поехал, да?
- Не нуди... Можно подумать, то чем едут у меня есть . Или у тебя. Что ж ты такой мрачный то и прямолинейный.
Кареглазый свкочил. Прошелся вперед, отодвинул куст, и смотрел на небо уже без помех.
Солнце садилось, где-то там мелькала вода, шумел город.
- А как иначе то, у них страсти, сложности, полутона, мать их, намеки и недоговорки. Кто-то же должен быть прямолинен и шепнуть в ухо " "остановись, иначе все, остановись"
- И, что, помогает?
- Утомил ты со своей иронией, а то не знаешь, помогает или нет...
- Чего расстроился-то так?
- Устал я от них. Ни полета, ни дела.
- Крыльям негде развернуться?
- Опять ты, да? Ты еще спроси "чому ты не сокил, чому не литаешь"
- Ответ на этот вопрос понятен.
Стало невыносимо грустно. Наступили сумерки. По одному вспыхивали тусклые фонари.
Город стал тише и, будто, еще дальше .
- Что там у тебя еще?
- А, огурчики есть малосольные и маслины.
- Давай, - вздохнул кареглазый, - закусим. И не напьешься из-за них. Уроды, а не люди.
- Контролируешь, что делают?
- Да, что они могут делать. Пьют, ругаются, делают любовь. Палитру исправляют. Жалуются, просят. Проклинают. Плачут. Смеются.
- Живут, в общем.
Тот уже курил и пускал дым паровозом вверх.
- Нехороже же, знаешь же, зачем? У человека может последняя была.
- Последняя, я проверил, пусть в полтергейст верит.
- Что меня всегда удивляло, так это их вера в одиночество. Вернее, возможное одиночество. Мол , сижу один, грустно одному, что ж я один.
- Ага, а ты сиди рядом, как идиот и слезы смахивай. И, ори не ори - не слашат.
- А услышал бы он тебя, чтоб ты ему сказал?
- Живи , живи дурак, а не страдай, и не ищи!
- Так они и живут.
- Да разве это жизнь. Хотя, что я то знаю о жизни... Мда...
Они хохотали. И все как-то стало срастаться.
Встало на свои места. Пьянка пошла нужно, как обычно.
Пьянеть получалось, еда имела вкус, от легких мыслей несло к тяжелым рассуждениям, как всегда от водки. Но, все было правильно. Расслабляюще и отвлекающе.
Город жил в своей ночной пижаме, в огнях и легком дожде, затихая тревожным полусном.
Их не было там, и тут их не было.
Но всегда оставались они рядом.
Лавочка таже, через тонкие листики видать и кусты неряшливые видать небо. Даже еда в пластиковых лотках такая понятная и знакомая.
А, вот как-то не так.
Отварная курица с орехами и чесноком.
Водка.
Лимон.
И печаль.
- Думаешь наладится?
- Уверен, что нет
- Попробуем решить?
- Неееет, пусть сами, устал я.
Он прищурился. Откинулся назад. Поискал сигареты.
- Ты ж не куришь
- Ну, да, ну да, и не пью...
Печальными карими глазами шарил рн по сине-зеленой решетке из неба с листьями. Что ж он там увидеть то хотел?
- А ведь когда нам крылья палили - они ж не думали. Что я теперь о них буду думать? Дурные ни, придурковатые. Будто видят на метр вокруг и все.
Зеленоватыми лукавыми глазами второй смотрел на товарища.
- Ну, что ты чушь несешь, какой метр, куда смотрят, начни еще рассказывать про "не видят хорошего, не замечают важного" и вот это все...
- А, то видят и замечают... Только и лезут куда-то в сторону, в бок...
- Угу, ты отпустил, а сам прилег...
- Да не паясничай ты... цитаты эти, еще и чьи, тоже мне пример , тот армию целую наших положил
- Слушай, ну и ты ж не видишь дальше своего носа, не знаешь где, плохо, где хорошо, что ты вцепился
Кареглазый качнулся вперед, уперся локтями о ноги, пригладил, потом взъерошил волосы.
- Знаю я где плохо, и где хорошо. Радуга у них, видите ли, не того спектра, палитра не полная, красок, сукам, не хватает...
- Подслушивать нехорошо, - улыбался зеленоглазый.
- А как иначе, там же страсти, этот в окно выйдет, страдая, а та совсем впадет в мрак...
Налили, выпили.
Зеленоглазый добыл коробку с твердым сыром, заботливо наломанного кусочками.
- Давай, вот, сыр.
- У тебя там борща то нет, по коробкам?
- Что за ирония. Шпроты есть. Слушай, а вот скажи, как они салом закусывают, чудовищно же?
- А как ты водку пьешь? Вонючая, отвратительная на вкус. А ты еще и крякаешь, глаза подкатываешь. Скоро и крылом занюхаешь таким темпами.
- Вот ты сравнил. Тут сразу бац и допинг в кровь, и мысли, мысли, мысли...
Кареглазый смотрел в упор.
- Какая такая кровь, откуда? Совсем уже поехал, да?
- Не нуди... Можно подумать, то чем едут у меня есть . Или у тебя. Что ж ты такой мрачный то и прямолинейный.
Кареглазый свкочил. Прошелся вперед, отодвинул куст, и смотрел на небо уже без помех.
Солнце садилось, где-то там мелькала вода, шумел город.
- А как иначе то, у них страсти, сложности, полутона, мать их, намеки и недоговорки. Кто-то же должен быть прямолинен и шепнуть в ухо " "остановись, иначе все, остановись"
- И, что, помогает?
- Утомил ты со своей иронией, а то не знаешь, помогает или нет...
- Чего расстроился-то так?
- Устал я от них. Ни полета, ни дела.
- Крыльям негде развернуться?
- Опять ты, да? Ты еще спроси "чому ты не сокил, чому не литаешь"
- Ответ на этот вопрос понятен.
Стало невыносимо грустно. Наступили сумерки. По одному вспыхивали тусклые фонари.
Город стал тише и, будто, еще дальше .
- Что там у тебя еще?
- А, огурчики есть малосольные и маслины.
- Давай, - вздохнул кареглазый, - закусим. И не напьешься из-за них. Уроды, а не люди.
- Контролируешь, что делают?
- Да, что они могут делать. Пьют, ругаются, делают любовь. Палитру исправляют. Жалуются, просят. Проклинают. Плачут. Смеются.
- Живут, в общем.
Тот уже курил и пускал дым паровозом вверх.
- Нехороже же, знаешь же, зачем? У человека может последняя была.
- Последняя, я проверил, пусть в полтергейст верит.
- Что меня всегда удивляло, так это их вера в одиночество. Вернее, возможное одиночество. Мол , сижу один, грустно одному, что ж я один.
- Ага, а ты сиди рядом, как идиот и слезы смахивай. И, ори не ори - не слашат.
- А услышал бы он тебя, чтоб ты ему сказал?
- Живи , живи дурак, а не страдай, и не ищи!
- Так они и живут.
- Да разве это жизнь. Хотя, что я то знаю о жизни... Мда...
Они хохотали. И все как-то стало срастаться.
Встало на свои места. Пьянка пошла нужно, как обычно.
Пьянеть получалось, еда имела вкус, от легких мыслей несло к тяжелым рассуждениям, как всегда от водки. Но, все было правильно. Расслабляюще и отвлекающе.
Город жил в своей ночной пижаме, в огнях и легком дожде, затихая тревожным полусном.
Их не было там, и тут их не было.
Но всегда оставались они рядом.