Родина моя, ты сошла с ума...
Моего прадеда Федора чекисты забрали за то, что имел новый дом пятистенок и лошадь. Многодетную, как почти у всех крестьян того времени семью сначала вышвырнули на улицу. А потом сослали умирать от голода в морозную таежную глушь. Бабушке Анне было 4 года, когда она последний раз видела отца. Жене в свидании отказали, а из детей к нему пустили только ее. Избитый, с покалеченной чекистами рукой, отбитыми почками - увидев дочь, он заплакал. Наутро прадеда Федора расстреляли.
Деда Александра сослали в Сибирь за «рационализаторское мышление». Он пахал землю на тракторе. Крыши у трактора не было. Ливень как из ведра. Холод собачий. Дед соорудил крышу над головой - из рогатин и хвои. «Значит, тебе советская техника не нравится?» - с издевкой спросил оперуполномоченный. Учиться «любить советскую власть» деда отправили в тайгу.
Еще одного деда - Кондрата - забрали прямо из дома. Пока кожаные куртки входили во двор, он успел шепнуть младшему сыну: «Беги к соседям, скажи батьку взяли, пусть хоронятся!» Мальчишка юркнул в подсолнухи и что есть мочи пригибаясь припустил через огород на соседнюю улицу. В тот день верноподданные Феликса Дзержинского забирали всех, кого удалось застать дома. Пока «воронок» объезжал кругом - сосед успел скрыться. Деда Кондрата после бесчеловечных пыток расстреляли.
То, что написано ниже - в школьных учебниках не встретишь. Эти книги не скоро появятся на книжных прилавках. Если когда-нибудь появятся вообще. Ответ на вопрос «почему» вдумчивый читатель найдет между строк. Всем невинно убиенным новомученникам российским - Вечная память.
Пролог
…Этот человек жил тут же, в снежном городе Петра, захваченном большевиками. Высокий, похожий на скелет, одетый в солдатское платье, висевшее на нем как на вешалке, 20-го декабря в Смольном на расширенном заседании совнаркома появился Феликс Дзержинский. Под охраной матросских маузеров, в куреве, в плевках, в шуме и неразберихе, среди «страшных» и «веселых чудовищ» большевизма.
Он говорил трудно, неправильным русским языком с сильным польским акцентом и неверными ударениями. Говорил волнуясь, торопясь, словно не сумеет, не успеет сказать всего, что надо. В его изможденном лице, лихорадочно-блестящих глазах, заостренных чертах чувствовался фанатик.
- Революции всегда сопровождаются смертями, это дело самое обыкновенное! И мы должны применить сейчас все меры террора, отдать ему все силы!
Протокол этого заседания хранится в Кремле, как реликвия, ибо «наспех записан самим товарищем Лениным»: «Назвать комиссию по борьбе с контрреволюцией - Всероссийской Чрезвычайной Комиссией при Совете Народных Комиссаров и утвердить ее в составе: - председатель т.Дзержинский...»
С этого дня Дзержинский занес над Россией «революционный меч». По невероятности числа погибших от коммунистического террора он превзошел и якобинцев, и испанскую инквизицию, и терроры всех реакций. Связав с именем Феликса Дзержинского страшное лихолетье своей истории, Россия едва не захлебнулась в крови.
Лев революции
По иронии русской истории и русской революции, человек, вставший во главе террора "рабоче-крестьянской" России, не был ни рабочим, ни крестьянином, ни русским. Родовитый дворянин, помещик, поляк - Феликс Дзержинский родился в 1877 году в родовом имении "Дзержиново" Ошмянского уезда, Виленской губернии. Богатства у Дзержинских не было, ибо знатные пращуры все прокутили, и к рождению Феликса осталась усадьба да 92 десятины пахотной земли.
Мать Гелена Янушевская, по происхождению польская дворянка. Родила пятерых сыновей и трех дочерей. Воспитывала их в неприязни ко всему русскому, православному, восхищалась польскими патриотами, которых царское правительство ссылало в Сибирь. Когда была беременна Феликсом, не заметила отрытый люк подпола и провалилась. Той же ночью родила. Роды были трудными, мальчика назвали Феликсом, что значит «счастливый».
Не с мужественным и спокойным отцом имел сходство обожаемый в семье, почти эпилептически-нервный сын Феликс. Он был разительно схож с матерью, женщиной редкой красоты. Воспитывался в строгом католицизме. Уже будучи чекистом, он писал: "До 16 лет я был фанатически религиозен". И вспоминал чрезвычайно интересный эпизод из своей юности.
Однажды старший брат, студент Казимир спросил Феликса:
- Как же ты представляешь себе Бога?
- Бог - в сердце! - указал Феликс на грудь. - Да, в сердце! А если я когда-нибудь пришел бы к выводу, как ты, что Бога нет, то пустил бы себе пулю в лоб! Без Бога я жить не могу...
Шестнадцатилетний Феликс стал готовиться к карьере католического священника. Однако в религиозной семье Дзержинских это посвящение Феликса Богу неожиданно ни у кого не вызвало восторга. Мать и близкий семье ксендз вдруг всеми силами воспротивились посвящению Феликса Дзержинского религии. Объяснялось это просто: Феликс был не только религиозен, но фанатически повелителен и нетерпим. Даже в родной семье на почве фанатизма у Дзержинского вспыхивали недоразумения. Он не только исступленно молился, нет, он заставлял молиться всех сестер и братьев. Что-то надломленное чувствовалось уже в этом отроке, чуждом неподдельной жизнерадостности. Из светло-зеленых глаз нежного юноши глядел узкий фанатик. И не фанатик-созерцатель, а фанатик действия, фанатик насилия.
Позже он напишет: «Я вдруг понял, что Бога нет! Я целый год носился с тем, что Бога нет, и всем это горячо доказывал». Разрушение всего, что не есть то, во что верует Феликс Дзержинский - было его единственной страстью. Именно поэтому, разуверившийся в Боге, он не сдержал обещания "пустить себе пулю в лоб". Он не знал себя, когда говорил это. Такие Дзержинские не кончают самоубийством - они скорее убивают других.
Он был вполне согласен с фразой Ленина: «пусть 90% русского народа погибнут, лишь бы дожили до мировой революции». В семье Дзержинских дети воспитывались не только в духе католицизма. Культивировался еще и пафос национальной польской борьбы против поработительницы Польши - России. В 1922 году, когда Дзержинский был уже главой всероссийской «чеки», он написал жуткие слова об этих своих юношеских чувствах к русским: «Еще мальчиком я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей».
"Лев революции" - это часто встречающееся в коммунистической литературе именование Дзержинского мне кажется неслучайным и характерным. В католической литературе времен инквизиции вы найдете то же определение великого инквизитора Торквемады - "лев религии". И вот когда большевистская революция разлилась по стране огнем и кровью, сорокалетний Дзержинский - человек больной, человек вывихнутой души и фанатической затемненности сознания, растерявший уже многое из человеческих чувств, пришел к посту коммунистического Торквемады.
Стреляйте, если хотите быть палачами…
29 апреля 1914 года Варшавский окружный суд слушал дело лишенного всех прав ссыльнопоселенца Дзержинского и приговорил: "бывшего дворянина Ошмянского уезда Вилeнской губернии Феликса Дзержинского, 35 лет, обратить в каторжные работы на три года". Вместе с другими приговоренными к каторге Дзержинский должен был отправиться в известный суровостью режима Орловский централ.
Пересыльный Лещинский, вспоминая эту поездку из Варшавы в Орел, писал, что в дороге их плохо кормили, некоторые от недоедания падали в обморок, и часть арестованных потребовала у конвoя пищи и табака. Среди требовавших особой резкостью выделялся Дзержинский. Он даже вызвал начальника конвоя, и когда тот заявил, что в случае какого бы то ни было бунта прикажет стрелять, стоявший перед ним бледный, возбужденный Дзержинский вдруг резким движением разорвал на себе рубаху и выставляя вперед голую грудь, закричал:
- Можете стрелять! Сколько угодно! Не боимся ваших угроз! Стреляйте, если хотите быть палачами, мы от своих требований не откажемся!
Эффектная сцена. Искренняя. Повисла тишина. Минуты две Дзержинский и начальник конвоя смотрели друг на друга не мигая. Затем начальник конвоя повернулся и вышел из вагона. Час спустя арестанты получили требуемую еду и махорку.
Через четыре года, когда начальником всех российских тюрем окажется Дзержинский, подобное поведение заключенных станет невозможным. Есть известный предел героизму и эффектным жестам - на скотобойне их уже не бывает.
В то время как большинство ЦК еще колебалось - идти ли с Лениным на октябрьский заговор и восстание, Дзержинский безоговорочно поддержал ленинское требование захвата власти. Став главой и душой большевицкого Военно-Революционного комитета в Петрограде, Дзержинский принял в октябре активное участие и непосредственное руководство в свержении Временного Правительства. Слабо сопротивляясь, Временное Правительство пало.
Сплотившиеся вокруг Ленина демагоги, авантюристы, преступники и откровенно душевнобольные быстро распределяли государственные портфели, размещаясь в хоромах Кремля и в национализированных аристократических особняках. Инженер-купец Красин рвал промышленность, Луначарский занялся театром, балетом и актрисами, не вполне уравновешенного Чичерина успокоили ролью дипломата, Крестинского - финансами, Сталина - армией. Скелету с хитрым подмигиванием глаз, поместившемуся за ширмой на Лубянке, в этом хаосе октября отдали самое ценное - жизни. И Дзержинский принял кресло председателя ВЧК.
Тьма над бездною
25 сентября 1919 года, "бледный как полотно", с трясущимися руками и прерывающимся голосом, Дзержинский приехал на автомобиле в тюрьму Московского ЧК и отдал приказ по всем тюрьмам и местам заключения Москвы расстреливать людей "прямо по спискам".
Дзержинский никогда не идеализировал рабочий класс. Те конкретные Иваны да Марьи, которых юный Дзержинский когда-то пламенно агитировал в кабаках, были абсолютно чужды и в своей конкретности даже ненавистны его революционной фантазии. Однажды в кабаке возле Стефановского рынка будущего главу ВЧК рабочие закидали бутылками. В другой раз пролетарии с завода Гольдштейна, поймав на темной улице охваченного фанатической идеей родовитого паныча, избили его еще серьезнее - с нанесением ножевых ран в висок и голову, так что Дзержинскому пришлось зашивать эти раны у доктора.
…Апогеем красного террора была зима 1920 года. Москва замерзала без дров, квартиры отапливались чем попало - мебелью, книгами. Голодные люди жили в шубах, не раздеваясь, и мороженая картошка казалась населению столицы верхом человеческого счастья. В жуткой темноте зимних ночей колеблющимся светом ночь напролет маячили грандиозные электрические фонари на Большой Лубянке. Сюда, к Дзержинскому, в квартал ЧК без устали свозили "врагов" революции. Здесь в мерзлых окровавленных подвалах в эту зиму от количества казней сошел с ума главный палач «чеки» латыш Мага, собственноручно расстрелявший больше тысячи человек.
Дзержинский работал по ночам. Палачи - тоже. Ночью вся Лубянка жила бурной, взволнованной жизнью. Феликс Эдмундович любил подчеркнуть: "Я себя никогда не щадил и не щажу!" Про эту "беспощадность к себе" рассказывал и его помощник, чекист Лацис: "В ЧК Феликс Эдмундович везде жаждал действовать сам. Он сам допрашивал арестованных, сам рылся в изобличающих материалах, сам устраивал арестованным очные ставки и даже спал тут же на Лубянке, в кабинете, за ширмой, где была приспособлена для него кровать".
Председатель ВЧК был "аскетом". Тот же палач Лацис сентиментально вспоминает, как в голодную зиму 1920 года вместо конины курьер то и дело приносил «главе террора» более вкусные блюда. Дзержинский ругался, требуя, чтоб ему давали "обычный обед сотрудника чеки". Но чекисты "из любви" обманывали вождя террора, ибо "усиленная работа расшатывала изнуренный организм Феликса Эдмундовича».
Работа была, действительно, изнуряющая. Из-под пера Дзержинского смертные приговоры шли сотнями. "Дзержинский подписывал небывало большое количество смертных приговоров, никогда не испытывая при этом ни жалости, ни колебаний", пишет бывший член коллегии ВЧК Другов. А после взрыва в Леонтьевском переулке Дзержинский перешел уж к бессчетным массовым казням.
Террором, шпионажем, доносами вождь залитых кровью кожаных курток отнял у страны возможность не только говорить, но думать, чувствовать, ненавидеть. В начале 1918 года Дзержинский на Лубянке занял под свою опричнину грандиозные дома страховых обществ с обширнейшими подвалами и погребами. ВЧК превратилась уже в мощную кровавую организацию, которая в процессе революции захватила безоговорочную власть над страной.
В 1918 году руководимая Дзержинским ВЧК была уже государством в государстве, и Лубянка фактически властвовала над Кремлем. Это был коммунистический "центр центров".
Передовые бойцы революции
Дзержинский взломал общественную преисподнюю, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал нечеловеческую силу своей армии. Руками этой жуткой сволочи Феликс Эдмундович и стал защищать коммунистическую революцию. Желая расстрелами в затылок как можно быстрее создать коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году стремительно раскинул по необъятной России кровавую сеть «чрезвычаек»: губернские, уездные, городские, волостные, сельские, транспортные, фронтовые, железнодорожные, фабричные. Прибавив к ним "военно-революционные трибуналы", "особые отделы", "чрезвычайный штабы" и "карательные отряды".
Честное слово, стоит вглядеться в облик чекистов, окружавших Дзержинского в борьбе за идеалы мирового октября. Первыми неизменными помощниками Дзержинского в ВЧК были два знаменитых латыша Петерс и Лацис.
Грива черных волос, вдавленный проваленный нос, челюсть бульдога, большой узкогубый рот и щели мутных глаз - таков словесный портрет Якова Петерcа, ставшего правой рукой Дзержинского. Человек без биографии, латыш-проходимец, несвязанный ни с Россией, ни с русским народом - в летопись коммунистического террора он вписал самые кровавые страницы. Залил кровью Дон, Петербург, Киев, легендарно зверствовал в Тамбове и обезлюдил расстрелами Кронштадт.
Левой рукой Дзержинского и вторым членом коллегии ВЧК был Мартин Судрабс. Еще один Латыш, прогремевший по России под псевдонимом Лацис. Этот люмпен-пролетарий, высший чиновник террора, как и Петерс, вышел из-под половиц большевицкого подполья, где ходил под кличкой "Дядя".
Лацис писал: «Пленные не расстреливаются» - это смешно! Вырезать всех раненых в боях против тебя - вот закон гражданской войны». Или вот еще: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить - к какому классу он принадлежит, какого образования, воспитания, происхождения или профессии. Эти вопросы должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».
При обсуждении в Москве вопроса о прерогативах ЧК эти террористические положения Лациса один из чекистов, Мизикин, еще более упростил: "К чему даже эти вопросы о происхождении, образовании?! Я пройду к нему на кухню и загляну в горшок: если есть мясо - враг народа, к стeнке!»
Третьим членом коллегии ВЧК при Дзержинском был латыш Александр Эйдук. О его деятельности с отвращением отзываются даже коммунисты. Ненормально развитой широкий лоб, белесые глаза, бледное лицо, перебитая рука, весь вид Эйдука вполне отвечал его страшной репутации.
От Петерса, Лациса и Эйдука, этих трех примитивных латышей, начальник Особого Отдела ВЧК доктор М.С.Кедров отличался интеллигентностью и утонченностью. Высокий брюнет с матовым цветом кожи, тонкими чертами умного лица и - больным взглядом отсутствующих глаз. Этот медик, юрист, музыкант, ставший начальником Особого Отдела ВЧК, на своем посту проявил совершенно чудовищную изощренность садизма.
Над ним тяготела наследственность: старший брат, скрипач, умер в костромской психиатрической больнице. Странности Кедрова первоначально обнаруживались в охватившей его патологической жадности. Эта жадность доходила до того, что богатый человек Кедров лишал своих детей пищи. Он так точно распределял "количество калорий" между ними, что дети кричали и плакали, а жена умоляла друзей повлиять на мужа, чтобы он прекратил эти "научные опыты".
К моменту октябрьской революции Кедров был, вероятно, уже совсем психически больным человеком. В 1919 году Дзержинский отправил доктора Кедрова усмирять север России. И здесь в Архангельске полупомешанный садист в роли начальника Особого Отдела ВЧК дал волю своим кровавым инстинктам. Вблизи Холмогор он сажает на баржу более 1000 человек обвиненных в контрреволюции и приказывает открыть по ним пулеметный огонь. До отказа набивает тюрьмы детьми 8-14-летнего возраста, называя их "шпионами буржуазии". По его приказу чекисты под предлогом все той же классовой борьбы с шпионажем расстреливали шедших в гимназию детей.
Помните любимую Ильичом «Лунную сонату»? Кедров был пианистом-виртуозом, слушая его Илиьч восклицал, обращаясь к Крупской:
- Надя, как Кедров играет! Ах, как он играет!
После фантастически-кровавого покорения севера России карьера Кедрова внезапно оборвалась: с кровавых подмостков он сошел драматически - помещен в сумасшедший дом как душевно-больной. На XX съезде партии Хрущев рассказал, как Лаврентий Берия арестовал, пытал и убил Кедрова. Из тюрьмы на Лубянке Кедров писал в ЦК умоляющие письма: "Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено... Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце". Но поссорившись, гангстеры обычно беспощадны друг к другу. И Берия пустил Кедрову пулю в затылок.
На Кавказе потрясающими массовыми расстрелами прославился полномочный представитель Дзержинского Георгий Атарбеков. Он лично прямо в кабинете убил своего секретаря. В Армавире, при отступлении красной армии, только чтобы "хлопнуть дверью", Атарбеков расстрелял несколько тысяч заложников, находившихся в подвалах армавирской чека. И в том же Армавире, задержав на вокзале эшелон с ехавшими грузинскими офицерами, врачами, сестрами милосердия, возвращавшимися после войны к себе на родину, Атарбеков, несмотря на то, что эшелон имел пропуск советского правительства, приказал вывести людей на площадь перед вокзалом и расстрелял их из пулеметов. Всех. Поголовно.
Его жестокость вызвала протесты среди рядовых коммунистов в Москве. Атарбеков неоднократно получал предупреждения от ЦК партии. Эти попытки как-то вмешаться в "деятельность" Атарбекова вызывали у Дзержинского приступы ярости: председатель ВЧК не терпел вмешательства в работу своего ведомства.
Тем, кто в оценке деятельности тех или иных «героев революции» склонен ссылаться на «официальные источники», приведу такой факт. Когда в 1925 году, став наркомпочтелем Закавказья, Атарбеков, летевший на аэроплане вместе с чекистами А.Мясникьяном и С.Могилевским, разбился при падении - коммунистическая печать писала о нем: "Его жизнь была полна сплошного героизма, борьбы, успехов и побед".
В садизме с Атарбековым и Кедровым соперничал действовавший на Украине щупленький человечек с подергивающимся лицом маньяка и блестящими белками бегающих глаз, знаменитый чекист, малограмотный столяр Саенко. Наиболее жуткие страницы в книгу былей украинского террора вписал именно он.
По занятии Харькова белыми, во дворе харьковской тюрьмы, в бывшей кухне, обращенной Саенко в застенок, кроме прочих орудий "допроса", были найдены пудовые гири. Пол кухни был покрыт соломой, густо пропитанной кровью. Стены испещрены пулевыми выбоинами, окруженными брызгами крови, частицами мозга, обрывками черепной кожи с волосами. Вскрытие вырытых 107 трупов обнаружило переломы ребер, перебитые голени, отрубленные головы, прижигания раскаленным железом. У одного из трупов голова оказалась сплющенной в плоский круг, что, вероятно, было произведено теми самыми пудовыми гирями. Некоторые вырытые трупы были в таком виде, что харьковские врачи не смогли понять, что с ними делал Саенко.
После того как этот щупленький человечек с блестящими белками и подергивающимся лицом сошел с ума от своих неистовств - чекисты тут же пустили его «в расход». Саенко сделал Дзержинскому дело. На посту коменданта ЧК его сменил другой, психически "здоровый" чиновник террора.
Вот она - армия передовых бойцов революции, фельдмаршалом которой стал Дзержинский. Известно, что за гробом умиравших чекистов он всегда шел лично, хороня солдат своей армии под звуки революционного траурного марша: "Вы жертвою пали в борьбе роковой, в любви беззаветной к народу".
Крест Ильича
Трудно сказать, какой тип чиновников террора вызывает большее отвращение. Разумеется, лично, физически убивать людей так, как убивали Лацис, Атарбеков или Саенко - Дзержинский не мог. Нервная система не позволяла. Это подтверждает рассказ его бывшего помощника левого эсэра Александровича.
В 1918 году, когда отряды чекистов состояли сплошь из матросов, один такой матрос вошел в кабинет Дзержинского в совершенно пьяном виде. Аскет Дзержинский сделал ему замечание, но пьяный внезапно обложил Дзержинского матом, вспомнив заодно и всех его родителей. Дзержинский затрясся от злобы, не помня себя выхватил револьвер и застрелил матроса. После чего с ним случился припадок падучей. А вот еще одно из воспоминаний.
"Высокий, неопрятно одетый, в больших сапогах, грязной гимнастерке, Дзержинский в головке большевиков симпатией не пользовался. Он внушал к себе только страх, и страх этот ощущался даже среди наркомов. Помню, в 1918 году Дзержинский пришел однажды на заседание совнаркома, где обсуждался вопрос о снабжении продовольствием железнодорожников. Он сел неподалеку от Ленина. А надо сказать, что на заседаниях у Ленина была привычка переписываться короткими записками. В этот раз очередная записка пошла к Дзержинскому: "Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?" В ответ от Дзержинского к Ленину вернулась записка: "Около 1500". Ленин прочел, что-то хмыкнул, поставил возле цифры крест и передал ее обратно Дзержинскому.
Далее произошло странное. Дзержинский встал и, как обычно, ни на кого не глядя, вышел. Ни на записку, ни на уход Дзержинского никто не обратил никакого внимания. И только на другой день вся эта переписка вместе с ее финалом стала достоянием разговоров, шепотов и пожиманий плечами. Оказывается, Дзержинский всех этих "около 1500 злостных контрреволюционеров" в ту же ночь расстрелял, ибо "крест" Ленина им был понят, как указание.
Разумеется, никаких шепотов, разговоров и качаний головами этот "крест" вождя и не вызвал бы, если б он действительно означал указание на расправу. Но, как мне говорила Фотиева:
- Произошло недоразумение! Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял! Владимир Ильич обычно ставит на записке крест, как знак того, что он прочел и принял, так сказать, к сведению".
На убийство Урицкого в Петрограде и покушение на Ленина в Москве Дзержинский ответил морем крови. В Москве, в Питере, по всей России по приказам Дзержинского началась кровавая баня. Сидевшие в те дни в московских тюрьмах называют это время "дикой вакханалией красного террора".
По директиве Дзержинского террор прокатился из центра по всей России. Не было ни одной губернской или уездной «чеки», которая не расстреляла бы в отместку за эти выстрелы десятков и сотен невинных людей. Вся кровавая сеть чрезвычаек Дзержинским была приведена в действие. Расстреливали где попало, у тюремной стенки, в подвалах, в оврагах, в лесах. Расстреливали кого попало: монархистов, республиканцев, социалистов, зажиточных крестьян, интеллигентов, буржуа, офицеров, священников.
Страна захлебнулась в крови и лежала без пульса.
Пост сдал, пост принял
Но время шло. Фронтов гражданской войны уже не существовало. Из Красной Москвы в хорошо сшитых фраках поехали в Европу советские дипломаты. И Ленин вдруг решил убрать Дзержинского с авансцены Кремля куда-то вглубь кулис. И Дзержинского спрятали. В 1921 году уйдя с поста председателя ВЧК, он стал народным комиссаром путей сообщения. Дабы смыть с этой фигуры кровь, многие коммунисты стали развивать довольно бездарную легенду о "золотом сердце" Дзержинского.
Известный своими скандальными театральными похождениями пошляк Луначарский писал: "Дзержинский - облик суровый, но за суровостью этой таится огромная любовь к человечеству, и она-то и создала в нем эту неколебимую алмазную суровость". Прожженный циник Карл Радек вторил ему: "В Дзержинском всегда было много мечты, в нем глубочайшая любовь к людям и отвращение к насилию".
Откуда ни возьмись вынырнул алкоголик Семашко, захудалый провинциальный врач, ставший наркомздравом: "Дзержинский с его тонкой душой и исключительной чуткостью ко всему окружающему, с его любовью к искусству и поэзии, этот тонкий и кристальный Дзержинский стал на суровый жесткий пост стража революции". Да кто только не писал восторженно о "нежном и беспощадном, мягком и суровом, храбрейшем из храбрых вожде кожаных курток", верховном хранителе коммунистической революции! Ганецкие, Гуковские, Козловские - писала вся банда темных дельцов, облепивших пирог ленинской власти.
Будучи человеком, проведшим всю жизнь в тюрьме сначала в качестве заключенного, а затем в качестве тюремщика, Дзержинский был сведущ только в одном деле - в деле транспорта людей на тот свет. В роли хозяйственника он не преуспевает. Гневается и требует, чтобы его окружали не инженеры, контролеры и стрелочники, а сплошь - "борцы, одушевленные великой идеей". Ленин, человек с весьма развитой практической сметкой, сразу понял, по свидетельству Троцкого, что Дзержинский на хозяйственном посту "никуда не годится". Но куда же деть эту кровавую куклу октябрьского паноптикума?! Она столь грандиозна, что спрятать ее некуда. К тому же Дзержинский вовсе не из тех, кого ублажишь мелочью. Вельможный пан невероятно честолюбив, ему нужна работа «во всемирном масштабе».
Ленинская оценка только подлила масла в огонь той дворцовой склоки, которую вели Троцкий и Сталин. Сталин хорошо знал силу этой мыслящей гильотины: на чью сторону она встанет, тот и будет "вождем". И в борьбе за власть Сталин прекрасно использовал уничтожающую оценку Лениным Дзержинского: оскорбленный министр примкнул к Сталину.
Со смертного одра Ленин направлял свой удар против Сталина и Дзержинского... Но - поздно. Паралич Ленина прогрессировал. На пятом году революции Ленин уже только мычал, а на шестом перестал и умер.
Поддержавший Сталина Дзержинский, как бы в отместку Ильичу получил, по смерти Ленина, высший хозяйственный пост в стране. В феврале 1924 года он стал председателем Высшего Совета Народного Хозяйства. Возглавив советское хозяйство, видная отовсюду багровая от запекшейся крови фигура Дзержинского, называемая коммунистами "исполинской", стала еще смешней и нелепей. Полнейший дилетант на этом посту, он писал: "Если не найдете хирургического метода и хирургов - ни черта не выйдет! Доклады, доклады, доклады… Отчеты, отчеты, отчеты! Цифры таблицы! Бесконечный ряд цифр! Как взяться за дело?! Здесь необходима хирургия! Надо найти смелую и знающую группу людей и дать им нож, безапеляционный".
…гаснут свечи, кончен бал
Он сильно изменился во внешности, нездорово растолстел, обрюзг, стал неузнаваем. От былого "аскета" осталась лишь прежняя саркастическая усмешка. В роли хозяйственного диктатора, 20-го июня 1926 года на трибуне перед высшим форумом коммунистической партии Дзержинский выступил с программной речью о хозяйственном положении страны и его перспективах. Эту речь, как всегда, Дзержинский произносил с необычайным волнением, с кучей превосходных степеней, путаясь, заикаясь, не улавливая собственных мыслей. Голос Дзержинского переходил в срывы.
- А вы знаете отлично, моя сила заключается в чем! Я не щажу себя никогда! И поэтому вы все здесь меня любите, потому что вы мне верите! - кричал Дзержинский все чаще прижимая обе руки к сердцу.
Слушатели думали, что это ораторский жест. Но оказалось, это сердце давало оратору сигнал, что оно устало биться в груди Дзержинского. Он сошел с трибуны и через два часа, упав на пол, умер от припадка грудной жабы. По столице поползли слухи о подмешанном яде, о самоубийствe. Дворцовые тайны Кремля питают венецианские темы. Но, нет, Дзержинский умер естественно.
После него остались сын, Ясек и жена Софья Сигизмундовна, урожденная Мушкат, на которой женился Дзержинский еще в годы ссылки и которая при нем играла ту же бессловесную роль, что Альбертина при Марате. В мире нет человека, которому судьба не дала бы привязанности женщины.
Что касается Ясека - родители его воспитанием не занимались, они то сидели на нарах, то делали революцию. Худенький, слабенький, болевший рахитом и цингой Ян вначале был под присмотром мачехи своей матери художницы Каролины Шмурло. Затем мальчика забрал и выходил брат матери, врач М.Мушкат, имевший сам четверых детей. Умер Ян в Москве от сердечного приступа в том же возрасте, что и отец - в 49 лет (пытался передвинуть шкаф в квартире).
Эпилог
Итак, самое время подытожить. Имевший некий революционный опыт Дантон говорил: "В революции всегда власть попадает в руки больших злодеев". Вульгарно было бы делать из Дзержинского порочно-мелодраматическую нереальную фигуру кровопийцы. Гораздо страшнее то, что директор этого "театра ужасов" Дзержинский был совершенно нормальный коммунист. С 1917 года с момента организации ВЧК авторитет Дзержинского в правительстве и в партии всегда был непререкаем. Глава ВЧК был главным персонажем революции. Это он гекатомбами трупов удержал власть коммунистической партии над народом. Это его победа.
Созданная Дзержинским ВЧК по праву занимает первое место в истории всех терроров. Ее кровавая слава переживет не одно поколение. Этой чести у "сторожевого пса октябрьской революции" не отнять.
(с) SergDwarkin по материалам книги Романа Гуля «Дзержинский. Начало террора»