Курс Норд-Ост, ч.1
...Сидим мы с Дашей, смотрим на танец морячков Грея, вдруг она говорит: «Слушай, у меня какое-то странное ощущение... Что-то очень знакомое. Это ж лётчики?!»
И снова - напишу-ка сразу, а то ведь потом никогдааааа. Сегодня сходила почти на всамделишный, настоящий, живой «Норд-Ост»! В волшебный ГИТИС. В честь мартовского дня рождения Даши Вавулинской (люблю эту традицию!). В этот раз - благодаря организации Антона Шиловского, спасибо ему!
И дальше во всевозможных подробностях готова описать происходящее всем желающим (это дисклеймер, ага, чтобы вы туда не заглядывали, если собираетесь составить собственное мнение о - а я рекомендую, конечно), но сперва минута контекста.
Во-первых, разлюбезный ЖЖ напомнил мне о записи-в-этот-день-несколько-лет-назад. Чудесное время перед вторым третьим курсом, когда дотянулась в том числе до разбора дневника с практики. Так смешно спустя ровно четыре года слышать любимые строки со сцены! (Вообще я тут поняла случайно, что фанатею по этому мюзиклу гораздо больше, чем предполагала. Он же правда даже без повода мерещится, не то что по поводу! И я точно говорю - в конце концов, однажды, когда-нибудь! - спою-таки вот эту самую МарьВасильну распрекрасную. Давняя мечта - и два шажочка я к ней сделала). Просто забавный факт.
А, во-вторых, я сейчас головой в организации утопической реальности, в которой в феврале съезжу наконец в Архангельск на пару деньков. Хочу там пусть маленький, но концерт - не приезжать же праздно! В Архангельск - и в Питер. И если вы вдруг готовы в этом поспособствовать и хотите позвать на какую-то конкретную площадку (или рассказать, например, что вам интересно было бы услышать!), то открыта для обсуждений.
Всё, на этом вступительное слово закончено, дальше - субъективные впечатления.
Фотография Даши Вавулинской
Визуально-глобальное
Начну вот с чего - Антон сказал, что смотреть этот спектакль надо с первых рядов. И позаботился о том, чтобы на первые ряды успели сесть приглашённые им зрители. Треть зала из КСП - это сильно, очень сильно. Куда ни обернись - везде знакомое лицо. Только с нами по соседству сидели Лёва Кузнецов («Смотри, сколько должно быть световых приборов!»), Маша Жданова, Денис Вакуленко; Аня Ковалёва с мамой, Аня Волочкова, Оля Хорошутина, Алёна Дергачёва... До спектакля видели и Костю Окунькова, и Пашу Крикунова с семьёй; и Сергея Тихонова, и Юлю Пузырей, и Юлю Кузнецову, конечно же, - и если ещё кого забыла, то не со зла, а от ощущения, что были буквально все, хотя это, конечно, и преувеличение - и по факту много кого не было. Например, Межгород больше никем представлен не был - им бы отдельно сходить, своей толпой.
А вообще - прямо мой любимый формат коллективного похода, разделения общего опыта! Хотя я успела даже упустить из виду, что план на этот показ у Антона был именно таким - и всё равно удивляться очередному знакомому лицу.
Наверное, прежде никогда не сидела так близко, но минусов у первых рядов насчитала три.
Во-первых, иногда видна техническая сторона вроде перемещения людей в открытых люках. И вот это выбивало из атмосферы - на сцене что-то происходит, а под ней готовится следующий реквизит. Перестаёшь быть зрителем, опять заглядывая за кулисы. Видно, например, как поднимаются из воздуха скобы, за которые потом актёры будут разбирать сцену.
Во-вторых, когда что-то требует немедленного комментария, очень неудобно даже шептать, потому что актёры смотрят в упор - и я правда побаиваюсь их сбить. Вообще боюсь зрительного контакта с людьми в образе - мне кажется, что и на лице довольно ясно написано, что думаю в данный момент, и смотрю пристально - это как будто целевая и автоматически выданная оценка. В маленьком зале - или под светом - может стать критичным. Да, наверное их отдельно учат отделять даже такого близкого зрителя, но я ужасно не хочу усложнять жизнь им и портить наблюдение себе.
В-третьих, - и это уже менее субъективно - до нас добивала дым-машина с авансцены. И это не смертельно, конечно, но неприятно - «дым» с химическим запахом, долго висящий. Мне кажется, к пятому ряду он уже рассеивается, но в нас прилетел клубами, когда Саню отмывали в школе-коммуне. Бедные, бедные артисты! Им-то постоянно петь и плясать в высокой концентрации этой красоты-требующей-жертв. Конечно, местами здорово смотрится, но невольно задумываешься о том, насколько это опасная профессия.
Хотя как раз в начале спектакля был особенный эффект, когда надпись «Бороться и искать» начало застилать туманом - и её уже нельзя было прочесть. Клёво!
Отсюда - рекомендую не выбирать места ближе четвёртого ряда. Хотя надписи на доске не всегда разборчивы сразу - и совсем с задних рядов, скорее всего, видно далеко не всё.
Доска... На ней то что-то писали, то что-то стирали, то превращали в самолёт - и даже в крест (о, про это отдельно). Вообще только что сформулировала одну из главных черт спектакля - «назидательность». Здесь постоянно - в смысле, больше, чем в «оригинале» - а им я считаю исходный мюзикл, а не книгу - кто-то кого-то чему-то учит. Кораблёв - Саню, НиколайАнтоныч - воспитанников коммуны, но больше всех НинаКапитоновна - всех подряд. И, конечно, режиссёр - зрителей, а история... «историю - не перечитывая, отправляем сегодня на слом», как известно.
Но доска в действительности становится не только инструментом донесения информации (красиво реализован ход времени, когда ИванПалыч Кораблёв не успевает под диктовку тёти Глаши написать актуальный год, всё время стирая последнюю цифру - 1924, ...26, ...28), не только многофункциональной декорацией, но и символом самой постановки («Палку привяжем - будет лыжа хоть куда!». О, кажется, они в спектакле правда вместо «лыжи» сделали «шасси», только сейчас поняла!).
Мой самолёт был боооооолен... Фотографии с сайта ГИТИСа
Номера. Местами был изменён текст. Как раз из сцен с лётчиками - сокращена сцена с ненцами. Так её люблю =( Оставили только самый хвостик - или не сильно больше.
Но, главное, отняли часть текста у главных героев в пользу Кораблёва и Нины Капитоновны (а ещё - у артельщиков в пользу «хозяина»). И немного у НиколайАнтоновича в пользу детей коммуны, но это как раз было по большей части хорошо. А вот остальное меня скорее смутило. Точнее, местами смешило, но где-то я не согласна с таким вмешательством.
Ещё откусили кусок «Мглы антрацитовой». Но очень хорошо сшили «Любовь» с «Ленинградом», ах!
Пространство под сценой. Кроме доски основными декорациями были скатерти/занавески/тряпочки, лавки, дырки в сцене - и центральный люк. Получился он комическо-демоническим, под конец спектакля хихикать хотелось уже без остановки. Я ещё подвешу тут мысль о религиозных мотивах, дальше она понадобится. Глобально использование люка было хорошо - на мой вкус! - два или три раза из условных десяти.
Подытоживая общую часть: местами было очень даже зрелищно. И тут же скажу, что получились классные танцы - где-то аутентичные, где-то переписанные, вышли лыжники (им отдельно похлопали, когда они появились, но было очень страшно на них смотреть: плясали они прямо перед этими самыми пропастями - и мне было очень хорошо видно, как опасно и ненадёжно палка упирается в поверхность пола в нескольких сантиметрах от края... самый нервный момент спектакля!), действительно здоровский свет. Пианист, в одиночку сопровождавший всё это действо (кроме небольшого количества спецэффектов), сидел с нашего края, его тоже было видно, а Лёва бы рукой мог дотянуться, наверное.
Не пойти на этот спектакль я шансов не имела, конечно. Более того - буду очень рада пересмотреть потом запись, если появится такая возможность, - и доглядеть то, что упустила. И совсем не исключаю, что схожу однажды ещё раз - за компанию с кем-нибудь. Это тот случай, который тоже считаю памятником эпохи (а в данном случае дважды - и как репродукция «Норд-оста», и как самостоятельный мюзикл) с идеей «пусть каждый составит собственное мнение»... Но. Дальше - о правках, внесённых в «Курс». Наблюдать за ними было любопытно, но за редким исключением они не понравились.
Не знаю, как бы всё это смотрелось без знания первоисточника, - не знаю, были ли такие зрители. И я, конечно, смотрю на спектакль в контексте - и буду сопоставлять.
Сюжетно-характерно-концептуальное
Первая сцена мюзикла - сразу новая, добавленная Дмитрием Беловым. Кораблёв в Архангельске учит.. э, ваще-то скорее «взрослых» грамоте. Саня - не просто милый мальчик, немой из-за проблем с социализацией, а скорее слабоумный. Это впечатление усиливается тем, что «маленьких актёров» в спектакле нет, Саню сразу играет главный исполнитель - Константин Жуков.
Его задирают и шпыняют, он то впадает в агрессию, то убегает. Но ладно с ним, с Саней... Урок у Кораблёва заканчивается, потому что к нему вдруг влетает МарьВасильевна с сумасшедшими глазами - и вопит, что ей «надо на пристань». Ещё раз: она обращается «за помощью», чтобы потом от «помощника» ломануться через зал, - а он с истошными криками побежит следом, чтобы её потом развернуть, обернуть в пальто и выдать в руки Нине Капитоновне...
Мчится же она к морю, потому что ей почудился крик мужа (впрочем, поймём мы это только в конце спектакля...). Зачем тут ИванПалыч - загадка. Но вид у неё совершенно безумный - и эта трактовка мне, конечно, симпатична. Показать её свихнувшейся молодой женщиной - даже «очень молодой» - уже в Архангельске - это интересно!
Нина Капитоновна дочь отпаивает - и вот она, вторая черта, очень идущая образу - алкогольная зависимость или даже зависимость от лекарств. Это не противоречит ничему - и было бы совершенно прекрасно, если бы образ был выдержан последовательно. Увы, в какой-то момент от новаторской задумки, зачатки которой можно было бы найти в исходном произведении, не осталось ни-че-го.
При этом с первых минут знакомства зрителя с героями МарьВасильевна откровенно симпатизирует Кораблёву. Если в «Норд-осте» понятно, что отношения у них напряжённые и странные, но всё же она и сознательно выбирает «дружбу» («френд-зону» она создаёт, простите...), и на момент начала истории даже искренне ведёт себя так, просто вся упивается своим горем, то в «Курсе» она активно удерживает бедного учителя при себе, позволяет за собой ухаживать, но при этом едва ли просто вменяема. Очень хорошо это было - череда противоречивых, импульсивных действий, за которые она не думает даже (ну не может - физически!) нести ответственность. И поёт про свою другую вселенскую любовь, не только «не отнимая руки», но и проявляя инициативу к сближению. Бедный, бедный, бедный Кораблёв...
А дальше такой нюанс. Вероятно, крик, который слышала МарьяВасильевна, был криком убиваемого в этот момент почтальона. И буквально в двух шагах от «пристани», откуда её уводят домой, Саня, убежавший с того же урока (что там со временем вообще происходит, я не понимааааю...), находит разворошенную сумку - и начинает читать письмо. «Милый друг мой, дорогая моя Машенька...».
И, да, это сделано для символизма, конечно, для подчёркивания трагичности ситуации (опустим, что мальчик сам родом, ваще-та, из Энска, а убили даже и не почтальона,.. идём вслед за мюзиклом, ладно), но получается нелепо, что вот так они друг друга не замечают. При том, что за Саней побежала одна из женщин артели (за ним всё время кто-то бегает, тут вообще много беготни и лишней суеты).
Почтальона, кстати, первого скинули в люк, типа - в море - и это как раз было хорошо. «Бульк,» - сказал он - и пропал в пучине волн... казалось бы... Но вдруг происходит нечто совсем странное. Причём три раза подряд.
Сперва почтальон оживает. К этому моменту каторжанин успел уже оттащить его тело и скинуть, потом обшарить сумку, выкинуть одно письмо, спрятаться... Саня - найти второе письмо и начать его изучать, МарьВасильна - пообниматься с ИванПалычем, сделать потерянные глаза - и позволить увести себя домой... И после этого всего очевидный труп вдруг начинает выбираться из воды, где уж пять минут-то без сознания провёл - и сто раз пошёл бы ко дну... Ну, хорошо, ну, допустим, это было не море, а просто какой-то куст. Объясните мне, зачем каторжанин спрятал недоубитое тело - и при этом так спокойно его лутал?..
Так вот, из люка полезли руки, несостоявшийся убийца выбежал из своего убежища (зачем? мог бы отсидеться - и свалить без лишнего шума, немедленная погоня ему явно не угрожала, а гарантий, что мальчика тоже догонит, как бы нет...), отнял у Сани нож - и завершил своё чёрное дело (увы, не очень пугающе, какое-то смазанная с технической точки зрения игра получилась).
Обратим внимание: в «Норд-осте» Саня ловит раков, случайно встречает каторжанина, пытается вернуть отнятую отцову собственность... почтальон, проезжающий мимо, кричит «не тронь мальчишку, а не ты ли давеча убёг» - и за это, за опознание, становится жертвой. Фактически, Саня - причина его смерти. (При том, что вряд ли ему бы правда что-то сделали. «Ты немой, значит, не проболтаешься никому». Это гарантия безопасности антагониста). И это красиво, потому что даёт герою глубину, усиливает его чувство вины перед Татариновыми, объясняет многие заскоки.
А здесь основная травма мальчика только в том, что он становится свидетелем (нож, правда, всё равно условно «его», но это мелочи). Причём Саня в действительности не понимает, что происходит - и наблюдает безучастно. Тоже по-своему интересно, но странности только начались, а дальше они по нарастающей.
Фотографии с сайта ГИТИСа
Итак, каторжанин продолжает обшаривать сумку, полностью успокоенный фактом немоты ребёнка. Саня некоторое время стоит, потупившись, а потом вдруг бросается бежать - и тогда провоцирует нападение уже на себя. Тут-то ему правда угрожает опасность, но что это было?.. если убийца решил отпустить и только что был так спокоен, то почему вдруг передумал? Если сразу хотел избавиться от свидетеля, то зачем откладывал? Если мальчик просёк, что дело плохо, то почему выжидал, а потом так бестолково попался?.. Ну, допустим, стресс, замедленная реакция у одного и инстинкты охотника у другого. Передумал, в конце-то концов. Ладно...
Но третья странность - появление той самой женщины из артели, которая пришла сюда за Саней!
«Эй ты там, внизу, не тронь мальчишку,» - кричит она с балкона реплику будущей жертвы... Ой-ёй, вот это поворот... теперь у нас должно быть два трупа, второй - женский?! Очень уж сильно: и почтальона жалко, а убийство женщины воспринимается в разы тяжелее... «Что же ты, мадама, так кричишь-то?» - вопрошает каторжанин. За «мадаму» не поручусь, может, пожертвовали слогом и спели просто «мадам», но буду верить, что первое. Очень странно. И, главное, зачем...
Потому что... и Саня, и женщина благополучно убегают! Она рассказывает историю про убитого почтальона как очевидец. Но, эй, это ломает весь сюжет напрочь! Ведь трагизм-то в том, что Саня - немой свидетель, единственный. Что никто не может ничего сказать на суде, потому что некому и нечего. А тут совершеннолетняя, вменяемая, живая! Когда жандарм устраивает допрос, она просто как бабочка на огонь на него кидается и говорит - по канону - «смилуйтесь, разберитесь» вместо того, чтобы просто повторить свои показания. Да, она не видела момента убийства. Но видела сбежавшего из окружной тюрьмы рядом с трупом - с чужим ножом. Отбила у него мальчика. Тут есть направление для расследования, всё легко доказывается. Саня - немой и аутичный, но на контакт-то всё-таки идёт, если есть время повозиться.
«Но там ведь произвол,» - скажет кто-то аккуратно. Да вот по книге вполне долго вся эта история тянулась - с судами, разбирательствами, чуть ли не поездками матери... По мюзиклу тоже очевидно, что к трагичным последствиям приводит нелепое стечение обстоятельств, а не избыточная жестокость.
Но в этой постановке выбрана именно такая трактовка - «царская власть несправедлива и получает извращённое удовольствие от издевательств над населением». Жандармы таскают женщин за волосы (???), обливают Ивана Григорьева кровавой водой (вещдок, понимаете ли...), угрожают шашкой (ну или чем там... саблей?.. чем-то холодным, в общем) Кораблёву (да-да, он во всём этом замесе с самого начала - и у него такой зуб вырастает на людей при исполнении, что аж страшно).
Здесь сделано ещё два акцента - один другого краснее.
Во-первых, Григорьеву-старшему прям зачитывают прям приговор. И дальше очень картинно привязывают к оборотной стороне доски и расстреливают (этого не только в «Норд-осте» нет в кадре, но даже и в книге в общем-то уходит на десятый план!).
По команде «пли» при этом начинается и революция. Артельцы - вот эти милые, мирные ребята в цветных рубашках и юбках, «полдень-пропах-окрошкою» - сносят жандармов, сваливают их в ямы и, простите, крошат красными лавками...
Нет, вообще-то метафора жерновов истории мне тут понравилась подспудно. Только обычно всё-таки народ это «наковальня», а не «молот» =)
Но общее впечатление было именно жуткое. За лыжников было страшно по-человечески, а тут взяла оторопь от того, как просто, холодно и неприкрыто можно показать расправу.
Фотографии с сайта ГИТИСа. Вот не страшно, а просто как-то глупо - как по мне...
Иван Григорьев, кстати, не очень симпатичный персонаж. С сыном у него отношения крайне натянутые, он не справляется и, видимо, мальчику от него достаётся. Не со зла, а от бессилия. А свою команду он почти что не отпускает на обеденный перерыв, пока все тюки не будут загружены. Здесь как раз пример неудачного на мой взгляд изменения текста: вместо весёлой коллективной строчки «наш хозяин шутить не любит» и равенства, Хозяин поёт сам про себя «ваш хозяин», обращаясь к подчинённым. А «наше дело - мешки волокать» - вообще реплика женская! Мир победившего равенства полов. Простите, не могу всерьёз.
Второй акцент на грани фола... Раздробив обидчиков в пыль антрацитовую (ладно, утрирую, но лишь самую каплю), артельцы снимают своего «хозяина» с креста - и уносят через зал. И вот тут уже даже не «утрирую» - актёр аккуратно вытягивает ноги, раскидывает руки - и плывёт над головами у зала во главе процессии молчаливых плакальщиц.
Откуда вот это так пролезло - и зачем... Каверину нужно было показать исторический бардак - и оставить героя беспризорником, чтобы у него сюжет завертелся, - но Иван Григорьев - явно не сакральная жертва. Я бы не хотела раскидываться какими-то обвинениями в неуместности и оскорблении чувств.. но вот эти семь минут очень сконцентрированных - от появления жандармов до похорон их невиновной жертвы - просто не понимала, правда ли вижу всё то, что вижу. Конечно, раздавливание людей лавками несколько подготавливает зрителей к следующей сцене... Но что тут было хуже, я даже не знаю.
Только убедилась, что не только у меня создалось такое впечатление, - и сижу теперь с этим пониманием.
...начала делиться впечатлениями, рассказываю, рассказываю, вдруг мне говорят: «Так, значит, не понравилось? Ты двадцать минут ругаешься...».
Да как сказать-то... Вовсе нет! Если бы было бесталанно, скучно и правда «не понравилось» - это был бы самый короткий отзыв. Напротив, меня очень даже трогает то, что я вижу, хочется об этом говорить и думать. Где-то видится эпатаж, где-то передоз средств художественной выразительности, где-то просто не согласна с чем-то. Но это высказывание, заслуживающее внимания. Интересно повертеть его с разных сторон - и осветить наибольшим количеством прожекторов =)
Создатели спектакля проделали свою большую работу, теперь черёд зрителей - примерно так я на это смотрю.
«Нет, - сказали, - нельзя тебе в театральные критики. По ходу работы что-то подсказывать можно было бы, а теперь, когда всё сделано, никто этому рад не будет».
Но на каком же счету нужно быть, чтобы предлагали подсказывать по ходу работы =) Каждый режиссёр - сам себе режиссёр, на этапе собирания спектакля не нужны ещё никакие «критики». Впрочем я правда надеюсь, что ещё не «всё сделано». Спектакль совсем молодой, уверена, он будет меняться - это естественный процесс. Что-то просто кажется сыроватым, ещё нет привычки, отточенности. Тем интересней будет сравнить впечатления потом. Это с одной стороны.
А с другой - в субъективной реальности, в частном логосе, могу преобразовать полученный опыт во что-то более удобоваримое и симпатичное =)
И повесить красивые фоточки!
Фотографии с сайта ГИТИСа. И правда, там ОЧЕНЬ много света!!!
С Саней дальше всё понятно (революция закидывает его в Москву, сцена с беспризорниками, вновь встреча с Кораблёвым - тут всё почти по оригиналу (про Кораблёва и жандармов чуть позже тогда)), так что давайте вернёмся к линии Кати - и МарьВасильевны, к прощанию.
«Московский скорый ждать не станет,» - поёт... Нина Капитоновна!
НиколайАнтонович там где-то с Катей, МарьВасильевна умудряется вспоминать про Святую Марию, испуганно хватаясь за локоть Кораблёва, который пытался было даже уйти. Сцена чудная и чудная, ничего не понятно, всё очень хорошо.
Бабушки в истории становится не то что «больше, чем было», а чуть ли не «больше, чем всех остальных героев вместе взятых женских персонажей». Всюду, где можно и нельзя, она вдруг обретает голос. И каждый раз вздрагиваешь от этого.
Но в сцене прощания очень мило фразу «Переезжайте к нам в Москву!» - так-то самую жестокую для Кораблёва из уст МарьВасильевны! - отдали... Кате! Нет, это правда смешно. Единственное, кажется, Кате на этот момент должно быть три года...
Может ребёнок к этому моменту и сказать так, и даже мыслить (наверное... не знаю, не уверена, но можно сделать вид, что может), но тогда хоть интонации нужны другие. На три года вообще не похоже, но на уровне идеи - красиво, мне очень понравилось!
Ну и про люк, конечно. Любимец мой!
ИванПалыч спускает своих соседей ровно туда же, куда каторжанин двадцать минут назад (ну или сколько там...) прятал труп почтальона. МарьВасильевна залезает в эту таинственную «скорую подлодку» последней - и мееееедленно (по замыслу, видимо, «драматично», но это уже было очень смешно) - опускается под сцену.
Дальше они иногда будут пользоваться люком как телепортом в Москву. Очень удобно!
Но, шутки шутками, со временем здесь появится ещё один религиозный подтекст - после распятого Ивана Григорьева - уже, в общем-то, заданный почтальоном.
Проход через люк - как минимум «инициация», как максимум - «смерть», а в бытовом смысле - прохождение девятью кругами ада с последующим возвращением оттуда. Угадайте, кто будет пользоваться такой короткой дорогой чаще других? Правильно, Саня!
Кораблёв, отправляющий Татариновых в столицу, как бы хоронит их для себя, хоронит свою любовь. А ещё заодно - репетирует (или «программирует») судьбу МарьВасильевны. Ммм, а отчасти и НиныКапитоновны (в буквальном смысле) и Кати, которую будет считать мёртвой Саня.
Короче, уехали бы со сцены «поездом» за кулисы, авось, и сюжет бы по-другому развивался!
Обеденный перерыв. Ой-ёй, едят-то тоже почти из люка...
Сам ИванПалыч в Москве оказывается без каких-либо ухищрений, как и Саня. Свет зажёгся, он почему-то спит на улице, его грабят малолетние миллионеры - в общем, всё путём...
При этом Саню он берёт с собой ровно по той причине, что над душой стоит «товарищ милиционер», вот честное слово!
Они уже обменялись взглядами, полными любезности (ух, я забыла, играет ли милиционера тот же самый «злой жандарм», но Кораблёв его ненавидит похлеще, чем Николая Антоновича!), мальчик «впился, как аптекарская пьявка», - и нет теперь для Кораблёва плевка в систему приятнее, чем цинично взять без направления наробраза девятого воспитанника! Спокойно приводит его в коммуну отмываться дым-машиной, а директор даже указку не ломает (какая жалость). Почему тогда спал на улице - ещё одна загадка первого отделения =)
Впрочем, тут уже всё очень весело, мило - и об этом в другой раз.