Автобус в Мумбаи
Милонову всем миром собирают мотивацию на диспансеризацию. Хотелось бы чтобы она не была чисто формальной, а вдумчивой и внимательной.
Ресторан над бурлящей рекой. Вода бьётся об волнорез. Берега ещё запаяны льдом, но линия его всё тоньше, изъедаемая, подтачиваемая водой. Над рестораном по мосту проложена автострада. Шины автомобилей гудят над нашими головами. Грузовики гудят более низко, раскатисто. Сначала этот звук машин раздражает, но если смотреть на воду и расслабиться, то рокот воды сливается с шумом шин в одну мелодию. Они соприкасаются прямо на уровне моей головы, и желтоватая пенка мутной воды, ныряющей под пластины льда у берега, и глухой стук колёс на стыках моста становятся одним единым целым. Звук обретает цвет, эти синестезии возникают, если долго смотреть на воду, бьющую в волнорез. Здесь много таких как я, сидящих одиноко за своими столиками и смотрящих на реку из выпуклых окон.
Этот ресторан открыл человек, который сейчас сидит в самом конце ресторанного зала, так далеко от меня, что его лицо кажется белесоватым размытым пятном в полумраке. И даже если я посмотрю на него надев очки, то всё равно не разгляжу его черт. Хотя я знаю что он лыс, жирные морщины на его жирном затылке в красных пятнах, большой, с горбинкой нос, толстые губы всегда немного лоснятся, как будто он только что поел что-то жирное. Глаза его веселы. Они прикрыты огромными старомодными очками в роговой оправе. Этот большой человек тоже, как и я, как и остальные посетители, выбравшие себе места у окон, смотрит на реку и слушает цвет этой жёлтой воды. Этот человек читал нам в университете лекции по европейской философии. Это были удивительные лекции. Зал аудитории всегда был полон. Некоторые уходили с других занятий, чтобы специально послушать их. Кто-то вообще появлялся в универститете только на его лекциях. Теперь я вспоминаю всё что он говорил и понимаю, что европейские философы были только формой, художественным приёмом для изложения его сложного и удивительного мировоззрения. Стремление к истине было в этом человеке настолько велико, так мощно, живо, что он сам как бурлящий поток несущийся подо мной сейчас, извергал из себя предположения, аргументы, примеры и опровержения, и голос его ещё долго звучал в стенах аудитории, ища выходя, ища реализации, воплощения. Больше он не читает лекций. Что-то пишет, сидя за дальним столиком в ресторане, над бурлящей рекой, под едущими машинами. Но он не издаёт никаких книг. Вежливо и лаконично отвечает на обращение, не вступая в разговор. Возможно многие из тех кто приходит сюда, делают это в надежде ещё раз услышать его голос? Но здесь наши голоса немы. Здесь мы можем только слушать шорох шин и рокот текущей под нами желтоватой воды, ожидая заказанные вечность тому назад блюда. Это место похоже на сон в едущем в Мумбаи спальном автобусе. Среди острых и тяжёлых запахов, замаслянных штор, чужих прикосновений и храпа ты покачиваешься в узкой кабинке, пытаясь заснуть и вот однажды проваливаешься в это ущелье. Видишь мост с бегущими по нему машинами. Под мостом бурлящая река с желтоватой холодной водой. И выпуклые окна ресторана, похожие на окна в батискафе, как икринки под брюхом раскинувшейся в полёте ящерицы они прилипли к днищу моста. И в каждом из них размытое бледное пятно - лицо прильнувшего к стеклу человека. Он утратил свой голос, утратил желание говорить. Он только слушает. И в этом слушании он пытается отыскать истину. Это место где окажемся все мы, если захотим.