Афонские записки. Часть 6. Перед ВП
О Кариесе, греках и Андреевском ските.
В это воскресенье мне благословили сходить в Кутлумуш, куда я и направил свои стопы. Дошагав за пол часа до Кареи обошел Протат, сходу нашел узкую крутую улочку к сербской келье образа Богородицы «Млекопитательницы», но отче Никодиме не открыл на колокольчик, ни на мой ни на подошедшей вслед за мной делегации во главе с сербским епископом, что служил в Хиландаре.
Сходил в невероятно ухоженный Кутлумуш, ухоженный до приторности, словно игрушечка. Вернулся в Карею и сходил к Андреевскому скиту, посмотрел на мерзость запустения:
.
Греческая братия которая заняла скит через 20 лет после смерти последнего русского монаха не то что бы не торопится восстанавливать монастырь, она стоит перед чудовищной дилеммой. Во-первых это колоссальная территория и невероятные (особенно для греков) размеры и количество помещений и зданий. Обжить это пространство по нынешним реалиям совершенно невозможно. Рассчитанный на тысячи человек братии, теперь даже с учетом размещения в одном из флигелей «Афонской духовной семинарии», скитские помещения избыточны. Наполнить кладовые, кельи и храмы провиантом, людьми, отопить все это зимой, может позволить себе либо государство (пусть даже Греческое или резко оправославившийся Китай например), либо очень уж целенаправленное вложение людских и денежных ресурсов со стороны РПЦ, но тут уж конечно греки лучше сгноят, чем отдадут пядь «своей» земли русским варварам. Реставрировать то что еще осталось они немогут и похоже нехотят.
Им претит всё: размеры, отделка, иконопись, в общем - всё. Все что благополучно обрушилось и вывалилось, они с облегчением заменяют на свои пигмейские эллинские поделки, называя это «возвращением к византийскому благолепию». У меня создалось такое впечатление, что греки с трепетом надеятся, что все это вот-вот завалится и они смогут с чистой совестью и спокойной душой построить на месте русских исполинов-зданий свои уютненькие хоббитские норки с черепичными крышами и вьюнами в горшках.
Перед дверями трапезной, была пристегнута на цепочке милая собачка породы колли. Она принесла мне мячик и я с ней поиграл. Видя что я ухожу и игра закончилась, она безцеремонно наделала на мраморные плиты перед самыми дверями и забежала внутрь спрятавшись от дождя...
Для полноты впечатления еще скажу два слова о правиле.
На Святой Горе не знают русской традиции вычитывания канонов, монашеское правило заключаеться по мнению афонитов в другом. Вот одно из самых строгих правил великосхимника одной из святогорских обителей:
1200 Иисусовых,
600 Богородичных,
100 святому покровитею обители,
100 за старца и братию
и наконец 120 земных поклонов за всех..
Некоторые из особо серьезных товарищей занимаются умным деланием по 2, а некоторые и по 3 часа в день «сидя», кроме установленного правила.
К гЕронде Арсению как-то раз пришел за советом русский иеродиакон и поведал такую печальную историю: решив начать делание по четкам он спросил благословения духовника, что бы совершать правило в келье. На это был получен категорический отказ: " в храме молись, а то в келье начнешь молится - в прелесть впадешь! ". Начал он тянуть четку в храме, наместник увидев начал ругать: "ты слушай что поют и читают!". В растерянности он вновь спросил духовника:
- так где же мне молится?
- а когда идешь куда-нибудь, тогда и молись - ответствовал ему старец.
На этом месте геронда схватился за голову и горько охнул. Ответил он иеродиакону примерно так:
Конечно же монах должен постоянно и везде молится, и в храме, и в келье, и на послушании в дороге, но качество этих молитв разное, как и внимание. В храме нужно прилогать сердце к словам богослужения, в дороге отсекать молитвой суету, но главное место и молитва обозначенные всеми отцами монашества для делания - это молитва Иисусова, для которой тебе и четки вручили при постриге, и келья где не развлекаем ум, где тишина и покой. Именно в ней и происходит основной труд и война монаха! Как же можно спасаться в монастыре если отменить основу?
Сегодня мне о. Гавриил достал новенький греческий служебник. Книжка обычных размеров советского учебника по литературе за пятый класс. В нем собраны все литургии, что достаточно редко у греков. Обычно у них литургии отдельными книжечками.
До чего же мудро обошлись греки с этими тяжеловестными, тройными и четверными прокимнами перед чтением Апостола! Читают Апостол так:
- Премудрость
- Прокимен Апостолу: Честна пред Господем…
- Вонмем
Читает
- Мир ти.
- И духови твоему.
- Услышим святаго Евангелия…
Всё! Без лишних аллилуй и бесконечных стихов, тройных прокимнов и бесконечных перекличек.
А что до псалтики, так она не нравится если сам не гудишь вместе со всеми, а если гудишь, то очень нравится.
Любопытно, что ворд не понял слово «прокимен» и предложил заменить его словом «прокинем»…
В это воскресенье мне благословили сходить в Кутлумуш, куда я и направил свои стопы. Дошагав за пол часа до Кареи обошел Протат, сходу нашел узкую крутую улочку к сербской келье образа Богородицы «Млекопитательницы», но отче Никодиме не открыл на колокольчик, ни на мой ни на подошедшей вслед за мной делегации во главе с сербским епископом, что служил в Хиландаре.
Сходил в невероятно ухоженный Кутлумуш, ухоженный до приторности, словно игрушечка. Вернулся в Карею и сходил к Андреевскому скиту, посмотрел на мерзость запустения:
.
Греческая братия которая заняла скит через 20 лет после смерти последнего русского монаха не то что бы не торопится восстанавливать монастырь, она стоит перед чудовищной дилеммой. Во-первых это колоссальная территория и невероятные (особенно для греков) размеры и количество помещений и зданий. Обжить это пространство по нынешним реалиям совершенно невозможно. Рассчитанный на тысячи человек братии, теперь даже с учетом размещения в одном из флигелей «Афонской духовной семинарии», скитские помещения избыточны. Наполнить кладовые, кельи и храмы провиантом, людьми, отопить все это зимой, может позволить себе либо государство (пусть даже Греческое или резко оправославившийся Китай например), либо очень уж целенаправленное вложение людских и денежных ресурсов со стороны РПЦ, но тут уж конечно греки лучше сгноят, чем отдадут пядь «своей» земли русским варварам. Реставрировать то что еще осталось они немогут и похоже нехотят.
Им претит всё: размеры, отделка, иконопись, в общем - всё. Все что благополучно обрушилось и вывалилось, они с облегчением заменяют на свои пигмейские эллинские поделки, называя это «возвращением к византийскому благолепию». У меня создалось такое впечатление, что греки с трепетом надеятся, что все это вот-вот завалится и они смогут с чистой совестью и спокойной душой построить на месте русских исполинов-зданий свои уютненькие хоббитские норки с черепичными крышами и вьюнами в горшках.
Перед дверями трапезной, была пристегнута на цепочке милая собачка породы колли. Она принесла мне мячик и я с ней поиграл. Видя что я ухожу и игра закончилась, она безцеремонно наделала на мраморные плиты перед самыми дверями и забежала внутрь спрятавшись от дождя...
Для полноты впечатления еще скажу два слова о правиле.
На Святой Горе не знают русской традиции вычитывания канонов, монашеское правило заключаеться по мнению афонитов в другом. Вот одно из самых строгих правил великосхимника одной из святогорских обителей:
1200 Иисусовых,
600 Богородичных,
100 святому покровитею обители,
100 за старца и братию
и наконец 120 земных поклонов за всех..
Некоторые из особо серьезных товарищей занимаются умным деланием по 2, а некоторые и по 3 часа в день «сидя», кроме установленного правила.
К гЕронде Арсению как-то раз пришел за советом русский иеродиакон и поведал такую печальную историю: решив начать делание по четкам он спросил благословения духовника, что бы совершать правило в келье. На это был получен категорический отказ: " в храме молись, а то в келье начнешь молится - в прелесть впадешь! ". Начал он тянуть четку в храме, наместник увидев начал ругать: "ты слушай что поют и читают!". В растерянности он вновь спросил духовника:
- так где же мне молится?
- а когда идешь куда-нибудь, тогда и молись - ответствовал ему старец.
На этом месте геронда схватился за голову и горько охнул. Ответил он иеродиакону примерно так:
Конечно же монах должен постоянно и везде молится, и в храме, и в келье, и на послушании в дороге, но качество этих молитв разное, как и внимание. В храме нужно прилогать сердце к словам богослужения, в дороге отсекать молитвой суету, но главное место и молитва обозначенные всеми отцами монашества для делания - это молитва Иисусова, для которой тебе и четки вручили при постриге, и келья где не развлекаем ум, где тишина и покой. Именно в ней и происходит основной труд и война монаха! Как же можно спасаться в монастыре если отменить основу?
Сегодня мне о. Гавриил достал новенький греческий служебник. Книжка обычных размеров советского учебника по литературе за пятый класс. В нем собраны все литургии, что достаточно редко у греков. Обычно у них литургии отдельными книжечками.
До чего же мудро обошлись греки с этими тяжеловестными, тройными и четверными прокимнами перед чтением Апостола! Читают Апостол так:
- Премудрость
- Прокимен Апостолу: Честна пред Господем…
- Вонмем
Читает
- Мир ти.
- И духови твоему.
- Услышим святаго Евангелия…
Всё! Без лишних аллилуй и бесконечных стихов, тройных прокимнов и бесконечных перекличек.
А что до псалтики, так она не нравится если сам не гудишь вместе со всеми, а если гудишь, то очень нравится.
Любопытно, что ворд не понял слово «прокимен» и предложил заменить его словом «прокинем»…