(no subject)
Notes for landscape tones. Long sequences of tempera. Light filtered through the essence of lemons. An air full of brick-dust - sweet smelling brick dust and the odour of hot pavements slaked with water. Light damp clouds, earth-bound yet seldom bringing rain. Upon this squirt dust-red, dust-green, chalk-mauve and watered crimson-lake. In summer the sea-damp lightly varnished air. Everything lay under a coat of gum.
And then in autumn the dry, palpitant air harsh wish static electricity, inflaming the body through its light clothing. The flesh coming alive, trying the bar of its prison. A drunken whore walks in a dark street at night, shedding snatches of song like petals. Was it in this that Anthony heard the heart-numbing strains of the great music which persuaded him to surrender for ever to the city he loved?
the sulking bodies of the young begin to hunt for a fellow nakedness, and in those little cafes where Balthazar went so often with the old poet of city, the boys stir uneasily at their backgammon under petrol-lamps: disturbed by this dry desert wind - so unromantic, so unconfiding - stir, and turn to watch every stranger. they struggle for breath and in every summer kiss they can detect the taste of quicklime...
Намечу оттенки пейзажа... Длинная череда темперных красок. Свет сбрызнут лимонной эссенцией. Воздух полон кипричной пыли - сладкой пыли и аромата горячих тротуаров, напоенных водой. Свет подавляет стелящиеся облака, изредка приносящие дождь. Дальше - струи пыльно-красного, пыльно-зеленого, меловый (выбеленный) розово-лиловый и озеро темно-красной акварели. (и размытое темно-красное озеро) Летом воздух слегка наполнен морской влагой. Все лежит под смоляным плащом. (одеялом, покровом)
И потом осенью сухой, пульсирующий воздух, жесткий от статического электричества, пронизывающий тело сквозь легкую одежду. Плоть оживает, испытывая границы своей тюрьмы. Пьяная шлюха, бредущая во мраке ночной улицы, теряет обрывки песни как лепестки. Было ли так, что Антоний услышал щемящий сердце отголосок великой музыки, который убедил его навсегда отказаться от города, любимого им?
Угрюмые молодые тела начали охоту за приятельской наготой, и в том маленьком кафе, куда Бальтазар так часто приходил со старым поэтом города, молодые люди удобно расположились играть в триктрак под керосиновыми лампами: прерываемые сухим ветром пустыни - таким неромантичным, таким невнушающим доверия - расположились и оборачиваются посмотреть (косятся) на каждого незнакомца. Они борятся за каждый вздох и в каждом летнем поцелуе могут ощутить вкус негашеной извести.
И после каждого летнего поцелуя на губах остается вкус негашеной извести...
Что-то мне подсказывает, что Бальтазара был любовником Кавафиса. Вот старый греховодник! Уж не ему ли посвящено
О чем-то рядом говорили, это нечто
мое вниманье привлекло к дверям кофейни.
И я увидел ослепительное тело, -
его, наверное, Любовь создать хотела,
свой горький опыт сделав мерой красоты,
вселяя радость, свет гармонии высокой,
волненье в стройные скульптурные черты
и тайный след своих ладоней оставляя
как посвященье - на челе и на устах.
(Кавафис "у входа в кафе" перевод Ю.Мориц, 1915)
а что это за история с Антонием? Он послушал сплетни о том, что Клеопатра умерла и покончил с собой? Такая великая музыка играла ему?
Или нет... "Перед решающей битвой с Цезарем, часовые перед дворцом слышат доносящиеся из-под земли звуки гобоев. Это дурной признак - покровитель Антония бог Геркулес оставляет его"... Так у Шекспира написано.
И краски.. Не ими ли полны картины Бридгмана
And then in autumn the dry, palpitant air harsh wish static electricity, inflaming the body through its light clothing. The flesh coming alive, trying the bar of its prison. A drunken whore walks in a dark street at night, shedding snatches of song like petals. Was it in this that Anthony heard the heart-numbing strains of the great music which persuaded him to surrender for ever to the city he loved?
the sulking bodies of the young begin to hunt for a fellow nakedness, and in those little cafes where Balthazar went so often with the old poet of city, the boys stir uneasily at their backgammon under petrol-lamps: disturbed by this dry desert wind - so unromantic, so unconfiding - stir, and turn to watch every stranger. they struggle for breath and in every summer kiss they can detect the taste of quicklime...
Намечу оттенки пейзажа... Длинная череда темперных красок. Свет сбрызнут лимонной эссенцией. Воздух полон кипричной пыли - сладкой пыли и аромата горячих тротуаров, напоенных водой. Свет подавляет стелящиеся облака, изредка приносящие дождь. Дальше - струи пыльно-красного, пыльно-зеленого, меловый (выбеленный) розово-лиловый и озеро темно-красной акварели. (и размытое темно-красное озеро) Летом воздух слегка наполнен морской влагой. Все лежит под смоляным плащом. (одеялом, покровом)
И потом осенью сухой, пульсирующий воздух, жесткий от статического электричества, пронизывающий тело сквозь легкую одежду. Плоть оживает, испытывая границы своей тюрьмы. Пьяная шлюха, бредущая во мраке ночной улицы, теряет обрывки песни как лепестки. Было ли так, что Антоний услышал щемящий сердце отголосок великой музыки, который убедил его навсегда отказаться от города, любимого им?
Угрюмые молодые тела начали охоту за приятельской наготой, и в том маленьком кафе, куда Бальтазар так часто приходил со старым поэтом города, молодые люди удобно расположились играть в триктрак под керосиновыми лампами: прерываемые сухим ветром пустыни - таким неромантичным, таким невнушающим доверия - расположились и оборачиваются посмотреть (косятся) на каждого незнакомца. Они борятся за каждый вздох и в каждом летнем поцелуе могут ощутить вкус негашеной извести.
И после каждого летнего поцелуя на губах остается вкус негашеной извести...
Что-то мне подсказывает, что Бальтазара был любовником Кавафиса. Вот старый греховодник! Уж не ему ли посвящено
О чем-то рядом говорили, это нечто
мое вниманье привлекло к дверям кофейни.
И я увидел ослепительное тело, -
его, наверное, Любовь создать хотела,
свой горький опыт сделав мерой красоты,
вселяя радость, свет гармонии высокой,
волненье в стройные скульптурные черты
и тайный след своих ладоней оставляя
как посвященье - на челе и на устах.
(Кавафис "у входа в кафе" перевод Ю.Мориц, 1915)
а что это за история с Антонием? Он послушал сплетни о том, что Клеопатра умерла и покончил с собой? Такая великая музыка играла ему?
Или нет... "Перед решающей битвой с Цезарем, часовые перед дворцом слышат доносящиеся из-под земли звуки гобоев. Это дурной признак - покровитель Антония бог Геркулес оставляет его"... Так у Шекспира написано.
И краски.. Не ими ли полны картины Бридгмана