Прощеное воскресенье закончилось, съеден последний скОромный ужин, перед запоздавшим повечерием все, до последнего послушника собрались в архондарике (греки обожают архондарики, в Буразери я насчитал их 5, но подозреваю что это не все) тогда геронда Арсений обратился к братии с живым, добрым словом о предстоящем событии, долженствующем обратить с новой силой все внимание к покаянию, что есть первейшая цель для настоящего монаха.
Закончив слово он сказал: пора начинать пост! И братия потянулась в храм. Прощались друг с другом - есть такое слово «умилительно», выстроившись длинной цепочкой по храму. Старчиков усадили на стульчики, а остальные кланялись друг другу в ноги. За окнами начался ливень.
Днем успел сходить в Ставроникиту, где на сей раз сподобился приложиться к чудотворной мозаичной иконе святителя Николая, взять пузырек елея. Потом еще сдуру ломанулся в Иверон. На этот раз перебежал речку в брод и напился воды из святого источника, потом поднялся в монастырь, чувствуя что обратная дорога будет для меня тяжкой но Пресвятая послала русских паломников, которые подвезли меня за 15 минут к Буразери. В иверской лавке я купил очаровательнийший дорвас. Единственное что меня смущает, это его оченно уж естественный запах и вес. Поскольку он плетен вручную это даже круто что он попахивает немытой мулашкой, но боюсь другие не оценят по достоинству этот аромат.
Подошел к концу второй день Великого Поста (мегАло тессерокостИ). Признаюсь, что на Афоне всё настолько продумано, настолько все выстроено под Великий Пост, что когда он наконец наступает, оказывается что буквально все твои составляющие встречают его как долгожданное облегчение. Службы, те что у нас собраны в две (если не считать Полуношницу) тут разделены на четыре. Поскольку на Афоне (удивительно даже) монастыри для монахов, а не для прихожан, то и продуманно все так, что бы монах успевал отдохнуть, даже когда молитва начинает занимать большую часть дня. В первый день ВП на Полуношницу и Утреню в Буразери встают в 4 утра и длится она до 8. Отдых до 10, в 10 утра великопостные начинаются часы. Около 12 часов все расходятся по кельям до 15. В 15 часов начинается Вечерня, которая длится до без четверти пять. После нее все идут на кухню (не в трапезную) и пьют травяной чай с медом и сухарями (сухари - порезанные на длинные ломти просфоры, которые у греков по размеру и вкусу больше напоминают буханки нашего белого хлеба), в 17.30 начинается Повечерие с Великим покаянным каноном Андрея Критского. Канон читают на два клироса, меняясь поочередно. Ну как бы читают на распев, без поклонов, но с крестным знамением на «элейсон ми, о Феос, элейсон ми».
Вообще глядя на быт афонских келий я уже как бы со стороны начинаю поражаться нашей чудовищной расточительности. Мы до того привыкли к тому что у нас немеряно газа и электричества, что уже не можем себе представить жизни без всех этих благ. Подорожание энергоресурсов вызывает негодование и панику.
Тут потребности в электроэнергии удовлетворяются двумя блоками солнечных батарей и бензиновым электрогенератором. Генератор работает для холодильных установок, станков и печей, солнечные батареи на освещение помещений и 110 в розетках.
Если взять наш храм и корпуса, так первое что заставит грека затрепетать - это наши паникадила.
Ах, ах, хористы, ах, ах, профессионалы… Любители слушать пение пусть идут в Филармонию, благо не далеко. Всех этих первых теноров, альтов и басов гнать бы в шею или заставить петь скромно, монашеский обиход. Тогда им и не нужно будет освещать такое количество пюпитров с горами нот и напевов. ФТОПКУ всех этих чесноковых и кастальских. Почему наша братия так упорно нежелает учится пению, а у греков стоят в очередь что бы почитать или спеть на службе. Тогда им не нужно будет идти на хора, и все можно читать на солее, где читается правило. ооооо, но вот тут-то и возник бы удивленный вопрос: какому умнику пришло в голову прикрутить к свежевызолоченому иконостасу эти страшные светильники с лампами дневного освещения? Как ты к ним не стань, они будут либо выедать глаза, либо отбрасывать чудовищную тень.
Тут мы плавно перескочили на самую больную тему: мы не просто поверхностные и равнодушные к окружающей действительности (к красоте, у удобству других, к чистоте)люди, мы временщики по сути. Все чего-то ждут: (тут нужно сделать вставку из книги "Церковь в канонах и практике" Петра Адельгейма) благодетелей, наград, повышений… все то что сейчас - это временно, на это не нужно тратить времени и средств. И то правда, потому что даже если и станет человек на совесть что-то налаживать, то ведь придет очередной временщик и пожав плечами выкинет «тусклый» светильник и прикрутит снова эту галогеновую мерзость.
А у столь нелюбимых нами греков, очень все красиво, скромно и по-монашески духовно. Паникадила зажигают только на воскресном богослужении и на всенощном бдении (Бдение на Афоне это событие особенной важности и случаются они только по о-о-очень важным и большим праздникам) в основном зажигают симметрично свечи на двух больших подсвечниках у Царских врат. В зависимости от важности происходящего, эти свечи зажигаются в разном порядке и количестве. Общее таинственное и весьма молитвенное освещение создают множество лампад висящих перед иконами. Но самое уютное и таинственное впечатление производят масляные светильники над аналоями двух клиросов. Невероятной красоты кругленькие латунные абажуры, висящие на трех цепочках уходящих в темноту, теплый свет масляной горелки, освещающий точно раскрытую книгу с текстом песнопений, они не просто создают дивную атмосферу молитвы и храма, они сугубо удобны, практичны и экономичны. Конечно, невозможно эту практику просто перенести на наши просторы, но осмыслить их опыт, сделать вывод и найти соответствующий выход - вполне можно.
И наконец, освещение коридоров. В Верии, там ночью включается диодная подсветка коридоров. Никаких ламп горящих всю ночь, которые вечно перегорают или исчезают. Они служат ровно для того, что бы ты мог пройти от кельи к выходу из корпуса или в туалет. Понятное дело, что диод в сравнении даже с экономкой - ничто.
Именно такими диодами освещается гостиница в Белозерке. В имитацию керосиновой лампы вставлен диод, в точности передающий ее свет. Конечно сильно под ней не разгуляешься, но помолится и попить чаю, хватит вполне. Коридоры братских корпусов, торжественные архондарики освещают старинные и не очень керосиновые лампы. Мягкий, теплый, уютный свет афонской ночи теплится в этих лампах по коридорам, рассыпается по лампадам и даже разлетается по всей вселенной яркими средиземными звездами, на небе цвета индиго.
По поводу архондариков я так же поспешил с выводами. Оказывается они кроме официальной функции встреч гостей и собраний для важных разговоров старца и братии, несут еще и сугубо утилитарную функцию исповедален. Это настолько сильный ход, что признаюсь, я не могу даже представить что-либо подобное у нас. Но не восхититься этим нельзя. До чего же разный подход между стоянием в очереди усталых людей, где вместо того что бы внимать словам молитвословий ты вынужден шепотом, пытаясь в темноте под епитрахилью разглядеть свою бумажку, давиться своими грехами, и этим афонским моментом истины, когда ты сидишь с духовником в тихой комнате с портретами и фотографиями старцев, древними гравюрами и иконами на стенах, и вдумчиво разбираешь свою жизнь. А ведь именно этого общения не хватает сегодня людям.
Вечером после Повечерия в архондарике исповедание помыслов старцу. Причем это не обязаловка, а по желанию. Геронда беседует с каждым, кто к нему придет. Здравость духа в обители доказывает то, что братия спокойно улыбается и свободно общается между собой, хотя нет совместных прогулок или чаепитий. Еда кроме трапезной не принята вообще. Даже трудник (а на Афоне это не бомж и не зк, пришедший перекантоваться, а юноша желающий посвятить жизнь Богу) может спокойно осведомиться как мои успехи в обучении и пожелать доброй ночи. В храме же братья преображаются. Никаких улыбок и разговоров. Все очень серьезны.
Подходит к концу Утреня, дежурный священник говорит последний возглас читаются последние тропари и подходит черед отпуста, который по афонской традиции подает настоятель. Геронда заснул. Его осторожно будят и подсказывают начало фразы, но он говорит что-то другое, его хором но тихо поправляют рядом стоящие братья, отпуст произнесен и все довольные расходятся по кельям, поспать еще пару часиков перед великопостными часами.
Еще мне нравится, что в ответствееные постовые службы, дабы избежать проведения «утренника ангольской культуры» настоятель служит сам. Все остальные священники стоят, поют и читают вместе со всеми остальными в храме. Потом только входят причаститься и выходят снова. Никакого базара и толкотни.
Во время литургии Преждеосвященных Даров греки не используют особых подсвечничков, перед вратами ставится обычный высокий «пономарский» подсвечник, на специальном крючке которого висит кадило. На возгласе «Свет Христов просвещает всех» служащий выходит во врата и осеняет им всех.
Еще интересно что практика целования креста у греков (по крайней мере на Афоне) и проповеди после Литургии отсутствует полностью.
О трапезной. Любопытно что во всех афонских трапезных где мне довелось бывать, а сюда можно записать Вел. Лавру, Пантелеимон, Хиландар, Пантократор, Ивирон, Ильинский и Буразери, везде посуда только железная, всем еду выдают порционно и общих кастрюль с едой на столы не ставят. Порции большие но для тех кто не хочет есть всё, на каждых 4 человека стоит пустая мисочка, куда каждый может перед началом еды отсыпать то что считает лишним. Напротив, если кому-то не хватило, он может с этой мисочки себе добавить. Общее только питье, а из питья на Афоне признается в трапезных только вода и в строго постные дни чай. Например, сыр кладут в мисочки по 4 куска на 4 человека. Хочешь - бери, не хочешь, не бери.
Непременная деталь сервировки стола во всех афонских обителях - нож. Его используют для отделения лишнего (например хлеба) и чистки фруктов. Ничего зазорного не находят афониты что бы есть киви с ножа, отрезая его себе маленькими дольками.
Какое величественное зрелище представляет собой Афонская гора вечером, когда вся наша восточная сторона хребта погружается в глубокий сумрак, в фиолетовом небе белая вершина светится в заходящих лучах солнца над всем островом!
В келье очень холодно, хотя есть огромная батарея ЦО, но она поставлена настолько глупо, что греет разве что сама себя. Из окна постоянным напором дует ветер с моря, а наш дом стоит первой естественной преградой на его пути. Вместо того чтобы поставить пусть небольшую и неширокую батарею под окном, они впендюрили метровый, многосекционный блок у двери. Завешивание дождевиком и плотной шторой окна практически ничего не дали. Зато дополнительные одеяла немного облегчили эту ставшую уже критической ситуацию.
Удивительно, но никогда еще я не переносил так покорно первые три дня ВП. До сегодняшней литургии Преждеосвященных Даров я от начала поста успел съесть пол апельсинки, два кусочка лукума, 7 сухарей и выпить 7 кружек чаю. Не знаю как для кого, для меня это очень строго ).
Очень мне нравится «угощение для братии» в дни великого поста в Буразери. Официально трапеза один раз в день, но поскольку все понимают, что это нереально тяжело, то перед повечерием на кухне выдают холодным то, что не доели на трапезе плюс апельсины, чай, сухари и варенье. Теперь уже все сидят не по ранжиру, а вперемешку, иногда болтают, отбросив чопорные мины и вообще крайне уютно и по-домашнему. Проголодавшийся геронда тоже приходит на это «угощение» но за стол не садится, а клюет стоя из общих кастрюлек и мисок.
Маленькие радости: заварить чашечку зеленого чая с жасмином и пить его маленькими глоточками сидя в залитом солнцем архондарике.
Монашеское мытье и правда на Афоне не распространено, но из-за постоянной растительной пищи, да еще и в крайне умеренном количестве, это не проявляет себя в помещении где собирается братия.
Подризники в Буразери всегда в цвет с облачением. темно-бордовое для священников и тёмно-темно-глубоко-синее для настоятеля. Кроме того, настоятельская постовая филонь пошита по русскому образцу «с горбом».
Настоятель причастившись первым в алтаре возвращается на свое место в храме и когда служащий начинает причащать братию поет в тишине сам «Тело Христово примите…»
На трапезе разные виды бобовых, часто апельсины, иногда киви и изредка бананы. Бананы свежайшие, дома я таких вязких не ел.
В конце службы часто освящают поминальное коливо (в большой но тоже железной мисочке) его раздают по ложке в конце трапезы всем на салфетку. Украшено оно обычно шоколадной присыпкой через трафарет.
Почувствовал себя Джамшутом. На вопрос старших товарищей «калАисЕ?», я думая что это такая же форма вопроса как в русском «всё хорошо?» отвечал утвердительно «калаисе-калаисе, геронда!». Потом отец Гавриил услышал это и заметил, что это не очень красиво отвечать на вопрос тем же вопросом. Нужно отвечать «ола калА».
- Что вы тут делаете?!
- Што телаитее, нашальника…
Начинает появляться афонская прозорливость. Подумал было: «Вернусь домой, буду даже в трапезной оставаться иногда, мыть посуду». Подходит о. Гавриил и сообщает: старцы хотят, чтобы ты имел больше общения с братией и назначили тебе послушание - мыть посуду после вечерней трапезы.
Искуситель сегодня в храме, когда в тугие солнечные лучи вплеталось византийское пение «Да исправится молитва моя…» шепнул, что теперь на вопрос «а где вы учились писать иконы?» я буду отвечать скромно: «на Афоне, в келье Св. Николая «Буразери»».