ИЗБРАННИКИ: Господин кораблей и гаваней (4)
IV. «Хирилондэ»
883-1075 годы Второй Эпохи
«Кажется, что с годами Тар-Алдарион стал одержим морем, кораблями и дальними странствиями. Нельзя сказать, что он вовсе пренебрегает делами Острова, но много чаще, чем в Арменелосе, найти государя можно на верфях Роменны, в Доме Уинен или в каюте «Хирилондэ» [1]. Многие при дворе ропщут, видя столько неподобающее поведение короля, и вздыхают о временах Тар-Менелдура, и радуются, когда корабль вновь уносит короля к дальним берегам, оставляя Нуменорэ во власти наследницы Анкалимэ, коя правит как регент, вникая во все дела государства, рачительно и твердо. Думаю, королевский Совет мечтает о тех временах, когда наследница примет скипетр и власть; я слышал, её и сейчас иногда называют Белой королевой Острова. Королю же мало дела и до шепотков при дворе, и до сожалений; не сомневаюсь, ему всё известно, но он пренебрегает недовольством знати и недоумением простолюдинов. Тар-Алдарион не позволяет никому стоять у него на пути, отвергает увещевания и упрёки, сметает любые препятствия. В нетерпении и решимости своей он подобен смертоносному копью, устремлённому к цели…»
(Из хроник королевского дома Нуменорэ)
Анкалимэ с детства привыкла к бесконечным наставлениям матери.
Для мужчин весь мир - их игрушка, говорила Эрендис. Они уезжают прочь, уплывают в дальние края, уходят на войну, женщинам же остаётся рожать им детей, ждать их возвращения, встречать их с радостью, если они возвращаются живыми, и оплакивать, если они гибнут. Мужчинам кажется, что весь мир создан им на потребу, они беспечны, как жаворонки, веселы и любезны со всеми, но лишь пока ничто не противостоит их желаниям: тогда они становятся жесточе морского ветра. Когда же им, как детям, прискучат все прочие игры, они обратятся к великой игре, которая им милее всего: к войне. Так было и так будет, и этого нам не изменить. Но мы тоже дети великих; достанет у нас и воли, и отваги. И потому я говорю тебе, дочь моя: не склоняйся ни перед кем! Стоит хоть раз уступить им, и они не успокоятся, пока не согнут тебя до земли.
Анкалимэ не сомневалась в правоте матери; и всё же…
Не разделяя устремлений отца, Анкалимэ восхищалась им: его силой, решимостью, способностью противостоять всему миру в стремлении к цели, ломать любое сопротивление. Отец врывался в её жизнь порывом морского ветра. Бронзовое от загара лицо, с которого сияли светлые смеющиеся глаза; сильные руки; запах соли, дублёной кожи, водорослей и неведомых трав… Он никогда не был полностью здесь и сейчас; не был с ними. С ней. Анкалимэ робела его, восхищалась, боялась. Любила.
Отец так и остался единственным истинным мужчиной в её жизни. Все прочие казались слишком слабыми, мелкими, мелочными. Никто не выдерживал сравнения.
Однажды, ещё ребёнком, она нашла в сундуке невесомую золото-лазурную мантию из птичьих перьев, пахнущую пряными и сладкими благовониями - один из подарков, которые отец привозил матери из Покинутых земель. Набросила на плечи, закружилась в вихре солнца и небесной синевы, воображая себя прекрасной птицей, взлетающей высоко-высоко в небо…
Вошла мать. Молча сняла с плеч девочки легчайший покров и, не колеблясь ни секунды, швырнула в огонь. Анкалимэ долго ещё потом не могла избавиться от отвратительного запаха палёных перьев: ей казалось, он въелся в одежду, в волосы, в кожу, и ничем его было не смыть. Ей часто снились эти мгновения, когда она воображала себя птицей, когда небо казалось таким близким, а сама она - лёгкой, как пёрышко. И каждый раз она просыпалась в слезах, зная, что её крылья сгорели в огне.
Сама не заметив того, Анкалимэ разлюбила мать; по крайней мере, ей самой так казалось. Её тяготили попытки опеки, бесконечные советы и не менее бесконечные разговоры о торжестве мужчин и унижении женщин. Она поняла в какой-то момент: мать пыталась выковать из неё оружие против отца. Не сумев усмирить его, привязать к себе и к Острову, хотела, чтобы за неё это сделала дочь.
- Ты меня не любишь! - плакала Эрендис.
Анкалимэ смотрела на неё спокойно, чуть отстранённо. Прошли те времена, когда слёзы матери заставляли её делать всё, что угодно, только бы не огорчить, не ранить.
- Ты используешь меня, - сказала негромко. - Может, вы оба делаете это, но отец по крайней мере учит меня быть королевой и не стесняет моей свободы. Он не заставляет меня слепо следовать его наставлениям. Я не чувствую вины, покидая Арменелос, а возвращаясь, не боюсь, что меня встретят жалобами и упрёками. Будь его воля, он не заставлял бы меня искать себе мужа - памятуя о том, как его самого принуждали вступить в брак, он избавил бы меня от этого, если бы мог. Да, этого требует Совет - и со временем я выйду замуж, чтобы родить наследника и утвердить своё право на трон. Это разумно. Но я хочу оставаться свободной, пока это возможно. Свободной от всех. Он не торопит меня - и тебе я не позволю вмешиваться в мою жизнь, решать за меня, говорить мне, что делать и как поступать. Этого не будет.
Анкалимэ почти перестала бывать в Эмериэ. Вести о смерти Эрендис также застали её во дворце.
Узнав о случившемся, королевна побледнела и словно бы окаменела. Не от горя: от гнева. Сильнее унизить её мать не смогла бы, даже продумывая и планируя это месяцами, как то оскорбление, какое когда-то нанесла отцу. Анкалимэ представила себе эту женщину - с некрасиво седыми у корней волосами, с набелённым старым лицом, - в девичьем белом платье спешащей навстречу человеку, который давно не любит её; представила, что было бы, если бы мать увидели такой все на пристани Роменны, услышала шепотки и смешки в толпе. Представила отца - по-прежнему стройного, загорелого, сильного, спускающегося по сходням с корабля; золотого орла, словно благословение простиравшего крылья над его головой, - и старуху, протягивающую к нему морщинистые руки. Страшная, нелепая, жалкая, до тошноты отвратительная, эта картина, как живая, встала перед её глазами, словно была выжжена в зрачках раскалённым железом, и она не знала, что было бы хуже - если бы отец прошел мимо или если бы взял свою нелюбимую покинутую жену за руку, провел сквозь толпу, спасая от позора, увёз во дворец, как вновь обретённую королеву. Какое счастье, что всего этого не случилось!
Стиснув руки, она расхаживала по комнате.
Надо запретить всем говорить об этом, запретить под страхом немилости наследницы, под страхом ссылки, навсегда. Пусть мать запомнят надменной, стареющей, одинокой - но сохранившей достоинство, до конца не уступившей королю.
Остановилась у окна. Посмотрела на белое дерево - прямое, стройное, в пене благоуханных цветов.
И вдруг расплакалась горько и безутешно, как плачут только дети.
Двенадцать лет, с того дня, как Алдарион объявил её наследницей, Анкалимэ оставалась регентом на время отлучек короля. Она с удовольствием вникала во все дела правления, судила мудро и справедливо и установления отца исполняла безукоризненно, чем снискала уважение Совета, простых людей и самого Алдариона. Пожалуй, последнее для неё было важнее всего. После того, как отец вернулся из своего последнего плавания, дочь сидела по правую руку от него в Совете, и многие решения в том, что касалось Острова, принимала сама. Но всё чаще и настойчивее Совет требовал, чтобы королевская дочь, следуя закону, нашла себе мужа и, вступив в брак, произвела на свет наследника рода Элроса. Алдарион признавал справедливость этих требований, однако сам не торопил дочь с решением, памятуя о том, как настаивал его собственный отец на скорейшей женитьбе сына, и о том, к чему это привело.
Несчастной? Нет, она вовсе не чувствовала себя несчастной. Обманутой? - да. Мамандил [2] был для неё умным и весёлым собеседником, спутником, временами скрашивавшим её одиночество; ей нравился его голос, его песни - и, к тому же, доставляло удовольствие думать, что из всех претендентов на руку королевской дочери она одарила своим вниманием лишь одного: того, с кем не могла сочетаться браком. Будь закон иным, именно его она выбрала бы среди всех хотя бы для того, чтобы посмеяться над нарядными знатными красавцами и подразнить Совет. К тому же Мамандил не был ей неприятен. Пожалуй, она даже привязалась к нему.
Пока не узнала: он лгал ей. Лгал с первого дня, с первой встречи, с первого взгляда.
Однако, когда пришло время, изо всех она выбрала именно его, простив ложь, но не забыв о ней. Наверное, со временем это воспоминание потускнело и стёрлось бы. Наверное, жизнь наследницы и её супруга могла бы обернуться совсем по-другому, если бы у Халлакара нашлось больше понимания и терпения, если бы он следовал не только своим желаниям, если бы не посягал на то, что Анкалимэ ценила превыше всего - на её свободу. Сумей он пойти на уступки, смягчилась бы и она; между ними осталась бы привязанность, дружба, благодарная нежность, радость бесед и уверенность в том, что один всегда поддержит другого.
Но очень скоро выяснилось, что Анкалимэ не слишком хорошо успела узнать Халлакара за время их встреч. Новообретённый супруг хотел быть с ней всегда, каждый день, каждый час: в Совете, на прогулках, в постели. Он хотел близости. Он хотел детей. Он умолял, просил, требовал. Что ж, верно, Анкалимэ нужен был наследник; но после рождения Анариона она заявила прямо: «Отцу моему хватило меня одной; и мне довольно одного сына». Да пусть бы супруг занимался охотой, воинскими упражнениями, музицировал, плавал в дальние страны… чем там ещё любят развлекать себя мужчины? Она не собиралась ему мешать и хотела только одного: чтобы он не мешал ей. Она так и заявила ему со свойственной ей прямотой. Не помогло: ещё упорнее он старался быть рядом, словно нарочно досаждая ей. Не для того она избавилась от назойливых попыток Эрендис вмешаться в её жизнь, чтобы место матери занял муж! Ей вовсе не хотелось навязчивого мужского внимания; так же, как и её мать, Анкалимэ предпочитала компанию женщин. Мужчины в большинстве своём вовсе не были похожи на её отца: они были шумны, многословны, громко хохотали, похвалялись друг перед другом подлинными или мнимыми достоинствами, они были неумеренны в еде, питье и желании, они не любили покоя и не хотели его - и, хуже того, искренне верили, что женщинам в них нравится именно это. Но если всем прочим наследница престола могла приказать, супруг её объяснений и просьб просто не понимал: то ли тут же забывал о них, то ли думал, что она шутит.
Она начала выходить из себя. Хотя могло показаться, что все её оскорбления были тщательно продуманы и взвешены, на деле белая ярость застилала ей глаза, и она почти не помнила потом, что говорила. Это было страшно. Больше всего она боялась уронить свое достоинство. Но её супруг словно бы задался целью подтвердить справедливость нравоучений Эрендис.
Не хочешь ли ты править вместо меня и зваться Тар-Халлакаром? - обманчиво-спокойно спросила Анкалимэ, когда в очередной раз он попытался указать ей, какое решение следует принять на Совете скипетра.
Я твой муж, ответил он, и ты моя жена; жёны же от века повинуются мужьям, даже Варда, Несущая Свет, склоняется перед волей Манве.
Зря он произнёс эти слова. Зря. Анкалимэ вздёрнула подбородок и словно вдруг стала выше ростом.
Нет, - ответила она. Я - наследница короля, кровь от крови Элроса Тар-Миньятура и Эарендила Вестника. В свой час я буду править этой землёй, на которой ты - лишь один из многих моих подданных. Ты - не более чем управляющий имением в княжьих владениях: имение не принадлежит управляющему, и князь, будет на то его воля, может прогнать его.
То, как ответил Халлакар на эти слова, стало известно всему Острову.
Наследница объявила, что, буде она пожелает того, сможет выдворить управляющего из её владений, сказал он. Я не хочу ждать и сам покину этот дом. Прошу лишь об одном: пусть моя супруга и будущая королева посетит празднество, которое хочу устроить, чтобы проститься с домом моих предков.
Анкалимэ согласилась. Но прощальный праздник превратился в свадьбу, которую устроил Халлакар - в свадьбу, на которой он выдал замуж всех девушек из её свиты. Их ждала брачная ночь, Анкалимэ же провела её одна в своей постели - ибо, как сказал Халлакар, негоже наследнице престола спать со своим отставным управляющим. Наутро королевна покинула Хъяррасторни; вместо свиты её сопровождало лишь трое слуг Халлакара.
- Госпожа, я клянусь, я не хотела! Я не знала…
Лирулиндэ была ей скорее воспитанницей, чем придворной дамой. Анкалимэ нравилась эта девочка: умная, сметливая, в меру почтительная, в меру дерзкая, искренне восхищавшаяся своей госпожой, с горящими глазами слушавшая рассуждения об истории, стихах или политике. Пожалуй, королевна привязалась к ней. Доверяла ей. Зря.
- Почему же ты ни о чём мне не говорила? Не предупредила меня?
- Мы… я думала, ты всё знаешь!
- Откуда? Разве ты говорила мне о своих сердечных делах?
- Но господин Халлакар… он уверил нас, что тебе всё известно, и что ты не станешь…
- А когда ты поняла, что это не так, что ж ничего не сделала?
- Я не знала! Что мне было делать, госпожа?
- Хотя бы сопроводить меня наутро.
- Но я… пожалуйста, не наказывай меня! Я клянусь…
Анкалимэ поднялась, и девушка умолкла, глядя на королевну заплаканными глазами.
- Наказывать тебя? - тихо переспросила Анкалимэ. - За что же? Ты получила то, что хотела. Свадьбу, на которой присутствовала королевская чета, молодого красивого мужа, с которым ты будешь жить в любви, покое и достатке… У тебя будут дети, богатый дом, прекрасный сад и множество приятных забот - столько, что, должно быть, даже времени не будет посещать столицу.
Глаза Лирулиндэ расширились: она поняла.
- Госпожа!.. - крикнула отчаянно. Анкалимэ еле заметно поморщилась от громкого голоса.
- Ты можешь идти.
И, не дожидаясь новых заверений и просьб, вышла сама.
В сущности, какая разница, о чём все они думали. Кто-то решил, что будет весело подшутить над гордячкой-королевной, кто-то радовался долгожданному союзу с любимым, кто-то увидел возможность заключить хорошую партию, кто-то и вовсе не задумывался - как все, так и я. Это уже неважно. С неё довольно. Не нужны ей больше наперсницы, не нужен никто рядом. Она ошибалась, а нужно было брать пример с отца. Нет надежд - не будет и разочарований. Короли живут не ради себя. Превыше всего долг перед Единым и этой землёй. Пусть так и будет.
Говорят, что с той поры Анкалимэ преследовала супруга своей ненавистью. Нет, о, нет. Она не торопилась с решением и не стала сама говорить отцу о произошедшем: ждала, пока до него долетит молва. Знала: он позовёт её сам.
Отец рассказал о дошедших до него слухах. Анкалимэ промолчала. Его глаза были холодными и яркими. Что ты собираешься делать? - спросил. Анкалимэ ответила. Король долго безмолвствовал, обдумывая слова дочери, потом заговорил снова. Никому, даже королю, не следует вмешиваться в семейные дела, если не нарушен закон, - сказал он. Сколь мог, я воздерживался от этого. Но Халлакар унизил наследницу престола, её имя сделал достоянием молвы. Он - потомок Вардамира Нолимона, но запятнал честь дома Элроса. То, о чём ты говоришь - решение не оскорблённой женщины, но будущей королевы; оно разумно и справедливо. Я поддерживаю и утверждаю его; я сам уведомлю об этом Совет.
Супруг наследницы скипетра, говорил государь на Совете, не может в то же время быть князем и правителем одной из областей Нуменора. Да будет это законом ныне и впредь. Посему правителем Хъяррасторни станет муж госпожи Нэссаниэ, старшей дочери князя Халлакара, благородный Эстелмир; он же, как будущий правитель Южного княжества, по праву войдёт в Совет скипетра.
В тот же год Халлатан, правитель Хъяррасторни, уступил своё место в Совете Эстелмиру, а год спустя умер. Говорили, что причиной тому стал не преклонный возраст, но горе; ибо сын его впал в немилость у короля, а значит, и сам он подвёл своего государя, которому долгие годы служил верой и правдой, поддерживая его во всех начинаниях.
Судьба незадачливого супруга наследницу Анкалимэ более не интересовала. Халлакар остался приживальщиком в доме сестры и тихо скончался в 1211 году Второй Эпохи. Сын один или два раза навещал его там; Анкалимэ не препятствовала, тем более что в дальнейшем такого желания у юного Анариона не возникало.
«Дальше прочих мог Анардил Алдарион заглянуть в будущее; все его деяния и свершения послужили ко благу Острова и его народа, хотя при жизни государя-корабела ни его детище - гильдия Мореходов, ни отец, ни жена, ни даже дочь, будущая государыня Анкалимэ, не сумели понять этого. Известно также, что в своё правление Тар-Анкалимэ не жаловала сподвижников отца и лишила своей поддержки мореходов Роменны. Могло показаться даже, что она стремится разрушить всё, что создал её отец; но на деле Тар-Анкалимэ лишь вернулась к традициям, коим следовал её дед, мудрый созерцатель Тар-Менелдур, и прадед её, хранитель установлений и обычаев Острова Тар-Элендил Пармайте. Однако и она сочла мудрыми законы, принятые Тар-Алдарионом, и следовала им».
(Из «Краткого летописания королей Нуменорэ»)
Когда Тар-Алдарион принял закон, обязывающий наследников престола избирать себе супругов только из дома Элроса, его спросили: неужели ты не задумывался о том, что это может сделать твою дочь несчастной? Тогда он ответил: счастье и несчастье не имеют значения. Орудие должно исполнить своё предназначение.
Никто не посмел с ним спорить.
Во все дни своей жизни он руководствовался лишь благом Острова, забывая о себе.
Во всём, кроме внешности, Анкалимэ была похожа на него, не на мать. Равно упорные в стремлении к своей цели, они не пытались переубедить друг друга. Понимания не было между ними, но Анкалимэ относилась к отцу с уважением и восхищением, и сына своего назвала в его честь [3]. Даже после того, как Алдарион передал ей скипетр и власть, до его смертного часа Тар-Анкалимэ не приняла ни одного указа, противоречившего воле отца. Он знал, что всё изменится с его последним вздохом, но был благодарен дочери.
Лишь когда истёк срок королевского траура, Тар-Анкалимэ вошла в Совет и объявила: с этого дня начинается моё правление. При мне всё будет, как при дедушке.
[1] Хирило́ндэ (Кв.) - букв., «находящий гавани». Корабль, построенный Алдарионом в 877 году II Эпохи, прозванный за свои огромные по тем временам размеры Туруфа́нто (Кв.), «деревянный кит». Новая конструкция корпуса (доски соединялись не внахлёст, а от края к краю на деревянном каркасе) позволяла строить суда большей прочности, водоизмещения и размеров; они получили название «морские крепости».
[2] Мама́ндил (Кв.) - «пастух (букв. друг) овец». Когда Анкалимэ, устав от просьб Совета найти себе жениха, скрылась от всех в Эмериэ, Ха́ллакар (Кв.), «высокий шлем», сын Халлатана, князя Хъяррасторни, отыскал её там. Встречаясь с Анкалимэ, он назвался пастухом по имени Мамандил.
[3] Анардил (Кв.) - «тот, кто любит солнце»; Анарион - «сын солнца».
883-1075 годы Второй Эпохи
«Кажется, что с годами Тар-Алдарион стал одержим морем, кораблями и дальними странствиями. Нельзя сказать, что он вовсе пренебрегает делами Острова, но много чаще, чем в Арменелосе, найти государя можно на верфях Роменны, в Доме Уинен или в каюте «Хирилондэ» [1]. Многие при дворе ропщут, видя столько неподобающее поведение короля, и вздыхают о временах Тар-Менелдура, и радуются, когда корабль вновь уносит короля к дальним берегам, оставляя Нуменорэ во власти наследницы Анкалимэ, коя правит как регент, вникая во все дела государства, рачительно и твердо. Думаю, королевский Совет мечтает о тех временах, когда наследница примет скипетр и власть; я слышал, её и сейчас иногда называют Белой королевой Острова. Королю же мало дела и до шепотков при дворе, и до сожалений; не сомневаюсь, ему всё известно, но он пренебрегает недовольством знати и недоумением простолюдинов. Тар-Алдарион не позволяет никому стоять у него на пути, отвергает увещевания и упрёки, сметает любые препятствия. В нетерпении и решимости своей он подобен смертоносному копью, устремлённому к цели…»
(Из хроник королевского дома Нуменорэ)
Анкалимэ с детства привыкла к бесконечным наставлениям матери.
Для мужчин весь мир - их игрушка, говорила Эрендис. Они уезжают прочь, уплывают в дальние края, уходят на войну, женщинам же остаётся рожать им детей, ждать их возвращения, встречать их с радостью, если они возвращаются живыми, и оплакивать, если они гибнут. Мужчинам кажется, что весь мир создан им на потребу, они беспечны, как жаворонки, веселы и любезны со всеми, но лишь пока ничто не противостоит их желаниям: тогда они становятся жесточе морского ветра. Когда же им, как детям, прискучат все прочие игры, они обратятся к великой игре, которая им милее всего: к войне. Так было и так будет, и этого нам не изменить. Но мы тоже дети великих; достанет у нас и воли, и отваги. И потому я говорю тебе, дочь моя: не склоняйся ни перед кем! Стоит хоть раз уступить им, и они не успокоятся, пока не согнут тебя до земли.
Анкалимэ не сомневалась в правоте матери; и всё же…
Не разделяя устремлений отца, Анкалимэ восхищалась им: его силой, решимостью, способностью противостоять всему миру в стремлении к цели, ломать любое сопротивление. Отец врывался в её жизнь порывом морского ветра. Бронзовое от загара лицо, с которого сияли светлые смеющиеся глаза; сильные руки; запах соли, дублёной кожи, водорослей и неведомых трав… Он никогда не был полностью здесь и сейчас; не был с ними. С ней. Анкалимэ робела его, восхищалась, боялась. Любила.
Отец так и остался единственным истинным мужчиной в её жизни. Все прочие казались слишком слабыми, мелкими, мелочными. Никто не выдерживал сравнения.
Однажды, ещё ребёнком, она нашла в сундуке невесомую золото-лазурную мантию из птичьих перьев, пахнущую пряными и сладкими благовониями - один из подарков, которые отец привозил матери из Покинутых земель. Набросила на плечи, закружилась в вихре солнца и небесной синевы, воображая себя прекрасной птицей, взлетающей высоко-высоко в небо…
Вошла мать. Молча сняла с плеч девочки легчайший покров и, не колеблясь ни секунды, швырнула в огонь. Анкалимэ долго ещё потом не могла избавиться от отвратительного запаха палёных перьев: ей казалось, он въелся в одежду, в волосы, в кожу, и ничем его было не смыть. Ей часто снились эти мгновения, когда она воображала себя птицей, когда небо казалось таким близким, а сама она - лёгкой, как пёрышко. И каждый раз она просыпалась в слезах, зная, что её крылья сгорели в огне.
Сама не заметив того, Анкалимэ разлюбила мать; по крайней мере, ей самой так казалось. Её тяготили попытки опеки, бесконечные советы и не менее бесконечные разговоры о торжестве мужчин и унижении женщин. Она поняла в какой-то момент: мать пыталась выковать из неё оружие против отца. Не сумев усмирить его, привязать к себе и к Острову, хотела, чтобы за неё это сделала дочь.
- Ты меня не любишь! - плакала Эрендис.
Анкалимэ смотрела на неё спокойно, чуть отстранённо. Прошли те времена, когда слёзы матери заставляли её делать всё, что угодно, только бы не огорчить, не ранить.
- Ты используешь меня, - сказала негромко. - Может, вы оба делаете это, но отец по крайней мере учит меня быть королевой и не стесняет моей свободы. Он не заставляет меня слепо следовать его наставлениям. Я не чувствую вины, покидая Арменелос, а возвращаясь, не боюсь, что меня встретят жалобами и упрёками. Будь его воля, он не заставлял бы меня искать себе мужа - памятуя о том, как его самого принуждали вступить в брак, он избавил бы меня от этого, если бы мог. Да, этого требует Совет - и со временем я выйду замуж, чтобы родить наследника и утвердить своё право на трон. Это разумно. Но я хочу оставаться свободной, пока это возможно. Свободной от всех. Он не торопит меня - и тебе я не позволю вмешиваться в мою жизнь, решать за меня, говорить мне, что делать и как поступать. Этого не будет.
Анкалимэ почти перестала бывать в Эмериэ. Вести о смерти Эрендис также застали её во дворце.
Узнав о случившемся, королевна побледнела и словно бы окаменела. Не от горя: от гнева. Сильнее унизить её мать не смогла бы, даже продумывая и планируя это месяцами, как то оскорбление, какое когда-то нанесла отцу. Анкалимэ представила себе эту женщину - с некрасиво седыми у корней волосами, с набелённым старым лицом, - в девичьем белом платье спешащей навстречу человеку, который давно не любит её; представила, что было бы, если бы мать увидели такой все на пристани Роменны, услышала шепотки и смешки в толпе. Представила отца - по-прежнему стройного, загорелого, сильного, спускающегося по сходням с корабля; золотого орла, словно благословение простиравшего крылья над его головой, - и старуху, протягивающую к нему морщинистые руки. Страшная, нелепая, жалкая, до тошноты отвратительная, эта картина, как живая, встала перед её глазами, словно была выжжена в зрачках раскалённым железом, и она не знала, что было бы хуже - если бы отец прошел мимо или если бы взял свою нелюбимую покинутую жену за руку, провел сквозь толпу, спасая от позора, увёз во дворец, как вновь обретённую королеву. Какое счастье, что всего этого не случилось!
Стиснув руки, она расхаживала по комнате.
Надо запретить всем говорить об этом, запретить под страхом немилости наследницы, под страхом ссылки, навсегда. Пусть мать запомнят надменной, стареющей, одинокой - но сохранившей достоинство, до конца не уступившей королю.
Остановилась у окна. Посмотрела на белое дерево - прямое, стройное, в пене благоуханных цветов.
И вдруг расплакалась горько и безутешно, как плачут только дети.
Двенадцать лет, с того дня, как Алдарион объявил её наследницей, Анкалимэ оставалась регентом на время отлучек короля. Она с удовольствием вникала во все дела правления, судила мудро и справедливо и установления отца исполняла безукоризненно, чем снискала уважение Совета, простых людей и самого Алдариона. Пожалуй, последнее для неё было важнее всего. После того, как отец вернулся из своего последнего плавания, дочь сидела по правую руку от него в Совете, и многие решения в том, что касалось Острова, принимала сама. Но всё чаще и настойчивее Совет требовал, чтобы королевская дочь, следуя закону, нашла себе мужа и, вступив в брак, произвела на свет наследника рода Элроса. Алдарион признавал справедливость этих требований, однако сам не торопил дочь с решением, памятуя о том, как настаивал его собственный отец на скорейшей женитьбе сына, и о том, к чему это привело.
Несчастной? Нет, она вовсе не чувствовала себя несчастной. Обманутой? - да. Мамандил [2] был для неё умным и весёлым собеседником, спутником, временами скрашивавшим её одиночество; ей нравился его голос, его песни - и, к тому же, доставляло удовольствие думать, что из всех претендентов на руку королевской дочери она одарила своим вниманием лишь одного: того, с кем не могла сочетаться браком. Будь закон иным, именно его она выбрала бы среди всех хотя бы для того, чтобы посмеяться над нарядными знатными красавцами и подразнить Совет. К тому же Мамандил не был ей неприятен. Пожалуй, она даже привязалась к нему.
Пока не узнала: он лгал ей. Лгал с первого дня, с первой встречи, с первого взгляда.
Однако, когда пришло время, изо всех она выбрала именно его, простив ложь, но не забыв о ней. Наверное, со временем это воспоминание потускнело и стёрлось бы. Наверное, жизнь наследницы и её супруга могла бы обернуться совсем по-другому, если бы у Халлакара нашлось больше понимания и терпения, если бы он следовал не только своим желаниям, если бы не посягал на то, что Анкалимэ ценила превыше всего - на её свободу. Сумей он пойти на уступки, смягчилась бы и она; между ними осталась бы привязанность, дружба, благодарная нежность, радость бесед и уверенность в том, что один всегда поддержит другого.
Но очень скоро выяснилось, что Анкалимэ не слишком хорошо успела узнать Халлакара за время их встреч. Новообретённый супруг хотел быть с ней всегда, каждый день, каждый час: в Совете, на прогулках, в постели. Он хотел близости. Он хотел детей. Он умолял, просил, требовал. Что ж, верно, Анкалимэ нужен был наследник; но после рождения Анариона она заявила прямо: «Отцу моему хватило меня одной; и мне довольно одного сына». Да пусть бы супруг занимался охотой, воинскими упражнениями, музицировал, плавал в дальние страны… чем там ещё любят развлекать себя мужчины? Она не собиралась ему мешать и хотела только одного: чтобы он не мешал ей. Она так и заявила ему со свойственной ей прямотой. Не помогло: ещё упорнее он старался быть рядом, словно нарочно досаждая ей. Не для того она избавилась от назойливых попыток Эрендис вмешаться в её жизнь, чтобы место матери занял муж! Ей вовсе не хотелось навязчивого мужского внимания; так же, как и её мать, Анкалимэ предпочитала компанию женщин. Мужчины в большинстве своём вовсе не были похожи на её отца: они были шумны, многословны, громко хохотали, похвалялись друг перед другом подлинными или мнимыми достоинствами, они были неумеренны в еде, питье и желании, они не любили покоя и не хотели его - и, хуже того, искренне верили, что женщинам в них нравится именно это. Но если всем прочим наследница престола могла приказать, супруг её объяснений и просьб просто не понимал: то ли тут же забывал о них, то ли думал, что она шутит.
Она начала выходить из себя. Хотя могло показаться, что все её оскорбления были тщательно продуманы и взвешены, на деле белая ярость застилала ей глаза, и она почти не помнила потом, что говорила. Это было страшно. Больше всего она боялась уронить свое достоинство. Но её супруг словно бы задался целью подтвердить справедливость нравоучений Эрендис.
Не хочешь ли ты править вместо меня и зваться Тар-Халлакаром? - обманчиво-спокойно спросила Анкалимэ, когда в очередной раз он попытался указать ей, какое решение следует принять на Совете скипетра.
Я твой муж, ответил он, и ты моя жена; жёны же от века повинуются мужьям, даже Варда, Несущая Свет, склоняется перед волей Манве.
Зря он произнёс эти слова. Зря. Анкалимэ вздёрнула подбородок и словно вдруг стала выше ростом.
Нет, - ответила она. Я - наследница короля, кровь от крови Элроса Тар-Миньятура и Эарендила Вестника. В свой час я буду править этой землёй, на которой ты - лишь один из многих моих подданных. Ты - не более чем управляющий имением в княжьих владениях: имение не принадлежит управляющему, и князь, будет на то его воля, может прогнать его.
То, как ответил Халлакар на эти слова, стало известно всему Острову.
Наследница объявила, что, буде она пожелает того, сможет выдворить управляющего из её владений, сказал он. Я не хочу ждать и сам покину этот дом. Прошу лишь об одном: пусть моя супруга и будущая королева посетит празднество, которое хочу устроить, чтобы проститься с домом моих предков.
Анкалимэ согласилась. Но прощальный праздник превратился в свадьбу, которую устроил Халлакар - в свадьбу, на которой он выдал замуж всех девушек из её свиты. Их ждала брачная ночь, Анкалимэ же провела её одна в своей постели - ибо, как сказал Халлакар, негоже наследнице престола спать со своим отставным управляющим. Наутро королевна покинула Хъяррасторни; вместо свиты её сопровождало лишь трое слуг Халлакара.
- Госпожа, я клянусь, я не хотела! Я не знала…
Лирулиндэ была ей скорее воспитанницей, чем придворной дамой. Анкалимэ нравилась эта девочка: умная, сметливая, в меру почтительная, в меру дерзкая, искренне восхищавшаяся своей госпожой, с горящими глазами слушавшая рассуждения об истории, стихах или политике. Пожалуй, королевна привязалась к ней. Доверяла ей. Зря.
- Почему же ты ни о чём мне не говорила? Не предупредила меня?
- Мы… я думала, ты всё знаешь!
- Откуда? Разве ты говорила мне о своих сердечных делах?
- Но господин Халлакар… он уверил нас, что тебе всё известно, и что ты не станешь…
- А когда ты поняла, что это не так, что ж ничего не сделала?
- Я не знала! Что мне было делать, госпожа?
- Хотя бы сопроводить меня наутро.
- Но я… пожалуйста, не наказывай меня! Я клянусь…
Анкалимэ поднялась, и девушка умолкла, глядя на королевну заплаканными глазами.
- Наказывать тебя? - тихо переспросила Анкалимэ. - За что же? Ты получила то, что хотела. Свадьбу, на которой присутствовала королевская чета, молодого красивого мужа, с которым ты будешь жить в любви, покое и достатке… У тебя будут дети, богатый дом, прекрасный сад и множество приятных забот - столько, что, должно быть, даже времени не будет посещать столицу.
Глаза Лирулиндэ расширились: она поняла.
- Госпожа!.. - крикнула отчаянно. Анкалимэ еле заметно поморщилась от громкого голоса.
- Ты можешь идти.
И, не дожидаясь новых заверений и просьб, вышла сама.
В сущности, какая разница, о чём все они думали. Кто-то решил, что будет весело подшутить над гордячкой-королевной, кто-то радовался долгожданному союзу с любимым, кто-то увидел возможность заключить хорошую партию, кто-то и вовсе не задумывался - как все, так и я. Это уже неважно. С неё довольно. Не нужны ей больше наперсницы, не нужен никто рядом. Она ошибалась, а нужно было брать пример с отца. Нет надежд - не будет и разочарований. Короли живут не ради себя. Превыше всего долг перед Единым и этой землёй. Пусть так и будет.
Говорят, что с той поры Анкалимэ преследовала супруга своей ненавистью. Нет, о, нет. Она не торопилась с решением и не стала сама говорить отцу о произошедшем: ждала, пока до него долетит молва. Знала: он позовёт её сам.
Отец рассказал о дошедших до него слухах. Анкалимэ промолчала. Его глаза были холодными и яркими. Что ты собираешься делать? - спросил. Анкалимэ ответила. Король долго безмолвствовал, обдумывая слова дочери, потом заговорил снова. Никому, даже королю, не следует вмешиваться в семейные дела, если не нарушен закон, - сказал он. Сколь мог, я воздерживался от этого. Но Халлакар унизил наследницу престола, её имя сделал достоянием молвы. Он - потомок Вардамира Нолимона, но запятнал честь дома Элроса. То, о чём ты говоришь - решение не оскорблённой женщины, но будущей королевы; оно разумно и справедливо. Я поддерживаю и утверждаю его; я сам уведомлю об этом Совет.
Супруг наследницы скипетра, говорил государь на Совете, не может в то же время быть князем и правителем одной из областей Нуменора. Да будет это законом ныне и впредь. Посему правителем Хъяррасторни станет муж госпожи Нэссаниэ, старшей дочери князя Халлакара, благородный Эстелмир; он же, как будущий правитель Южного княжества, по праву войдёт в Совет скипетра.
В тот же год Халлатан, правитель Хъяррасторни, уступил своё место в Совете Эстелмиру, а год спустя умер. Говорили, что причиной тому стал не преклонный возраст, но горе; ибо сын его впал в немилость у короля, а значит, и сам он подвёл своего государя, которому долгие годы служил верой и правдой, поддерживая его во всех начинаниях.
Судьба незадачливого супруга наследницу Анкалимэ более не интересовала. Халлакар остался приживальщиком в доме сестры и тихо скончался в 1211 году Второй Эпохи. Сын один или два раза навещал его там; Анкалимэ не препятствовала, тем более что в дальнейшем такого желания у юного Анариона не возникало.
«Дальше прочих мог Анардил Алдарион заглянуть в будущее; все его деяния и свершения послужили ко благу Острова и его народа, хотя при жизни государя-корабела ни его детище - гильдия Мореходов, ни отец, ни жена, ни даже дочь, будущая государыня Анкалимэ, не сумели понять этого. Известно также, что в своё правление Тар-Анкалимэ не жаловала сподвижников отца и лишила своей поддержки мореходов Роменны. Могло показаться даже, что она стремится разрушить всё, что создал её отец; но на деле Тар-Анкалимэ лишь вернулась к традициям, коим следовал её дед, мудрый созерцатель Тар-Менелдур, и прадед её, хранитель установлений и обычаев Острова Тар-Элендил Пармайте. Однако и она сочла мудрыми законы, принятые Тар-Алдарионом, и следовала им».
(Из «Краткого летописания королей Нуменорэ»)
Когда Тар-Алдарион принял закон, обязывающий наследников престола избирать себе супругов только из дома Элроса, его спросили: неужели ты не задумывался о том, что это может сделать твою дочь несчастной? Тогда он ответил: счастье и несчастье не имеют значения. Орудие должно исполнить своё предназначение.
Никто не посмел с ним спорить.
Во все дни своей жизни он руководствовался лишь благом Острова, забывая о себе.
Во всём, кроме внешности, Анкалимэ была похожа на него, не на мать. Равно упорные в стремлении к своей цели, они не пытались переубедить друг друга. Понимания не было между ними, но Анкалимэ относилась к отцу с уважением и восхищением, и сына своего назвала в его честь [3]. Даже после того, как Алдарион передал ей скипетр и власть, до его смертного часа Тар-Анкалимэ не приняла ни одного указа, противоречившего воле отца. Он знал, что всё изменится с его последним вздохом, но был благодарен дочери.
Лишь когда истёк срок королевского траура, Тар-Анкалимэ вошла в Совет и объявила: с этого дня начинается моё правление. При мне всё будет, как при дедушке.
[1] Хирило́ндэ (Кв.) - букв., «находящий гавани». Корабль, построенный Алдарионом в 877 году II Эпохи, прозванный за свои огромные по тем временам размеры Туруфа́нто (Кв.), «деревянный кит». Новая конструкция корпуса (доски соединялись не внахлёст, а от края к краю на деревянном каркасе) позволяла строить суда большей прочности, водоизмещения и размеров; они получили название «морские крепости».
[2] Мама́ндил (Кв.) - «пастух (букв. друг) овец». Когда Анкалимэ, устав от просьб Совета найти себе жениха, скрылась от всех в Эмериэ, Ха́ллакар (Кв.), «высокий шлем», сын Халлатана, князя Хъяррасторни, отыскал её там. Встречаясь с Анкалимэ, он назвался пастухом по имени Мамандил.
[3] Анардил (Кв.) - «тот, кто любит солнце»; Анарион - «сын солнца».