Семилетняя школа (1927-30)
Зоя Скляренко, Челябинск, 1929 год
С 1927 по 1930 год я училась в школе - семилетке № 1. Находилась она во дворе между улицами Цвиллинга и Кирова. Ходила я в школу через двор с улицы Кирова. Так ходить было ближе.
На одном участке находится две школы: та, что фасадом на улицу Цвиллинга - это школа 9-летка, бывшая прогимназия, где училась моя мать. В этой школе были старшие, 8-е и 9-е классы. 10-х в те годы не было. Вторая - в глубине двора, ближе к улице Кирова - это и есть cемилетка №1, она была деревянная и двухэтажная. Во дворе школы был большой сиреневый сад.
Обучение в школах второй ступени с 5-го по 9-й класс проводилось по системе "дальтон-плана". Предметные кабинеты были оборудованы столами и стульями, у стен стояли шкафы с учебниками. Приборов и учебных пособий почти не было, были только плакаты. Богаче всех был кабинет химии.
Все классы были оборудованы обычными партами, кроме класса обществоведения. Там на группу в 40 человек 10 квадратных столов со стульями. Вся группа разделялась на звенья по 4 человека на 1 стол.
Учитель каждого предмета составлял план на месяц с указанием тем и страниц в учебнике, относящихся к теме. На первом занятии преподаватель делает вводную лекцию по всему материалу.
Прорабатывать и усваивать весь учебный материал ученики должны были самостоятельно. Учебники на каждый урок выдавались лаборантами и после занятия снова запирались в шкаф на замок.
Практически проработка должна была осуществляться так: выборный звеньевой берёт у лаборанта под расписку один учебник. По очереди всё звено читает материал данного урока. Общим обсуждением усваиваем материал и делаем необходимые записи в свои тетради. При такой самостоятельной проработке учитель в классе отсутствовал.
Можете себе представить обстановку в таком классе. Вслух читают сразу 10 человек, а громко разговаривает ещё больше. Шум стоит невероятный!
Трудно ожидать, что при бесконтрольности со стороны преподавателей, все ученики будут честно читать задание и вести разговоры только по теме предмета. Чаще всего на уроке только посторонние разговоры и беготня по классу.
Я теперь так думаю, что учитель просто физически не мог при такой системе соблюдать дисциплину и поэтому просто уходил из класса, бросив его на «волю волн». В конце месяца начинался зачёт по теме каждого из предметов.
Зачёт полагалось сдавать всем звеном. Садились к столу учителя и он по порядку задавал вопросы и ставил оценки в журнал. Перед зачётом все "хватались за ум" и старались поднабраться знаний из тетради и друг у друга.
Мне было трудно учиться. Дома я никакой помощи не могла получить, т.к. мать была озабочена заработками и всё шила и вышивала рубашки в ЦРК.
Метод обучения и предметы были новые для неё и непонятные. Но я при всей своей невысокой способности старалась учиться и в школе вела себя скромно, чтобы матери не краснеть за меня на родительских собраниях.
Я очень боялась, когда мать начинала меня ругать и наказывать. Боялась я её и расстраивать без нужды, ведь ей и так было очень трудно меня растить и воспитывать.
Мне ещё было трудно учиться и потому, что я плохо слышала. Часто слух становился хуже после простуды зимой или купания летом. Мать тоже беспокоилась о недостатках моего здоровья. В 7-и летнем возрасте, ещё до школы, она меня водила к ушному врачу, знаменитому в Челябинске Шульцу. Он предложил операцию на дому. Что это за операция и в чём она состоит мы с матерью не знали. Но пришли и Шульц сказал: "Откройте пошире рот".
Каким то особым скальпелем он сделал в горле надрез и хлынула кровь. Наверное он вырезал гланды. Уже дома кровь не унималась и полностью пропитала полотенце. Я потеряла много крови, но операция эта никакой пользы не принесла.
Когда я училась уже в 6-м классе, то мать сводила меня к другому врачу - Березовскому. Помню большой его домашний кабинет со здоровенным 2-х тумбовым столом, а на стене большущие часы с маятником. Врач меня осмотрел и спросил: "Слышишь часы?" "Нет - отвечаю - не слышу".
Тогда он взял обычную клизму в виде груши, зажал дудку в ноздре и велел сказать "А-А-А" и в это время воздухом из груши сильно стукнуло мне в барабанные перепонки. Мир сразу ожил и зазвучал, я услыхала тиканье часов и стала понимать даже шепот окружающих. Настроение стало радостным и у меня и у матери.
Березовский работал в детской поликлинике и велел приходить к нему, как только буду плохо слышать. Так я и делала. Через несколько сеансов продуваний мне уже не нужно было ходить к нему. Я стала хорошо слышать.
Причиной плохого слуха, наверное, была следующая давнишняя история.
Когда мне было 2 года с небольшим, то в 1918 году, в период становления Советской власти в Челябинске устроили победный салют из пушек на площади. Мать со мной ходила туда и вероятно воздушной волной от выстрелов мне и прогнуло барабанные перепонки. Вот от этого наверное и был плохой слух, который исправили процедурами продувания и прогревания.
Вспомню своих учителей - обществоведение вела молодая активная коммунистка Мурзина. Преподавала она по учебнику из которого запомнились французская революция 1848 года, Марат, тред-юнионы, группы освобождения труда и всякие другие группы и организации совсем нам непонятных партий и людей. Предлагаемые для изучения материалы не имели никакого общего понятия об истории или партиях родной страны. Всё это было не в нашей стране и для нас чужое, поэтому в памяти и не сохранилось.
По русскому языку и литературе преподавала пожилая, интеллигентная, очень знающая и добрая женщина, но к сожалению я запамятовала её фамилию. Как будто её звали Дарья Михайловна. Впоследствии я снова встретилась с ней на подготовительных курсах в Челябинский институт механизации на лекциях по литературе.
Физику, алгебру, геометрию и тригонометрию преподавала Елизавета Александровна Шихова. Учебник по физике Цингер, по алгебре Шапошников и Вальцев, по геометрии Киселёв, по тригонометрии Рыбкин. Шихова была очень сильным педагогом. Очень хорошо объясняла свой предмет, но и требовала на всю катушку. Уважением у учеников она, однако, не пользовалась. Её просто боялись за строгость.
Была она небольшого роста с круглым, всегда красным лицом от близко расположенных кровеносных сосудов. За эту особенность ей дали кличку "клюковка". На её голове была копна каштановых мелко-курчавых волос. И вот в этой копне оказывается водились крупные вши. Когда приходилось выходить к доске, то невольно глаза смотрели на снующих жителей её шевелюры, что было ужасно противно. У меня и тогда не укладывалось в голове, как это такая высокообразованная женщина могла себя так запустить. И одевалась она неряшливо к тому же. На тех же курсах в институт в 1935 году она оставалась всё той же вшивой "клюковкой", к которой у меня не было никакого уважения.
А вот учительницу естествознания я почему-то не запомнила. Помню большой кабинет с множеством шкафов с муляжами, плакатами, рисунками зверей и другими наглядными пособиями. На окнах было много цветов, которые приносили ученики по заданию преподавателя. Была клетка с морскими свинками. Помню, как на занятии резали большого окуня и рассматривали у него внутренние органы. Ещё ужасней было занятие, на котором мальчики принесли пойманную кошку, которую учитель усыпил хлороформом. Кошку разрезали и изучили на уроке. Мне было очень жаль кошку, и я не могла смотреть на это зверство.
Ещё у меня осталась в памяти экскурсия 4-го класса в городскую больницу. Пустили нас в морг, где мы смотрели вскрытие застрелившегося в голову мужчину и вскрытие умершей своей смертью старушки. Это незабываемое жуткое впечатление детства. Санитар большим ножом распарывает от горла до паха покойника. Врач вынимает внутренности, показывает их нам и рассказывает о их значении. Затем скальпирует голову, распиливает череп и вынимает мозг. Когда разрезали старушку, то под кожей у неё сала было в ладонь, как у поросёнка. При входе в морг на полу лежало несколько подобранных где-то трупов с отрезанными головами. Я до сих пор не понимаю, какой садист додумался организовывать 10-и летним детям такую жестокую экскурсию.
Химию нам преподавал пожилой учитель, видимо перенёсший паралич, так как он ходил опираясь на палку и все уроки сидел, а не ходил по классу. Ему трудно даже было повернуться к доске и ученики бессовестно пользовались его немощью, подсказывая и читая по шпаргалке. Кабинет был оборудован не очень хорошо, но меня как-то химия заинтересовала. Однако, в силу своей инвалидности, учитель мог нам мало что дать.
Учителем пения был пожилой, невысокого роста, толстенький скрипач Ферапонтов. Он кажется раньше пел в церковном хоре.
Ну а с нами он пел под скрипку новые песни. Мы кузнецы и дух наш молод, куём мы счастия ключи и т.д. Наш паровоз вперёд лети, в коммуне остановка. Другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка.
Шуточную песню: Дедка лапоть ковырял, ковырялку потерял. Стала бабка избу месть, ковырялка тут и есть. Тула-Тула-Тула я, Тула родина моя. Дуня-Дуня-Дуня я, Дуня ягодка моя.
Вот такие у нас были песни.
А самое интересное было то, что физрук Измоденов организовал кружок для занятия танцами разных национальностей. В нем, правда, были одни девочки, мальчиков это не интересовало. Вот это нам, девочкам, очень нравилось, мы с удовольствием посещали эти танцы.
Немецкий язык преподавала Мария Александровна Минько. Кроме того она аккомпанировала на пианино и нашему танцевальному кружку. Эта пожилая, интеллигентная женщина запечатлена на фотографии нашего кружка. Она стоит рядом с руководителем - молодым и симпатичным татарином Петром Александровичем Измоденовым. Все девчонки кружка были в него тайно влюблены и за глаза называли "шоколадкой" за смуглость кожи.
Хорошо, что нас фотографировали в костюмах и фотографии остались на память. Вспоминаешь, и время и лица и судьбы
Танцевальный кружок 7-летней школы №1 (Зоя Скляренко в верхнем ряду крайняя слева), Челябинск, 1930 год
Танцевальный кружок 7-летней школы №1 (Зоя Скляренко в нижнем ряду крайняя справа), Челябинск, 1930 год
Закончила я 7 классов весной в июне 1930 года в 14 лет. Некоторых, наиболее способных учеников почему-то выпустили досрочно. Экзаменов выпускных нам не устраивали, а просто выдали свидетельства об окончании, где были выставлены отметки по имеющимся в течение года. Был у нас выпускной вечер. В саду у школы буйно цвела сирень. Мы нарвали большие букеты учителям. Был устроен концерт силами учащихся. Выступал хор и пели девочки - солистки. Помню пользовалась славой лучшей школьной певицы Люся Королёва. Наш ритмический кружок тоже выступал с украинским и матросским танцами. Есть два фото с участниками этого кружка. После выпускного вечера наши мальчишки почувствовали себя взрослыми и решили провожать нас до дома. Но мы поняли их намерения превратно и решили, что они станут нас целовать, да как дали стрекача по домам! Вот какие мы были скромницы или дурочки, сама не пойму. В нынешние восьмидесятые годы девочки в 14 и даже 12 лет уже рожают.
Особенно меня моя мать не наказывала, т.к. не было к тому причин. Если уж чашку разобью, то в угол поставил. Но однажды она меня била всерьёз и я это очень даже запомнила. Был великий пост перед пасхой. Мать меня заставила говеть и потом идти к причастию. Это я выполнила. А в вербное воскресенье, да ещё в школьном платье, да с вербой в руках по улице на виду у всех идти в церковь я не захотела. В школе нам не разрешали ходить в церковь и я бы имела неприятности от учителей. И я сказала матери, что не пойду. Она меня стала бить, я ревела, но настаивала на своём. Она меня сильно била, не знаю - за упрямство или за то, чтобы удержать в православной вере. Я не знала, куда мне деться от её побоев. Хотела убежать на улицу, но мать не пустила, чтобы соседи не увидали. Я уже сдалась и согласилась пойти с вербой по улице, но только не в форменном платье, а в зелёном в клеточку. Вот так по принуждению матери я сходила в церковь и больше она меня не принуждала.
К слову сказать и сама мать мне сознавалась, что не верит в существовании бога на небесах во плоти.
В силу одиночества и вдовьей трудной жизни она ежедневно на ночь молилась, стоя на коленях перед образами. В нашем доме были иконы до 1946 года. Даже когда мы переезжали с места на место. Умирая мать просила положить две последние иконы с собой в гроб. Это были: Спас Нерукотворный и Казанская Божья Матерь. Они были в киотах и с окладами. Простые иконки небольших размеров.
Похоронили мать в деревне Малое Чаусово на кладбище в октябре 1946 году рядом с её могилой похоронен под чугунной плитой мужчина с фамилией Заяц.
В 1973 году мой сын Олег посетил это кладбище и сфотографировался у её могилы рядом с этой плитой. Кладбище собирались застраивать разрастающимся городом Курганом.
Опубликовано в DW - https://alexjourba.dreamwidth.org/237556.html
С 1927 по 1930 год я училась в школе - семилетке № 1. Находилась она во дворе между улицами Цвиллинга и Кирова. Ходила я в школу через двор с улицы Кирова. Так ходить было ближе.
На одном участке находится две школы: та, что фасадом на улицу Цвиллинга - это школа 9-летка, бывшая прогимназия, где училась моя мать. В этой школе были старшие, 8-е и 9-е классы. 10-х в те годы не было. Вторая - в глубине двора, ближе к улице Кирова - это и есть cемилетка №1, она была деревянная и двухэтажная. Во дворе школы был большой сиреневый сад.
Обучение в школах второй ступени с 5-го по 9-й класс проводилось по системе "дальтон-плана". Предметные кабинеты были оборудованы столами и стульями, у стен стояли шкафы с учебниками. Приборов и учебных пособий почти не было, были только плакаты. Богаче всех был кабинет химии.
Все классы были оборудованы обычными партами, кроме класса обществоведения. Там на группу в 40 человек 10 квадратных столов со стульями. Вся группа разделялась на звенья по 4 человека на 1 стол.
Учитель каждого предмета составлял план на месяц с указанием тем и страниц в учебнике, относящихся к теме. На первом занятии преподаватель делает вводную лекцию по всему материалу.
Прорабатывать и усваивать весь учебный материал ученики должны были самостоятельно. Учебники на каждый урок выдавались лаборантами и после занятия снова запирались в шкаф на замок.
Практически проработка должна была осуществляться так: выборный звеньевой берёт у лаборанта под расписку один учебник. По очереди всё звено читает материал данного урока. Общим обсуждением усваиваем материал и делаем необходимые записи в свои тетради. При такой самостоятельной проработке учитель в классе отсутствовал.
Можете себе представить обстановку в таком классе. Вслух читают сразу 10 человек, а громко разговаривает ещё больше. Шум стоит невероятный!
Трудно ожидать, что при бесконтрольности со стороны преподавателей, все ученики будут честно читать задание и вести разговоры только по теме предмета. Чаще всего на уроке только посторонние разговоры и беготня по классу.
Я теперь так думаю, что учитель просто физически не мог при такой системе соблюдать дисциплину и поэтому просто уходил из класса, бросив его на «волю волн». В конце месяца начинался зачёт по теме каждого из предметов.
Зачёт полагалось сдавать всем звеном. Садились к столу учителя и он по порядку задавал вопросы и ставил оценки в журнал. Перед зачётом все "хватались за ум" и старались поднабраться знаний из тетради и друг у друга.
Мне было трудно учиться. Дома я никакой помощи не могла получить, т.к. мать была озабочена заработками и всё шила и вышивала рубашки в ЦРК.
Метод обучения и предметы были новые для неё и непонятные. Но я при всей своей невысокой способности старалась учиться и в школе вела себя скромно, чтобы матери не краснеть за меня на родительских собраниях.
Я очень боялась, когда мать начинала меня ругать и наказывать. Боялась я её и расстраивать без нужды, ведь ей и так было очень трудно меня растить и воспитывать.
Мне ещё было трудно учиться и потому, что я плохо слышала. Часто слух становился хуже после простуды зимой или купания летом. Мать тоже беспокоилась о недостатках моего здоровья. В 7-и летнем возрасте, ещё до школы, она меня водила к ушному врачу, знаменитому в Челябинске Шульцу. Он предложил операцию на дому. Что это за операция и в чём она состоит мы с матерью не знали. Но пришли и Шульц сказал: "Откройте пошире рот".
Каким то особым скальпелем он сделал в горле надрез и хлынула кровь. Наверное он вырезал гланды. Уже дома кровь не унималась и полностью пропитала полотенце. Я потеряла много крови, но операция эта никакой пользы не принесла.
Когда я училась уже в 6-м классе, то мать сводила меня к другому врачу - Березовскому. Помню большой его домашний кабинет со здоровенным 2-х тумбовым столом, а на стене большущие часы с маятником. Врач меня осмотрел и спросил: "Слышишь часы?" "Нет - отвечаю - не слышу".
Тогда он взял обычную клизму в виде груши, зажал дудку в ноздре и велел сказать "А-А-А" и в это время воздухом из груши сильно стукнуло мне в барабанные перепонки. Мир сразу ожил и зазвучал, я услыхала тиканье часов и стала понимать даже шепот окружающих. Настроение стало радостным и у меня и у матери.
Березовский работал в детской поликлинике и велел приходить к нему, как только буду плохо слышать. Так я и делала. Через несколько сеансов продуваний мне уже не нужно было ходить к нему. Я стала хорошо слышать.
Причиной плохого слуха, наверное, была следующая давнишняя история.
Когда мне было 2 года с небольшим, то в 1918 году, в период становления Советской власти в Челябинске устроили победный салют из пушек на площади. Мать со мной ходила туда и вероятно воздушной волной от выстрелов мне и прогнуло барабанные перепонки. Вот от этого наверное и был плохой слух, который исправили процедурами продувания и прогревания.
Вспомню своих учителей - обществоведение вела молодая активная коммунистка Мурзина. Преподавала она по учебнику из которого запомнились французская революция 1848 года, Марат, тред-юнионы, группы освобождения труда и всякие другие группы и организации совсем нам непонятных партий и людей. Предлагаемые для изучения материалы не имели никакого общего понятия об истории или партиях родной страны. Всё это было не в нашей стране и для нас чужое, поэтому в памяти и не сохранилось.
По русскому языку и литературе преподавала пожилая, интеллигентная, очень знающая и добрая женщина, но к сожалению я запамятовала её фамилию. Как будто её звали Дарья Михайловна. Впоследствии я снова встретилась с ней на подготовительных курсах в Челябинский институт механизации на лекциях по литературе.
Физику, алгебру, геометрию и тригонометрию преподавала Елизавета Александровна Шихова. Учебник по физике Цингер, по алгебре Шапошников и Вальцев, по геометрии Киселёв, по тригонометрии Рыбкин. Шихова была очень сильным педагогом. Очень хорошо объясняла свой предмет, но и требовала на всю катушку. Уважением у учеников она, однако, не пользовалась. Её просто боялись за строгость.
Была она небольшого роста с круглым, всегда красным лицом от близко расположенных кровеносных сосудов. За эту особенность ей дали кличку "клюковка". На её голове была копна каштановых мелко-курчавых волос. И вот в этой копне оказывается водились крупные вши. Когда приходилось выходить к доске, то невольно глаза смотрели на снующих жителей её шевелюры, что было ужасно противно. У меня и тогда не укладывалось в голове, как это такая высокообразованная женщина могла себя так запустить. И одевалась она неряшливо к тому же. На тех же курсах в институт в 1935 году она оставалась всё той же вшивой "клюковкой", к которой у меня не было никакого уважения.
А вот учительницу естествознания я почему-то не запомнила. Помню большой кабинет с множеством шкафов с муляжами, плакатами, рисунками зверей и другими наглядными пособиями. На окнах было много цветов, которые приносили ученики по заданию преподавателя. Была клетка с морскими свинками. Помню, как на занятии резали большого окуня и рассматривали у него внутренние органы. Ещё ужасней было занятие, на котором мальчики принесли пойманную кошку, которую учитель усыпил хлороформом. Кошку разрезали и изучили на уроке. Мне было очень жаль кошку, и я не могла смотреть на это зверство.
Ещё у меня осталась в памяти экскурсия 4-го класса в городскую больницу. Пустили нас в морг, где мы смотрели вскрытие застрелившегося в голову мужчину и вскрытие умершей своей смертью старушки. Это незабываемое жуткое впечатление детства. Санитар большим ножом распарывает от горла до паха покойника. Врач вынимает внутренности, показывает их нам и рассказывает о их значении. Затем скальпирует голову, распиливает череп и вынимает мозг. Когда разрезали старушку, то под кожей у неё сала было в ладонь, как у поросёнка. При входе в морг на полу лежало несколько подобранных где-то трупов с отрезанными головами. Я до сих пор не понимаю, какой садист додумался организовывать 10-и летним детям такую жестокую экскурсию.
Химию нам преподавал пожилой учитель, видимо перенёсший паралич, так как он ходил опираясь на палку и все уроки сидел, а не ходил по классу. Ему трудно даже было повернуться к доске и ученики бессовестно пользовались его немощью, подсказывая и читая по шпаргалке. Кабинет был оборудован не очень хорошо, но меня как-то химия заинтересовала. Однако, в силу своей инвалидности, учитель мог нам мало что дать.
Учителем пения был пожилой, невысокого роста, толстенький скрипач Ферапонтов. Он кажется раньше пел в церковном хоре.
Ну а с нами он пел под скрипку новые песни. Мы кузнецы и дух наш молод, куём мы счастия ключи и т.д. Наш паровоз вперёд лети, в коммуне остановка. Другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка.
Шуточную песню: Дедка лапоть ковырял, ковырялку потерял. Стала бабка избу месть, ковырялка тут и есть. Тула-Тула-Тула я, Тула родина моя. Дуня-Дуня-Дуня я, Дуня ягодка моя.
Вот такие у нас были песни.
А самое интересное было то, что физрук Измоденов организовал кружок для занятия танцами разных национальностей. В нем, правда, были одни девочки, мальчиков это не интересовало. Вот это нам, девочкам, очень нравилось, мы с удовольствием посещали эти танцы.
Немецкий язык преподавала Мария Александровна Минько. Кроме того она аккомпанировала на пианино и нашему танцевальному кружку. Эта пожилая, интеллигентная женщина запечатлена на фотографии нашего кружка. Она стоит рядом с руководителем - молодым и симпатичным татарином Петром Александровичем Измоденовым. Все девчонки кружка были в него тайно влюблены и за глаза называли "шоколадкой" за смуглость кожи.
Хорошо, что нас фотографировали в костюмах и фотографии остались на память. Вспоминаешь, и время и лица и судьбы
Танцевальный кружок 7-летней школы №1 (Зоя Скляренко в верхнем ряду крайняя слева), Челябинск, 1930 год
Танцевальный кружок 7-летней школы №1 (Зоя Скляренко в нижнем ряду крайняя справа), Челябинск, 1930 год
Закончила я 7 классов весной в июне 1930 года в 14 лет. Некоторых, наиболее способных учеников почему-то выпустили досрочно. Экзаменов выпускных нам не устраивали, а просто выдали свидетельства об окончании, где были выставлены отметки по имеющимся в течение года. Был у нас выпускной вечер. В саду у школы буйно цвела сирень. Мы нарвали большие букеты учителям. Был устроен концерт силами учащихся. Выступал хор и пели девочки - солистки. Помню пользовалась славой лучшей школьной певицы Люся Королёва. Наш ритмический кружок тоже выступал с украинским и матросским танцами. Есть два фото с участниками этого кружка. После выпускного вечера наши мальчишки почувствовали себя взрослыми и решили провожать нас до дома. Но мы поняли их намерения превратно и решили, что они станут нас целовать, да как дали стрекача по домам! Вот какие мы были скромницы или дурочки, сама не пойму. В нынешние восьмидесятые годы девочки в 14 и даже 12 лет уже рожают.
Особенно меня моя мать не наказывала, т.к. не было к тому причин. Если уж чашку разобью, то в угол поставил. Но однажды она меня била всерьёз и я это очень даже запомнила. Был великий пост перед пасхой. Мать меня заставила говеть и потом идти к причастию. Это я выполнила. А в вербное воскресенье, да ещё в школьном платье, да с вербой в руках по улице на виду у всех идти в церковь я не захотела. В школе нам не разрешали ходить в церковь и я бы имела неприятности от учителей. И я сказала матери, что не пойду. Она меня стала бить, я ревела, но настаивала на своём. Она меня сильно била, не знаю - за упрямство или за то, чтобы удержать в православной вере. Я не знала, куда мне деться от её побоев. Хотела убежать на улицу, но мать не пустила, чтобы соседи не увидали. Я уже сдалась и согласилась пойти с вербой по улице, но только не в форменном платье, а в зелёном в клеточку. Вот так по принуждению матери я сходила в церковь и больше она меня не принуждала.
К слову сказать и сама мать мне сознавалась, что не верит в существовании бога на небесах во плоти.
В силу одиночества и вдовьей трудной жизни она ежедневно на ночь молилась, стоя на коленях перед образами. В нашем доме были иконы до 1946 года. Даже когда мы переезжали с места на место. Умирая мать просила положить две последние иконы с собой в гроб. Это были: Спас Нерукотворный и Казанская Божья Матерь. Они были в киотах и с окладами. Простые иконки небольших размеров.
Похоронили мать в деревне Малое Чаусово на кладбище в октябре 1946 году рядом с её могилой похоронен под чугунной плитой мужчина с фамилией Заяц.
В 1973 году мой сын Олег посетил это кладбище и сфотографировался у её могилы рядом с этой плитой. Кладбище собирались застраивать разрастающимся городом Курганом.
Опубликовано в DW - https://alexjourba.dreamwidth.org/237556.html