Жезл дьявола 3

[alexxx_books]

В библейском Ханаане некоторые из соседей древних иудеев воспринимали связь между пенисом и божественной властью на Земле буквально. «В таких племенах, - пи­шет в своей книге „Мифология секса" Сара Денинг, психо­аналитик юнгианской школы, - для нового царя было не столь уж необычным съесть пенис своего предшественника, дабы преисполниться его священной властью».

Как утверж­дает Денинг, доказательством существования подобного обычая, как и того, что иудеи наложили на него запрет, слу­жит известная история из Книги Бытия: когда Иаков бо­ролся с Богом, Тот, в разгар этой схватки, «коснулся состава бедра его1 [Иакова]» (Бытие 32:25). По этой причине, как сказано в Библии, «...и доныне сыны Израилевы не едят жи­лы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся кос­нулся жилы на составе бедра Иакова» (32:32).
Однако клятвы они давали как раз на бедре. В Книге Бы­тия Авраам приказывает своему слуге Элиэзеру: «...положи руку твою под стегно мое2 и клянись мне Господом, Богом неба и Богом земли, что ты не возьмешь сыну моему [Исаа­ку] жены из дочерей Хананеев, среди которых я живу» (24:2-3).

Позднее Иаков, которого к тому времени уже звали Израиль, просит своего сына Иосифа: «...положи ру­ку твою под стегно мое и клянись, что ты окажешь мне ми­лость и правду, не похоронишь меня в Египте, дабы мне лечь с отцами моими» (47:29-30). Все это вызывает недо­умение, лишь если не знать, что переводчики Библии не­редко использовали слово «чресла» (или, как здесь, «стег­но») в качестве эвфемизма слова «пенис»3.

1 В подстрочном переводе с греческого: «и коснулся широкой части бедра его».
2 В подстрочном переводе с греческого: «положи руку твою под бедро мое».
3 Чресла - бедра, поясничная часть тела. Символизируя крепость мужчины, в русской Библии это слово употреблено в переносном смысле. Стегно, по Далю, «верхняя часть ноги, от таза до колена».

Так, в книгах Бытие и Исход сказано: дети Иакова вышли из его «чресел». Сегодня представляется очевидным, что священная клятва между древними иудеями скреплялась прикосновением ру­ки к мужскому органу. Ведь клясться на этом таинственном органе было все равно что клясться самому Богу. Можно ли яснее выразить божественную суть пениса?

И хотя об этом мало кто догадывается (особенно в американском суде), са­ма идея клятвы, даваемой положив руку под бедро (то есть обхватив яички или поместив руку где-то рядом), сохрани­лась сегодня, по прошествии почти четырех тысячелетий, в английском слове «testify», что значит «свидетельствовать», происходящей от слова «testicle» («яичко»).

Нет свидетельств того, что эллины давали клятву тем же образом. Однако в Афинах классического периода было совершенно в порядке вещей, чтобы мужчина постарше прикасался к мошонке мальчика. Это было настолько обыч­но, что драматург Аристофан представил попытку уклонениния от этого жеста в виде сатиры:

ПИСФЕТЕР: Пускай отец смазливенького мальчика
Меня бранит, когда со мною встретится:
«Прекрасно, нечего сказать, с сынком моим ты поступил!
Помывшись, из гимнасия он шел. Его ты видел,
Но не стал его ни целовать, ни лапать, ни тащить к себе.
И другом быть мне хочешь после этого?»1.

1 Перевод С.Апта в книге: Аристофан. Лягушки. М.: ЭКСМО, 2007

В наше время эта шутка кажется весьма странной. В со­временном обществе педерастия - то есть сексуальные отношения между мужчиной и мальчиком - это надруга­тельство над ребенком и уголовное преступление1. Но в Древней Греции все было иначе. Тогда педерастия была непременным общественным атрибутом, и такие отношения были освящены богами с Олимпа и героями мифов. У Зев­са, Аполлона, Посейдона, Геракла - у всех у них были в жизни педерастические эпизоды. Так же как у многих знаменитых и вполне реальных эллинов, включая Солона, Пи­фагора, Сократа и Платона. Эти отношения были частью фундамента элитарной, пронизанной воинским духом культуры, которая вывела идею пениса за рамки биологии и религии и вознесла ее в разреженные высоты философии и искусства.

1 В России слово «педераст» (от греческих слов «пайс» - маль­чик и «эрастос» - страстно желать, любить) стало фактически бран­ным, к тому же его значение расширилось: им чаще всего обознача­ют гомосексуальные отношения вообще. Интересно, что законы многих стран ЕС сегодня не преследуют обоюдно добровольные пе­дерастические отношения с 14 - 15 лет, в Испании - с 13 лет. В Рос­сии, Англии, Португалии, Швейцарии, Скандинавии - с 16 лет..

Пенис в Афинах был не просто вознесен на пьедестал, но и обнажен. В гимнасии, этой кузнице афинской муже­ственности, мужчины упражнялись обнаженными - слово «гимнос», кстати, и означало «обнаженный». Для гражда­нина Афин - для человека, рожденного свободным, - на­гота подтверждала его статус гражданина-воина. Как писа­ла историк Лариса Бонфанте, это была «гражданская уни­форма жителя Афин», такая же, в какую были «облачены» герои, побеждавшие врагов этого полиса на мраморном фризе в храме Афины Ники (Ники Аптерос, - то есть Афины Бескрылой, в отличие от богини Победы, эта была изображена без крыльев: чтобы победа никогда не покидала город ). Ряд историков считает, что афинские мужчины появлялись обнаженными и за пределами гимнасиев. По мнению Роберта Осборна из Оксфордского университета, об этом свиде­тельствуют «греческая скульптура, а также различные изо­бражения на древнегреческой керамике». Правда, он пред­упреждает, что «связь между ними [этими изображения­ми]... и реальной жизнью все же требует взвешенной оценки».

Но даже в гимнасиях обнаженные мужские тела весьма шокировали чужеземцев, наведывавшихся в Афины двадцать пять веков назад. Афинянам же явно импонирова­ла собственная исключительность. На вазах классического периода нередко встречается изображение обнаженного грека, демонстрирующего свой неприкрытый мужской ор­ган полностью одетой женщине. То, что мы сегодня назы­ваем эксгибиционизмом, в то время было просто флиртом и заигрыванием. В Афинах именно мужская привлекатель­ность могла соблазнить женщину, вызвав у нее желание, - а не наоборот!

Почитание мужских форм нашло отражение в тыся­чах «соuroi» («куросов») - статуях обнаженных юношей, которые высились по всему эллинскому миру. Хотя пенис у этих скульптур изображался висящим, их креп­кие, мускулистые торсы явно свидетельствовали о боль­шом фаллическом потенциале. Зато другие греческие статуи были куда более откровенными. На просторах Греции были повсюду расставлены гермы - каменные или деревянные столпы, увенчанные сверху головой бо­га Гермеса, а в средней части - эрегированным членом. Тиран Гиппарх приказал возвести гермы на каждой из дорог, ведших из Афин в селения Аттики, притом точно на середине пути. А около 500 года до нашей эры гермы, как сообщают нам историки, стояли в Афинах у входа почти в каждый дом.

Эти скультурные изображения, у которых не было ни­каких иных органов, кроме головы и пениса, воплощали древнегреческое представление о пенисе как об идее. Древ­негреческая философия проводила различие между фор­мой и содержанием. Форма, которую Платон также име­новал «идеей», была активной, фертильной и мужской - как и сам пенис. Содержание же было пассивным, женским, непорождающим началом.

Подобно металлической печа­ти, которую прикладывали к воску, идея должна была отпечатываться в содержании, чтобы придать ему смысл. И нигде это не выражалось четче, чем в древнегреческом представлении о зачатии. В своем труде «О возникновении животных» Аристотель сравнивал мужчин с плотниками, а женщин - с деревом: ребенка, по Аристотелю, плотник создавал из дерева. В «Эвмениде» Эсхил высказывает ту же идею устами бога Аполлона:

Дитя родит отнюдь не та, что матерью
Зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано.
Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод
Хранит, когда вреда не причинит ей бог.
И вот вам правоты моей свидетельство.
Отец родит без матери...1

1 Перевод С. Апта. Из книги: Эсхил. Трагедии. М.: «Искусство», 1978.

Эрегированный член также символизировал власть Афин. После того как греки нанесли поражение персам, взяв крепость Эйон во Фракии в 476 году до нашей эры, военачальники-стратеги, командовавшие победоносной греческой армией, потребовали увековечить память о себе и об этом событии особым мемориалом. Памятник, сооруженный в их честь, представлял собой три мраморные гер­мы, которые были установлены на Агоре, рыночной пло­щади в центре Афин, где проходили общественные собра­ния. Всю греческую цивилизацию, а заодно и победу, что помогла ее сохранить, символизировали три каменные эрекции. Потому-то зрелище, открывшееся горожанам в одно летнее утро 415 года до нашей эры, было таким удру­чающим. За несколько часов до отправления афинских во­инов на Сицилию, где должны были произойти важные сражения, кто-то сбил сотни каменных эрекций с расстав­ленных по всему городу герм.

Что бы это ни было: безу­мная выходка какого-то пьяницы или, как пишет историк Эва Койлс в своей книге «Господство фаллоса», антивоен­ный протест афинских женщин, - смысл произошедшего был предельно ясен не только для афинских воинов, но и для всех афинян. Город проснулся кастрированным, что было ужасающим предзнаменованием. И вскоре его под­твердил сам ход истории: высадка греков на Сицилию по­терпела неудачу, что впоследствии ускорило победу Спар­ты над Афинами.

Связь между могуществом и пенисом, существовав­шую в сознании эллинов, отмечал около 275 года до на­шей эры Калликсейнос, писатель и историк с острова Ро­дос, живший в Александрии: став свидетелем общегород­ского дионисийского праздника, он оставил нам его описание. В ходе празднования по городу носили гранди­озный «золотой фаллос длиной около 60 метров», на вер­хушке которого красовалась золотая звезда, а участники праздника, около полумиллиона человек, внимали стихам, распеваемым рапсодами в честь животворящего органа.

Предшествовали же этому гигантскому позолоченному чуду (которое, если поставить его вертикально, достало бы до крыши современного двадцатиэтажного здания) десять рядов страусов, на которых восседали подростки в костюмах сатиров, множество взрослых мужчин-эфиопов, вздымавших в руках слоновьи бивни, десятки важных пав­линов, шестнадцать гепардов, четырнадцать леопардов, один белый медведь, носорог и жираф. Следом за гигант­ским священным пенисом также везли золотую статую Зевса, за которой шли более пятидесяти тысяч пеших вои­нов.

Любой грек явно относился к собственному пенису с «айдосом» - то есть с благоговением, какое испытываешь перед чем-то всемогущим и священным. Греческие небес­ные сферы были населены богами, которые родились бла­годаря волшебной мошонке или из нее самой. Так, Афро­дита появилась во всем своем совершенстве прямо из пеня­щегося семени, когда титан Кронос, оскопив собственного отца, швырнул его мошонку в море.

А от связи Афродиты, богини любви, и Диониса, бога вина, родился Приап. Этот не слишком значительный бог плодородия отличался весь­ма значительной и к тому же непреходящей эрекцией. Ди­онису ежегодно посвящали в Афинах семь празднеств, и всякий раз они сопровождались процессиями «фаллоев» (копий мужских членов), которые вздымали над собой «фаллофорои» (членоносители), шествовавшие по всему городу и воздевавшие к небу эти деревянные модели эрегированного органа - хотя ни один из них, увы, не был столь грандиозным, как тот, что видел Калликсейнос из Александрии, - и все это время праздношатающиеся гуля­ки пили вино и распевали непристойные гимны.

И колонии, и союзники Афин были обязаны присылать на общегородскую «Дионисию» - самое грандиозное афинское празднество в честь бога вина - свои «фаллои». Сохранились записи, свидетельствующие о том, что остров Делос несколько раз присылал в Афины великолепную крылатую птицу, вырезанную из дерева, - правда, на ме­сте головы у нее красовался эрегированный член. У мно­гих же обычных деревянных «фаллоев», шествовавших в процессии, на головке члена был изображен огромный, немигающий глаз, причем линии рисунка указывали на то, что крайняя плоть у него была отвернута, так что у каждо­го пениса была не только голова и шея, но и некая индиви­дуальность. Что именно выражали эти антропоморфные формы, было ясно любому древнему греку, поскольку та­ким образом воплощался в зримом виде извечный вопрос: кто кем обладает - человек пенисом или пенис челове­ком?

Хотя самого Диониса никогда не изображали с эрекци­ей, в мифах и легендах прослеживалась четкая связь этого божества с эрегированным членом. Вот лишь два примера. В первом мифе Пегас, посланник и доверенное лицо Дио­ниса, привез статую божества из Элефтеры в Афины, одна­ко там и он сам, и изображение божества были встречены грубостью. Джулия Сисса и Марсель Детьен пишут в своей книге «Повседневная жизнь древнегреческих богов», что в наказание за это Дионис покарал неучтивых мужланов-афинян практически неизлечимой «болезнью, поражавшей мужской орган».

Дельфийский оракул... поведал, что исцеление будет возможно лишь в том случае, если граждане Афин устроят особое шествие со статуей бога, воздав ей все подобающие почести. Афиняне тут же занялись изготовлением фаллосов... воздавая должное богу теми предметами, что увеко­вечивали их страдания.

Во втором мифе Дионис дал вина афиняну-землепашцу по имени Икарий, которому оно так понравилось, что он пригласил отведать его случившихся неподалеку пастухов. Вскоре пастухи допились до того, что либо уснули тяжким сном, либо уже не могли связать двух слов, - в таком вот виде их и обнаружили другие пастухи, явившиеся на празд­ник с опозданием. Они решили, что Икарий отравил их дру­зей, и за это так его побили, что тот умер. Тогда разгневан­ный Дионис явился им в обличье красивого мальчика, кото­рого убийцы тут же страстно возжелали. Однако, когда их возбуждение достигло пика, мальчик исчез, тогда как эрек­ция у пастухов, причем сильнейшая, осталась. И снова им пришлось идти за помощью и советом к Дельфийскому ора­кулу, который возвестил, что излечиться они смогут, только если принесут дары Дионису, причем опять же в виде фалло­сов, а после устроят в его честь торжественную процессию.

Как показывают все эти истории, древние греки воспри­нимали собственный член как мерило своей близости к ис­току божественной силы и божественного разума - а так­же насланного божеством безумия. Как пишет исследователь классицизма Альберт Хенрихс, для грека «эрекция есть знак его физиологического и душевного состояния... того, что Платон называл „священным безумием"».

В «Тимее» Платон указывал, что божественное находится у людей внутри спинного мозга, в спинномозговой жидкости, той самой субстанции, утверждал он, из которой образуется и мозг, и семя. Эта божественность обладает «животворной жаждой излияния», писал Платон, добавляя, что именно поэтому «природа срамных частей мужа строптива и свое­вольна, словно зверь, неподвластный рассудку, и под стре­калом непереносимого вожделения способна на все»1.

1 Перевод С. С. Аверинцева.

Древние греки - будь то во благо или во вред - явно использовали пенис как мерило своей близости к богам. Однако его размеры не играли в этом уравнении особой роли. Ну или хотя бы не в том смысле, в котором это мож­но было бы себе вообразить. В реальной жизни, вопреки грандиозным размерам эрегированных образов, демон­стрируемых во время процессий, древние греки предпочи­тали пенис небольшой и тонкий - вроде тех, какие можно было видеть у упражнявшихся в гимнасиях юношей. Такой пенис был и у фигурок-куросов, и на расписных вазах по всему Средиземноморью.

Древнегреческие художники вы­ражали свое презрение к чужестранцам и рабам тем, что изображали у них огромные половые органы. Аристотель даже подвел под такое эстетическое предпочтение «науч­ную базу»: он писал, что маленький пенис лучше подходит для зачатия, поскольку семя в пенисе больших размеров охлаждается, оказываясь неспособным к зарождению новой жизни. Чем бы ни объяснялась такая аргументация, но Аристофан наверняка нимало позабавился, выдумывая для своей пьесы «Облака» спор о педагогике, насыщенный в оригинале богатой игрой слов. Один из спорщиков при­водит там такие доводы:

Если добрые примешь советы мои
И свой слух обратишь к наставленьям моим,
Станет, друг, у тебя
Грудь сильна, как мехи. Щеки - мака алей.
Три аршина в плечах, сдержан, скуп на слова.
Зад могуч и велик. Перед - мал, да удал.
Если ж будешь по новым обычаям жить,
Знай, что щеки твои станут желты, как воск,
Плечи щуплы. Куриная, слабая грудь, 
Язычок без костей, зад цыплячий, больной,
Перед вялый - вот будут приметы твои.
Ты приучишь себя .
Безобразно-постыдное добрым считать,
А добро - пустяком.1

1 Аристофан. Облака. Перевод А. Пиотровского. Библиотека Всемирной литературы. Античная драма. М.: Художественная лите­ратура, 1970

Каков бы ни был размер пениса, невозможно отрицать его важность в древнегреческой философии образования. Откуда бы ни был родом эллин, из Афин или из Спарты, он все равно придерживался иерархической системы ве­рований, а его эстетические основы зиждились на доми­нирующем положении мужчин, воинских идеалах и идеа­лизации обнаженного мужского тела, притом что вся тог­дашняя система образования держалась на совершенно невообразимом для нас сегодня институте педерастии. Это был не столько стиль жизни, сколько принятый в Древней Греции обряд посвящения, инициации во взрос­лый мир.

Почти все древнегреческие аристократы, несмо­тря на педерастическое посвящение в детстве и юноше­стве, впоследствии женились и создавали семьи, причем большинство сохраняли почтительные отношения со сво­ими бывшими наставниками. А вот для взрослого мужчи­ны, который позволял осквернить себя пенетрацией, су­ществовало презрительное слово «кинэдос», то есть муж­чина в роли женщины. Чтобы понять педерастию древних греков, желательно взглянуть на это явление их глазами: эта практика была связана не столько с получением удо­вольствия, сколько с педагогикой. Дело было не в сексе, а скорее в принадлежности к определенному, высшему классу общества. Главное же, что пенис был орудием бла­городным.

В Древней Греции учили тому, что такое мужествен­ность, но дальше право называться мужественным мужчи­не надо было заслужить. Первая часть «университетов» му­жественности происходила с подачи учителя, вторая же - на поле сражения. Педерастический акт был кульминацией процесса наставничества, происходившего один на один и направленного на передачу «арете». Этим греческим сло­вом обозначался целый набор мужских добродетелей, та­ких как храбрость, сила, справедливость, уважение других и честность1.

1 Словом «арете» обозначались превосходство над другими в чем бы то ни было (хотя иногда это сводилось лишь к физическим до­стоинствам мужчины). Отсюда - слово «аристократ».

Связь между педерастией и «арете» получила монументальное выражение в форме на афинской Агоре. Слово «арете» было написано там на трех гермах, воздвиг­нутых в память о победе греков над персами в Эйоне. А ря­дом стояли еще более древние, гигантские статуи Гармодия и Аристогитона, педераста-наставника и его протеже, ко­торые были изображены обнаженными, с хорошо прора­ботанными мышцами и четко видимыми пенисами - обо­их запечатлели в момент совершения акта, подтверждающего их «арете», когда ударом кинжала они убивают тирана Гиппарха в 514 году до нашей эры. Понятно, что человек, обладавший «арете», воплощал собой высшие идеалы гре­ческой демократии и мужества. А для древних греков, чья культура предписывала им ставить на дорогах и не только памятные гермы в честь своих побед, все эти идеалы были воплощены в пенисе.

Отношения между «эрастисом» (старшим любовником) и «эрбменосом» (юным объектом любови) закладывались в гимнасии. Согласно легенде, тело атлета впервые полно­стью обнажилось во время Олимпийских игр 720 года до нашей эры, когда у одного из участников - бегуна по име­ни Орсипп - во время забега на дистанцию слетела набе­дренная повязка, но он все равно прибежал первым. Неяс­но, когда именно возникли гимнасии, однако нам извест­но, что в шестом веке до нашей эры Солон требовал смертной казни для всякого, кто украдет в гимнасии одежду занимающихся спортом. Самыми знаменитыми гимнасиями в Афинах были Академия и Ликей. В каждом име­лись беговая дорожка, помещение для борьбы, помещение для общих упражнений, бани и помещения для распития напитков, а также философских диспутов. В Академии дер­жал речь Платон, в Ликее - Аристотель.

Тело юного аристократа в Древней Греции было одно­временно и гербом, и произведением искусства. И то и другое формировалось в гимнасии перед собранием цени­телей в лице пожилых мужчин. Однако не всеми умение ценить красоту тела ставилось так высоко: в пьесе «Облака» Аристофан высмеивает идею о том, что в гимнасии преста­релый афинянин мог таять от любовного томления, взирая на отпечаток, оставленный в песке прелестным пенисом своего юного возлюбленного.

Какое бы удовольствие ни получал «эрастис» от сексу­ального контакта со своим «эроменосом», официально все было подчинено достижению высшей цели - передаче «арете». «В Греции, - писал Мишель Фуко в своей „Исто­рии сексуальности", - истина и секс соединялись в форме педагогики через передачу драгоценного знания от одного тела к другому; секс служил опорой для посвящения в познание». Росписи на древнегреческих вазах подтверждают, что между афинскими мужчинами и мальчиками был принят интеркруральный секс (сношение между бедер). Одна­ко в книге «Педерастия и педагогика в Древней Греции» ее автор, историк Уильям Армстронг Перси-третий, делает вывод, что предпочтительным способом все же было аналь­ное проникновение. (Это также разжигало гомофобию Аристофана, который издевался над теми, кто был «на при­нимающей стороне», называя их «ойропроктос» - «с рас­ширенным анусом» или «катапугон» - «трахнутые в зад»).

Однако точка зрения Аристофана не была среди древ­них греков господствующей. Ведь когда эрастис входил в эроменоса своим пенисом, это был лишь символический момент - хотя для этих двоих он также был вполне реаль­ным, - во время которого происходила полная и оконча­тельная передача «арете». То, что средством передачи сути мужественности была сперма, соответствовало учению Аристотеля, который считал, что лишь сперма создает ду­шу ребенка.

Так, благодаря педерастии древним грекам удалось победить саму природу: с помощью собственного детородного органа и без помощи женщин они «рождали» из юношей мужчин. Вот в чем заключалась самая удиви­тельная и таинственная сила пениса. 

продолжение