То, что висит в шкафу
Ещё один кусочек. К которому у меня много вопросов.
Как оно со стороны?
Лиза смотрела на платье и не знала, что сказать.
Свекровь (конечно, Лиза всегда называла ее мамой Викой, как та с самого начала и сказала) вытащила из громко шуршащего бумажного пакета платье и встряхнула:
- Примерь! Я как увидела, сразу поняла, твое!
Мысленно Лиза громко всхлипнула. Первый замужний день рождения. Надо было понимать сразу, что ничего хорошего из этого не выйдет.
За что?
За плечом возникла мама. Положила руку на плечо. Шепнула на ухо:
- Смотри: натуральный шелк! Небось, страшных денег стоит… Симпатичный цвет. Горчичный. Или какао?
- Если убрать «О» - одними губами сказала Лиза. Мама подмигнула. Она всегда ее понимала. И никогда бы не подарила это дурацкое платье.
Диплом психолога совершенно не помогает жить. Учила бы лучше английский, что ли. Вышла бы замуж куда-нибудь заграницу. И билась бы головой о стенку там… Или выучилась бы математике, чтобы считать миллионы на калькуляторе и рубли в кошельке. Черт, зачем вообще учиться, если это не помогает?
В шкафах можно хранить разные скелеты. Почему бы не хранить будущий скелет платья?
Оно было совершенно Не Такое. Чужое. Не тот цвет. Не тот покрой.
Вспоминая о платье, она вздрагивала. Но каждый раз, когда рука тянулась в глубину шкафа - вытащить, чтобы выбросить, Лиза останавливалась.
Ей повезло со свекровью. Мама Вика была доброй и понимающей, и она искренне хотела, чтобы сын и невестка жили счастливо. Отсутствие вкуса у человека, которого видишь несколько раз в год (ладно, несколько раз в месяц, плюс ночевки, плюс дни рождений, выходные и дачные дни) - не самый большой недостаток, если на то пошло.
…Ткань на ощупь действительно была очень приятной. Плотный тяжелый шелк сверкал и струился, стекая вниз, холодя пальцы, как будто Лизу брал за руку призрак. Призрак насмешливо вздергивал бровь: куда этой плебейке - аристократическую роскошь? Такие вещи можно надевать, если у тебя как минимум пятнадцать поколений были графьями и княгинями!
Брысь, дура!
Лиза отдергивала руку от вешалки.
Вот уж подарок, так подарок.
Но если не вытаскивать и не надевать - отличное платье.
В тот день надеть, конечно, пришлось. Мама Вика долго ахала, восхищаясь фигурой невестки:
- Идеально сидит! Славка, полюбуйся!
Славка возник в дверях, оценил перекошенную Лизину челюсть, аккуратно облапил и смачно поцеловал жену, на радость всем родителям сразу.
Когда они обнимались, мама Вика всякий раз смешно отводила глаза, а потом скорее наливала себе рюмку. Можно было засекать: через пять, максимум - семь минут она обязательно скажет:
- Я совершенно не ревнивая мать! Правда же, Славик? - и выпьет еще. И потом долго будет сидеть с полузакрытыми глазами.
Семейное счастье, как синяя птица, совершенно непонятная штука. Но находясь в Славкиных объятиях, вдыхая его запах, слушая, как бьется его сердце, в такт ее собственному, Лиза чувствовала каждой своей клеточкой, что ей повезло. Как же ей везёт! А самое крутое - впереди, и это совсем недалеко.
Ради этого иногда можно чуть-чуть и потерпеть.
***
Два года спустя, распахнув шкаф и отсчитывая плечики в глубине, Лиза снова наткнулась на То Самое Платье.
Надюха спала, разбросавшись в кроватке. Мельком глянув на нее, Лиза на цыпочках прошла на кухню и налила себе чай.
Можно ли считать себя везучей в семейной жизни, если главная удача брака, по прошествии трех лет - хорошая свекровь?
Надька, - поправила себя Лиза. Надька, конечно же, главная. Когда никакой надежды нет и в помине, единственное решение - вырастить ее самостоятельно.
И всё-таки с мамой Викой им и правда повезло. Из историй мамы, да и подруг, Лиза знала, что понимающая и добродушная, не лезущая в молодую семью, свекровь - явление почти небывалое. А уж если еще и помогает по мере сил, когда просят - то это и вовсе что-то из разряда народных сказок про тридесятое царство. Но нет, мама Вика была гораздо ближе, и кроме того странного платья (а больше она платьев и не дарила, видно что-то тогда всё же почувствовала), всё, исходящее от нее - пирожки, разговоры, присмотр за Надюхой, когда Лиза выматывалась, а ее мама прийти не могла, подарки внучке, банки разносолов - всё было вкусным, щедрым и очень, очень помогало.
Еще она успела подарить Лизе, наверное, половину своего золотого запаса: три кольца, цепочку с кулоном и браслет для Наденьки. Немодные, конечно - но если припрет, в ломбарде возьмут.
Поэтому То Платье осталось в шкафу, как символ. Благодарность, которую полностью высказать невозможно.
Потому что невозможно жить с мужиком, главное достоинство которого - хорошая мама Вика.
Сначала всё было, как в сказке. Родство душ, совпадение темпераментов, телепатия жестов, поз, взглядов. Блаженство каждого дня и часа; когда их руки соприкасались - не отвернуться, не оторваться, не разжать рук…
Реальность иногда жестока - и заставляет разжать даже самые крепкие объятия. Чтобы пойти на работу. Или помыть посуду. Или (о, нет!!) зайти, наконец, в туалет.
То ли поэтому, то ли почему еще, на американских горках и ухабах семейной жизни за три года из поезда «Лиза+Славка=Любовь» вытрясло, кажется, всё. Кроме Надежды.
А еще после родов Лиза приобрела пышный бюст и округлила когда-то худенькую попу. Талия через год вернулась почти к девичьим размерам, и Славка никак не мог налюбоваться новыми, еще более прекрасными формами.
Он любил обнимать их обеих, Лизу и Наденьку.
«Счастье мое!» - шептал, целуя Наденькины пяточки, целуя Лизины плечи, спускаясь, поднимаясь, как турист по маршруту, по всем холмам и впадинам: «Счастье моё! Почему ты грустишь?» Стоило Наде уснуть, Славка, как истинный турист, добывал искры оргазма на супружеской кровати, не жалея времени и сил. Лизе порой казалось, что она едет по ухабам на раздолбанной таратайке; ее трясло, и она, закрыв глаза, всё пыталась уснуть, пока ребенок молчит.
Когда Лиза кормила грудью, Славка ходил за ними, как привязанный. Запах молока вводил его в какой-то особый восторг, и он почти превращался в теленка - ластился, пытаясь слизнуть капельки с усталых сосков. Лиза вздрагивала, пытаясь отодвинуться. «Ты чего? Я же нежно…» Он и правда в те моменты старался быть нежным, но её чувствительность сейчас зашкаливала настолько, что любое прикосновение пронзало током насквозь.
Славка обиженно отворачивался: «Корова - она и есть корова. Если я тебе не нужен, давай разведемся!» Он так трогательно обижался - как маленький, честное слово. Она старательно прижималась к нему, обнимала, гладила по волосам. И Славка снова разворачивался, снова лез к соскам, и всё повторялось ещё и ещё, и тогда, психанув очередной раз, он вскакивал и уходил ночевать к друзьям, задерживаясь у них всё дольше.
Ничего из этого платье, конечно, не видело.
Как оно со стороны?
Лиза смотрела на платье и не знала, что сказать.
Свекровь (конечно, Лиза всегда называла ее мамой Викой, как та с самого начала и сказала) вытащила из громко шуршащего бумажного пакета платье и встряхнула:
- Примерь! Я как увидела, сразу поняла, твое!
Мысленно Лиза громко всхлипнула. Первый замужний день рождения. Надо было понимать сразу, что ничего хорошего из этого не выйдет.
За что?
За плечом возникла мама. Положила руку на плечо. Шепнула на ухо:
- Смотри: натуральный шелк! Небось, страшных денег стоит… Симпатичный цвет. Горчичный. Или какао?
- Если убрать «О» - одними губами сказала Лиза. Мама подмигнула. Она всегда ее понимала. И никогда бы не подарила это дурацкое платье.
Диплом психолога совершенно не помогает жить. Учила бы лучше английский, что ли. Вышла бы замуж куда-нибудь заграницу. И билась бы головой о стенку там… Или выучилась бы математике, чтобы считать миллионы на калькуляторе и рубли в кошельке. Черт, зачем вообще учиться, если это не помогает?
В шкафах можно хранить разные скелеты. Почему бы не хранить будущий скелет платья?
Оно было совершенно Не Такое. Чужое. Не тот цвет. Не тот покрой.
Вспоминая о платье, она вздрагивала. Но каждый раз, когда рука тянулась в глубину шкафа - вытащить, чтобы выбросить, Лиза останавливалась.
Ей повезло со свекровью. Мама Вика была доброй и понимающей, и она искренне хотела, чтобы сын и невестка жили счастливо. Отсутствие вкуса у человека, которого видишь несколько раз в год (ладно, несколько раз в месяц, плюс ночевки, плюс дни рождений, выходные и дачные дни) - не самый большой недостаток, если на то пошло.
…Ткань на ощупь действительно была очень приятной. Плотный тяжелый шелк сверкал и струился, стекая вниз, холодя пальцы, как будто Лизу брал за руку призрак. Призрак насмешливо вздергивал бровь: куда этой плебейке - аристократическую роскошь? Такие вещи можно надевать, если у тебя как минимум пятнадцать поколений были графьями и княгинями!
Брысь, дура!
Лиза отдергивала руку от вешалки.
Вот уж подарок, так подарок.
Но если не вытаскивать и не надевать - отличное платье.
В тот день надеть, конечно, пришлось. Мама Вика долго ахала, восхищаясь фигурой невестки:
- Идеально сидит! Славка, полюбуйся!
Славка возник в дверях, оценил перекошенную Лизину челюсть, аккуратно облапил и смачно поцеловал жену, на радость всем родителям сразу.
Когда они обнимались, мама Вика всякий раз смешно отводила глаза, а потом скорее наливала себе рюмку. Можно было засекать: через пять, максимум - семь минут она обязательно скажет:
- Я совершенно не ревнивая мать! Правда же, Славик? - и выпьет еще. И потом долго будет сидеть с полузакрытыми глазами.
Семейное счастье, как синяя птица, совершенно непонятная штука. Но находясь в Славкиных объятиях, вдыхая его запах, слушая, как бьется его сердце, в такт ее собственному, Лиза чувствовала каждой своей клеточкой, что ей повезло. Как же ей везёт! А самое крутое - впереди, и это совсем недалеко.
Ради этого иногда можно чуть-чуть и потерпеть.
***
Два года спустя, распахнув шкаф и отсчитывая плечики в глубине, Лиза снова наткнулась на То Самое Платье.
Надюха спала, разбросавшись в кроватке. Мельком глянув на нее, Лиза на цыпочках прошла на кухню и налила себе чай.
Можно ли считать себя везучей в семейной жизни, если главная удача брака, по прошествии трех лет - хорошая свекровь?
Надька, - поправила себя Лиза. Надька, конечно же, главная. Когда никакой надежды нет и в помине, единственное решение - вырастить ее самостоятельно.
И всё-таки с мамой Викой им и правда повезло. Из историй мамы, да и подруг, Лиза знала, что понимающая и добродушная, не лезущая в молодую семью, свекровь - явление почти небывалое. А уж если еще и помогает по мере сил, когда просят - то это и вовсе что-то из разряда народных сказок про тридесятое царство. Но нет, мама Вика была гораздо ближе, и кроме того странного платья (а больше она платьев и не дарила, видно что-то тогда всё же почувствовала), всё, исходящее от нее - пирожки, разговоры, присмотр за Надюхой, когда Лиза выматывалась, а ее мама прийти не могла, подарки внучке, банки разносолов - всё было вкусным, щедрым и очень, очень помогало.
Еще она успела подарить Лизе, наверное, половину своего золотого запаса: три кольца, цепочку с кулоном и браслет для Наденьки. Немодные, конечно - но если припрет, в ломбарде возьмут.
Поэтому То Платье осталось в шкафу, как символ. Благодарность, которую полностью высказать невозможно.
Потому что невозможно жить с мужиком, главное достоинство которого - хорошая мама Вика.
Сначала всё было, как в сказке. Родство душ, совпадение темпераментов, телепатия жестов, поз, взглядов. Блаженство каждого дня и часа; когда их руки соприкасались - не отвернуться, не оторваться, не разжать рук…
Реальность иногда жестока - и заставляет разжать даже самые крепкие объятия. Чтобы пойти на работу. Или помыть посуду. Или (о, нет!!) зайти, наконец, в туалет.
То ли поэтому, то ли почему еще, на американских горках и ухабах семейной жизни за три года из поезда «Лиза+Славка=Любовь» вытрясло, кажется, всё. Кроме Надежды.
А еще после родов Лиза приобрела пышный бюст и округлила когда-то худенькую попу. Талия через год вернулась почти к девичьим размерам, и Славка никак не мог налюбоваться новыми, еще более прекрасными формами.
Он любил обнимать их обеих, Лизу и Наденьку.
«Счастье мое!» - шептал, целуя Наденькины пяточки, целуя Лизины плечи, спускаясь, поднимаясь, как турист по маршруту, по всем холмам и впадинам: «Счастье моё! Почему ты грустишь?» Стоило Наде уснуть, Славка, как истинный турист, добывал искры оргазма на супружеской кровати, не жалея времени и сил. Лизе порой казалось, что она едет по ухабам на раздолбанной таратайке; ее трясло, и она, закрыв глаза, всё пыталась уснуть, пока ребенок молчит.
Когда Лиза кормила грудью, Славка ходил за ними, как привязанный. Запах молока вводил его в какой-то особый восторг, и он почти превращался в теленка - ластился, пытаясь слизнуть капельки с усталых сосков. Лиза вздрагивала, пытаясь отодвинуться. «Ты чего? Я же нежно…» Он и правда в те моменты старался быть нежным, но её чувствительность сейчас зашкаливала настолько, что любое прикосновение пронзало током насквозь.
Славка обиженно отворачивался: «Корова - она и есть корова. Если я тебе не нужен, давай разведемся!» Он так трогательно обижался - как маленький, честное слово. Она старательно прижималась к нему, обнимала, гладила по волосам. И Славка снова разворачивался, снова лез к соскам, и всё повторялось ещё и ещё, и тогда, психанув очередной раз, он вскакивал и уходил ночевать к друзьям, задерживаясь у них всё дольше.
Ничего из этого платье, конечно, не видело.