Похороны тети
Умерла папина старшая сестра - тетя Поля. Всю жизнь она прожила там, где родилась - в селе Максы, в Рязанской области. В этом же селе родились, выросли и поженились мои родители.
Уехали они оттуда сразу же после свадьбы. Только не в свадебное путешествие, а на Камчатку, где отец продолжал службу после войны. И каждое лето нас отправляли в Максы к маминым родителям на каникулы. Потом туда стали ездить наши дети. Последний раз я была там 20 лет назад, летом 1989 года, уже совсем взрослой женщиной. Зимой того же года умерла моя бабушка - мамина вторая мама, дедушку забрала в Москву мамина сестра, умер он чуть позже, в 93-м. Тетя Поля со своей мамой (нашей бабушкой по отцу) жили с ними по соседству, и мы часто бегали к ним в гости. У нее был единственный сын, мой двоюродный брат Сергей, а мужа не было: он бросил их сразу же после рождения Серёньки (так она всегда его звала). Она была веселая, любила попеть и поплясать, легко относилась к жизни. Мама моя за это её не любила, считала легкомысленной. А мамины родители к ней относились неплохо, по-соседски, согласно принципу: близкий сосед лучше далекой родни. Заботы у них были одинаковые и жизнь одинаковая, сельская, и делить им было нечего. Поэтому помогали друг другу, чем могли. Она так и жила на том месте, где родилась, с сыном Сергеем и внучкой Наташей. Мы переписывались с ними, но в гости не ездили. Часто так бывает, что материнская родня ближе, чем отцовская.
Хоронить тетю Полю мы поехали втроем: я, сестра и папа. Папа - молодец, дорогу выдержал стойко. Всю дорогу он молчал, смотрел в окно, узнавая родные места. Приехали, когда уже стало смеркаться.
Тетя Поля лежала на лавке, головой, как и положено, к образам. Горели свечи, плакали внучки - незамужняя Наташа и замужняя, но бездетная Лена, у печки хлопотали женщины - готовили поминальную еду, Сергей носил воду, приносил дрова, гонял кошек. Наташа сказала, что надо поехать на кладбище, посмотреть, готова ли могила. Поехали. Могила готова не была, Наташа расстроилась и стала стыдить мужиков. Мужики, регулярно отогревавшиеся самогоном, жаловались на холод и просили еще выпивки. Один из них поинтересовался, чьи маленькие косточки были в могиле. Я сказала, что это брат и сестра тети Поли и моего отца, умершие в младенчестве. Попросила аккуратно собрать, чтоб потом положить обратно, но он сказал, что вряд ли это возможно - все косточки в куче земли. Попросила все-таки поискать. Согласились из вежливости. Я поняла, что ничего они искать не будут. Мы с Наташей поехали обратно, забрали с собой совсем замерзшего мужа ее сестры.
На ночлег нас определили к соседке - тете Симе. Утром надо было встать рано - до 8-ми утра попасть в соседнее село (километров за 15 от нашего), пригласить певчих отпеть «упокойницу», чтобы проводить в последний путь, как положено. Ближайшая церковь - в 30-ти километрах, поэтому отпевают покойников старушки, знающие молитвы и чин погребения. В свое время их на это благословил батюшка из районного храма. Старушек звали тетя Лида и тетя Шура. Обе маленькие, шустренькие, только тетя Лида согнута в пояснице, ходит с палочкой. Собрались они быстро, тетя Шура, правда, сокрушалась, что не успела протопить печку как следует, но потом внутренне собралась и даже повеселела: не каждый день удается попасть в соседнее село, да еще на машине. Тетя Лида все расспрашивала про «упокойницу», спросила у меня, чья ж я буду. Я сказала, что внучка Захара Андреевича, но она такого не знала - все-таки из другого села.
Пели они замечательно, на два голоса, тетя Лида даже выпрямилась и отставила палочку в сторону. Они обе были хороши необыкновенно: глаза лучились, голоса были звонкие и чистые. И все в избе сразу стало правильно: правильно лежала тетя Поля, правильно стояли пожилые женщины, пришедшие проводить ее в последний путь, правильно плакали родные. Потом они запели еще что-то очень хорошее, и это была не молитва, а какая-то прощальная песня, плач, который ложился прямо в душу, Все стоящие заплакали. Заплакал мой папа, заплакал двоюродный брат Сергей, громко зарыдали внучки тети Поли. Когда песня закончилась, в избу вошли мужики с белыми повязками на рукавах, взяли гроб с тетей Полей, поставили на грузовик (директор выделил). Тетя Лида и тетя Шура продолжали нараспев читать молитвы, провожающие садились в грузовик, Наташа каждому давала в руки носовой платочек - «упокойница», слава Богу, заранее приготовила. Взяли с собой поминальный блин: отдать первому встречному, чтоб помянул. Тихо тронулись. Впереди грузовик, у заднего борта встал мальчик и бросал на дорогу еловые ветки , потом я на своей машине, с папой, тетей Шурой и тетей Лидой . Ехали медленно, с включенными «аварийками». Траурную процессию обгонять нельзя (равносильно попытке обогнать судьбу, как мне сказали позже), поэтому к нам пристроился еще и какой-то "жигуленок". Кладбище там далеко, ехали медленно, старушки пели что-то невообразимо хорошее и душевное (как они выразились, стихи), про Божью матерь, потерявшую и оплакивающую единственного сына, про крест, который никто, кроме тебя, не понесет, про то, что не бывает креста не по силам и т.д. Слезы лились сами собой, но они не были в тягость, душе с каждым словом песни-стиха становилось все легче, и собственная жизнь становилось яснее и проще. Дорога на кладбище кончилась с последними словами стиха. Все вышли, с грузовика сняли тетю Полю, понесли. За ней понесла икону тетя Маша (она ее несла, потому что оказалась единственная вдовая среди близких и родных), следом шли и читали молитвы старушки-певчие. Могила, на удивление, оказалась в порядке: просторная, с ровными краями. Прощались, соблюдая правильность и порядок. Просили прощения, целовали икону в руках и венчик на лбу у тети Поли. Папа прощался дольше всех и плакал, долго просил у старшей сестры прощения. Теперь он остался старшим. Аккуратно, на белых холстах, не потревожив тетю Полю, гроб опустили в могилу.
Пока закапывали, мы с сестрой пошли искать могилы других своих родных. На этом же кладбище лежат наши прадедушка, прабабушка, наша родная бабушка и маленькие сестры нашей мамы. Могил уже нет, но кресты стоят. Поклонились, поцеловали кресты, передали поклон от мамы. Вернулись к свежей могиле, там мужики все закончили, пора было класть цветы и венки на могилу.
Поминки продолжались недолго, разговоры велись тихие, говорили, конечно, о хорошем. Да это и легко было: тетя Поля была славной женщиной, отзывчивой и на беду, и на радость. Трудилась всю жизнь, не жалуясь на судьбу. Женщины горевали, что не к кому теперь будет ходить, поплакаться и пожаловаться . Мужики много не пили, не свадьба, дескать. Они говорили о том, что село обезлюдело, что крестьянство в России умерло и возродить его, похоже, никто в правительстве не пытается. Вскоре соседи засобирались, и наши старушки-певчие тоже. Пока я везла их домой, в село Ягодное, они мне все пели. Особенно хороша была одна из песен. Я ее потом нашла в инете, записала, теперь слушаю, когда плохо становится и печаль одолевает. Сразу становится легче, и жизнь принимается такой, как есть.
После поминок мы с сестрой и папой пошли посмотреть на дом, где жили наши бабушка с дедушкой, где мы проводили свои летние каникулы. Дом еще стоял, окна были занавешены, но в терраске висели на гвоздиках дедушкины зимние шапки и полотняная шляпа с сеткой, которую он надевал, когда качал мед. На полу валялась «дымовушка»…Казалось, что дедушка сейчас придет откуда-то, скажет с укоризной: « Что ж так-то, без предупреждения. Я бы встретил на станции. Ну, ступайте в Избу, холоднО». Но, вглядываясь в распахнутую дверь из терраски в дом, мы видели запустение. Дом еще держался, но уже из последних сил. Те, кому он был передан по дарственной, были там последний раз лет 10 назад. Дедушкин сосед Иван Иванович сказал об этом с обидой. Он, по-соседски, приглядывает за домом и чувствует себя за него в ответе. Он узнал меня, сказав: «Тебя-то я помню, ты тогда еще с мАлым целое лето здесь была». Тогда, - это 32 года назад. А «мАлый», - это мой старший сын, которому в ту пору было 2 года… И в ту пору в каждом доме кто-то жил, утро начиналось с пения петухов, мычания коров, гоготания гусей. И никогда там не было такой мертвой тишины, как сейчас. Мертвая тишина в буквальном смысле.
Страшно видеть стоящие дома, в которых никто не живет. В селе около 2000 домов, заселено, дай Бог, 50. Село разделено на улицы: Кудрявка, Хитровка, Низ, Кочерга, Бугор, Конец. На Кудрявке, плавно переходящей в Хитровку, домов 600. И только в пяти из них тихо доживают старики. Им страшно - недавно на Кудрявке заезжие цыгане убили двух стариков: Васильегорычеву тетю Наташу (она наша дальняя родственница) и ее мужа. Убили жестоко, зарубили топорами 80-летних стариков за 17000 рублей. Ближайший сосед Иван Максимович живет от них далеко, домов за 50. Только на Бугре, рядом со школой, магазином и бывшим сельсоветом, теплится жизнь.
Живут, в основном приезжие, русские беженцы из Туркмении, Узбекистана и Киргизии. Люди они неплохие, но, в своем большинстве городские, к земле не привычные. Не чувствуют они ее, не обрабатывают, а другой работы на селе нет. От безысходности и безденежья пьют беспросветно. Пьют и мужчины, и женщины. Некоторые из них ближе к вечеру пришли на поминки к тете Поле, жаловались на жизнь, проклинали время, в которое им пришлось родиться. Женщины проклинали мужчин, от которых родили детей, проклинали Бога, допустившего несправедливость этой жизни, мужчины проклинали почему-то жидов, которые испортили жизнь их, русских. Этим женщинам и мужчинам около 40, но от них веет тоской и безысходностью. А я видела перед собой живые и молодые глаза тети Лиды и тети Шуры, Ивана Ивановича, тети Маши, своего отца. С фотографии смотрели такие же глаза тети Поли. Этим старикам и старухам за 80, но они не скорбят о своей судьбе, принимая ее такой, как есть, и потому их уход из жизни воспринимается, как достойное завершение их земного пути. Смерть, как часть правильного хода жизни. Такая смерть совсем не страшна. Страшно умереть при жизни. Говорить, пить, есть, рожать детей, будучи, уже по сути, мертвыми.
Мы уехали рано утром на следующий день. Заснеженное поле переходило в белесое от мороза небо, горизонта не было, и дорога, чернеющая впереди, уходила прямо в небеса…
Помолитесь, кто может, за упокой души моей тети Поли, рабы Божьей Пелагеи.