Представления о действительности познающего субъекта
Предмет, носящий философское название “эпистемология” находит выражение и в некоторой отличающей носителя представлений возможности понимания. Причем для построения подобных представлений явно не требуется освоения некоторого специфического опыта, но оно удовлетворяется лишь представлением о субъекте - носителе некоторых характерных представлений. Познающий субъект, в его определении в представлениях непосредственно познающего субъекта - это обязательно носитель разнообразных представлений, где собственно феномен “букета представлений” и образует собой основную форму представлений о познающем субъекте. Но тогда и значимым для настоящего анализа оказывается определение предмета, что именно непосредственно представления определяют в качестве представлений, собственно и составляющих подобного рода “букет” представлений?
Начать подобный анализ следует рассмотрением трех следующих позиций - представлений, направленных на предметы точек зрения, идей и выраженных в словах смыслов. То есть объектами анализа здесь и послужат представления, принадлежащие носителю представлений на условиях именно возможности отделения от него как носителя представлений и последующей ассоциации с другим носителем представлений. Кто угодно непременно располагает возможностью разделения с кем-либо его точки зрения, вдобавок, и на условиях возможного отказа от такой точки зрения при наличии, тем не менее, сохраняющейся приверженности подобной точке зрения некоторого его последователя. Так Ленин видел себя своего рода “более последовательным” последователем “раннего Плеханова”, чем непосредственно Плеханов. Чем же следует понимать представления, адресованные предметам точек зрения, идей и выраженных в словах смыслов?
“Точка зрения”, как ни странно, - это alter ego социальной роли, рождающееся в проживающем некую ситуацию деятеле, а именно, в частности, это “точка зрения героя” или “точка зрения окружающих”, или - “актантов, участвующих в данном событии и релевантных для события в целом”. Аналогично “точка зрения” - это и начало несовпадения понимания неких явлений, например, “план различия возможных точек зрения на событие”. И, в конце концов, “точка зрения” - это нечто построенное “на неких основаниях”, - “следующая концептуальной установке” или “построенная на внешних основаниях”. Напротив, “идеи”, скорее всего, инертны подобно благородным металлам, допуская лишь некоторое соответствие собственно и выражаемому ими содержанию, а также и возможность их принятия или, напротив, отбрасывания. “Выраженные в словах смыслы”, некий ущербный аналог в рамках “платформы представлений” лингвистического “плана содержания”, это, все же, в большей степени средство, чем имманентное самому пользователю слов явление, но именно средство, избранное неким построителем представлений с целью донесения определенного содержания. В таком случае “выраженные в словах смыслы” и олицетворяют, в частности, тему, резюмируют собой “сюжетный смысл события повествования” и определяются на положении “векторно соположенных” неким “смысловым движениям”, в частности, определяются на положении нечто “ретроспективного по отношению вектора развития сюжета”. “Выраженные в словах смыслы” подобно известным злодеям, “приходят и уходят”, но их выбор олицетворяет определенность выбора “выражения подобными словами подобных смыслов”.
Если идеи и точки зрения - это именно некие “когнитивные объекты”, то “мысль” и “направление мысли” - это не просто объекты, но объекты в динамике, “динамические объекты”. Здесь следует отдать должное практике представлений за ее способность различения и такой сложной категории, как динамические объекты. Но чем именно оборачиваются динамические объекты “мысль” и “направление мысли”, какими их понимает построитель представлений? Это, главным образом, замкнутая на некую позицию либо притяжения, либо генезиса и некоторым образом выражающая себя практика воспроизводства тех же самых “точек зрения” или “идей”. Появляется, например, “новый авторитет в виде авторитета опыта и эмпирического знания” и - из этого и следует “новое направление мысли пришедшее в Европу в период Ренессанса”. Кроме того, особенность “мысли” - это проработка посредством своего рода “логической игры” собственных тезисов и парадоксов, в частности, эксплуатация “такого абстрактного понятия бога, когда бог был настолько далеко удален от мира, что оказалось возможным рассматривать мир не усматривая в нем в то же самое время и бога”. Точно так же “направление мысли” следует видеть и своего рода “оседланием” определенного понимания, например, эксплуатации вероятностной теорией мотива специфического “понимания мотивного значения” отождествляющего это значение наделенным спецификой “двух полюсов структуры”. “Направление мысли” - это еще и “устойчивые представления, дающие жизнь сюжету”, в частности, “вера в чудовищ”, представления о богатырстве и о превращениях. Иначе говоря, “направление мысли” - это еще и определенная практика работы воображения.
Если мысль позволяет ее признание “следующей в избранном направлении”, то естественным результатом такого “следования” и следует видеть формирование “традиции интеллектуальной деятельности”, соответственно освещаемой и человеческими представлениями. Например, человек нередко ощущает бремя воздействия на него неких традиций и авторитетов, что и отражается в его представлениях о “старых культурных традициях” или о “традиционных источниках авторитета”. Естественно, порождением таких традиций правильным будет понимать исключительно “вредное влияние”, причем в условиях, когда средами формирования “авторитета” способны выступать именно тяготеющие к мифологизму способы восприятия мира или институты, подобные церкви, религии или философии. Но и традиции интеллектуальной деятельности зарождаются вовсе не в развитых обществах, но ведут начало еще от первобытных общин; там они, хотя и не вполне обращаются “традициями интеллектуальной деятельности”, но представляют собой нечто “систему первобытной образности как систему восприятия мира в форме равенств и повторений”. Или - примитивный человек в своих представлениях способен подниматься и на уровень, на котором он уже уделяет внимание и проблематике интеллектуального стереотипа. От простого стереотипа, фиксирующего порядок синтеза структур образного мира возможно и восхождение к такой форме поддержания интеллектуальной традиции, как мифология. Мифология - это уже нечто “структурно разработанная” традиция, включающая в себя и позицию “мифологических ролевых фигур” наподобие чертей, и - “системность мифа, отражающую систему мышления и систему семантизации”. А подобная “семантизация” уже открывает возможность не просто видеть, но и представлять не только лишь “закономерную композицию нанизанности”, но и - характеристику “системной стройности кажущейся несвязанности отдельных эпизодов или мотивов”. Наконец, в качестве некоторой “высшей формы” воплощения традиции человек в своих представлениях выделяет то, что он называет “классической” традицией. Собранные нами извлечения лишены таких важных примеров, как “классическая физическая теория” или “классическая философия”, но они включают в себя “представления о повествовательном мотиве, основы которых заложены в трудах классиков русской филологии”. Естественно, что если подобные представления позволяют их признание “классическими”, то и собственно представление о таких представлениях исключает его представление вне отождествления определяемых им представлений характеристикой “глубины”.
Начать подобный анализ следует рассмотрением трех следующих позиций - представлений, направленных на предметы точек зрения, идей и выраженных в словах смыслов. То есть объектами анализа здесь и послужат представления, принадлежащие носителю представлений на условиях именно возможности отделения от него как носителя представлений и последующей ассоциации с другим носителем представлений. Кто угодно непременно располагает возможностью разделения с кем-либо его точки зрения, вдобавок, и на условиях возможного отказа от такой точки зрения при наличии, тем не менее, сохраняющейся приверженности подобной точке зрения некоторого его последователя. Так Ленин видел себя своего рода “более последовательным” последователем “раннего Плеханова”, чем непосредственно Плеханов. Чем же следует понимать представления, адресованные предметам точек зрения, идей и выраженных в словах смыслов?
“Точка зрения”, как ни странно, - это alter ego социальной роли, рождающееся в проживающем некую ситуацию деятеле, а именно, в частности, это “точка зрения героя” или “точка зрения окружающих”, или - “актантов, участвующих в данном событии и релевантных для события в целом”. Аналогично “точка зрения” - это и начало несовпадения понимания неких явлений, например, “план различия возможных точек зрения на событие”. И, в конце концов, “точка зрения” - это нечто построенное “на неких основаниях”, - “следующая концептуальной установке” или “построенная на внешних основаниях”. Напротив, “идеи”, скорее всего, инертны подобно благородным металлам, допуская лишь некоторое соответствие собственно и выражаемому ими содержанию, а также и возможность их принятия или, напротив, отбрасывания. “Выраженные в словах смыслы”, некий ущербный аналог в рамках “платформы представлений” лингвистического “плана содержания”, это, все же, в большей степени средство, чем имманентное самому пользователю слов явление, но именно средство, избранное неким построителем представлений с целью донесения определенного содержания. В таком случае “выраженные в словах смыслы” и олицетворяют, в частности, тему, резюмируют собой “сюжетный смысл события повествования” и определяются на положении “векторно соположенных” неким “смысловым движениям”, в частности, определяются на положении нечто “ретроспективного по отношению вектора развития сюжета”. “Выраженные в словах смыслы” подобно известным злодеям, “приходят и уходят”, но их выбор олицетворяет определенность выбора “выражения подобными словами подобных смыслов”.
Если идеи и точки зрения - это именно некие “когнитивные объекты”, то “мысль” и “направление мысли” - это не просто объекты, но объекты в динамике, “динамические объекты”. Здесь следует отдать должное практике представлений за ее способность различения и такой сложной категории, как динамические объекты. Но чем именно оборачиваются динамические объекты “мысль” и “направление мысли”, какими их понимает построитель представлений? Это, главным образом, замкнутая на некую позицию либо притяжения, либо генезиса и некоторым образом выражающая себя практика воспроизводства тех же самых “точек зрения” или “идей”. Появляется, например, “новый авторитет в виде авторитета опыта и эмпирического знания” и - из этого и следует “новое направление мысли пришедшее в Европу в период Ренессанса”. Кроме того, особенность “мысли” - это проработка посредством своего рода “логической игры” собственных тезисов и парадоксов, в частности, эксплуатация “такого абстрактного понятия бога, когда бог был настолько далеко удален от мира, что оказалось возможным рассматривать мир не усматривая в нем в то же самое время и бога”. Точно так же “направление мысли” следует видеть и своего рода “оседланием” определенного понимания, например, эксплуатации вероятностной теорией мотива специфического “понимания мотивного значения” отождествляющего это значение наделенным спецификой “двух полюсов структуры”. “Направление мысли” - это еще и “устойчивые представления, дающие жизнь сюжету”, в частности, “вера в чудовищ”, представления о богатырстве и о превращениях. Иначе говоря, “направление мысли” - это еще и определенная практика работы воображения.
Если мысль позволяет ее признание “следующей в избранном направлении”, то естественным результатом такого “следования” и следует видеть формирование “традиции интеллектуальной деятельности”, соответственно освещаемой и человеческими представлениями. Например, человек нередко ощущает бремя воздействия на него неких традиций и авторитетов, что и отражается в его представлениях о “старых культурных традициях” или о “традиционных источниках авторитета”. Естественно, порождением таких традиций правильным будет понимать исключительно “вредное влияние”, причем в условиях, когда средами формирования “авторитета” способны выступать именно тяготеющие к мифологизму способы восприятия мира или институты, подобные церкви, религии или философии. Но и традиции интеллектуальной деятельности зарождаются вовсе не в развитых обществах, но ведут начало еще от первобытных общин; там они, хотя и не вполне обращаются “традициями интеллектуальной деятельности”, но представляют собой нечто “систему первобытной образности как систему восприятия мира в форме равенств и повторений”. Или - примитивный человек в своих представлениях способен подниматься и на уровень, на котором он уже уделяет внимание и проблематике интеллектуального стереотипа. От простого стереотипа, фиксирующего порядок синтеза структур образного мира возможно и восхождение к такой форме поддержания интеллектуальной традиции, как мифология. Мифология - это уже нечто “структурно разработанная” традиция, включающая в себя и позицию “мифологических ролевых фигур” наподобие чертей, и - “системность мифа, отражающую систему мышления и систему семантизации”. А подобная “семантизация” уже открывает возможность не просто видеть, но и представлять не только лишь “закономерную композицию нанизанности”, но и - характеристику “системной стройности кажущейся несвязанности отдельных эпизодов или мотивов”. Наконец, в качестве некоторой “высшей формы” воплощения традиции человек в своих представлениях выделяет то, что он называет “классической” традицией. Собранные нами извлечения лишены таких важных примеров, как “классическая физическая теория” или “классическая философия”, но они включают в себя “представления о повествовательном мотиве, основы которых заложены в трудах классиков русской филологии”. Естественно, что если подобные представления позволяют их признание “классическими”, то и собственно представление о таких представлениях исключает его представление вне отождествления определяемых им представлений характеристикой “глубины”.