«Избить, обоссать и бросить в канаву!»
Послушал, как Е.Яковлев и А.Драбкин разбирают книгу Николая Никулина «Воспоминания о войне».
Обоим книга явно не нравится, потому что там все сплошь про «кровь и грязь», и ничего про «фронтовую дружбу, любовь и защиту родины». И, по сути, весь разговор вертится вокруг психологии автора и попыток объяснить, как же так его угораздило - запомнить и описать только плохое. Наверное, с самим автором что-то не так.
Некоторые фрагменты воспоминаний вообще не вызывают у собеседников ничего, кроме иронии - настолько они кажутся им недостоверными. Например, «байка про маршала Жукова»:
Новелла XX. Маршал Жуков
Великолепное шоссе Франкфурт-на-Одере - Берлин, чудо немецкого дорожного строительства, шло с Востока прямо на Запад, вонзалось в пригороды немецкой столицы и, пройдя через весь город, упиралось в Рейхстаг, символ немецкой государственности. В начале мая 1945 года по этому шоссе, как по гигантской артерии, двигался мощный поток советских военных машин, вобравший в себя металл, нефть, конструкторскую мысль со всех концов огромной России, а также мощный поток людей в солдатской форме - кровь России, выдавленную изо всех пор земли русской. Все это создавало гигантскую силу, которая должна неотвратимо затопить и раздавить агонизирующую Германию.
Мы на нашем грузовичке, подобно маленькому кровяному шарику в артерии, неслись по направлению к Берлину. Но вдруг с громким треском лопнула под нами изношенная шина, и энергичный регулировщик, махая флажком, вывел нас из потока машин на обочину, подтверждая свои указания хриплым матом. Как бегун, сошедший с дистанции, мы отключились от общего стремительного движения вперед, вздохнули спокойно и огляделись. Майское солнце заливало ясным светом уютные домики, зеленеющие поля и рощи. Голубое небо необыкновенной чистоты, лишь кое-где загаженное разрывами зенитных снарядов, простиралось над нами. Шофер менял колесо, мы наслаждались отдыхом. А в нескольких метрах от нас по-прежнему ревел нескончаемый поток машин, грохоча и гудя, - грандиозная движущаяся по шоссе сила.
Вдруг в непрерывности ритма дорожного движения обнаружились перебои, шоссе расчистилось, машины застыли на обочинах, и мы увидели нечто новое - кавалькаду грузовиков с охраной, вооруженных мотоциклистов и джип, в котором восседал маршал Жуков. Это он силой своей несокрушимой воли посылал вперед, на Берлин, все то, что двигалось по шоссе, все то, что аккумулировала страна, вступившая в смертельную схватку с Германией. Для него расчистили шоссе, и никто не должен был мешать его движению к немецкой столице.
Но что это? По шоссе стремительно движется грузовик со снарядами, обгоняет начальственную кавалькаду. У руля сидит иван, ему приказали скорей, скорей доставить боеприпасы на передовую. Батарея без снарядов, ребята гибнут, и он выполняет свой долг, не обращая внимания на регулировщиков. Джип маршала останавливается, маршал выскакивает на асфальт и бросает:
- …твою мать! Догнать! Остановить! Привести сюда!
Через минуту дрожащий иван предстает перед грозным маршалом.
- Ваши водительские права!
Маршал берет документ, рвет его в клочья и рявкает охране:
- Избить, обоссать и бросить в канаву!
Свита отводит ивана в сторону, тихонько шепчет ему:
- Давай, иди быстрей отсюда, да не попадайся больше!
Мы, онемевшие, стоим на обочине. Маршал уже давно отъехал в Берлин, а грохочущий поток возобновил свое движение».
Вообще никак не комментируя то обстоятельство, что «байка» написана Никулиным от первого лица, оба «эксперта» при этом полностью уверены, что ничего такого «автор сам не видел» и видеть в принципе не мог. На чем эта уверенность основана, совершенно непонятно.
С точки зрения Е.Яковлева, это просто «архетипический эпизод о плохой власти и ее презрении к маленькому человеку, которого автор тоже презирает на самом деле. Здесь он назначает на роль этой власти маршала Жукова, но вместо маршала Жукова мог бы быть кто угодно. Лично товарищ Сталин мог приказать: избить, обоссать и бросить в канаву».
Насчет «кто угодно», думаю, он не так уж сильно ошибся. Я никогда не занимался изучением вопроса о поведении советских генералов на дорогах, но вот сходу припомнил два похожих случая из воспоминаний Василия Брюхова. Там речь идет уже не о Жукове, а о Лелюшенко и Чуйкове.
«Вскоре предстояли выборы в Верховный Совет. От Центральной группы войск выдвигался генерал Лелюшенко, командующий 4-й танковой армией. Я был назначен так называемым доверенным лицом генерала и агитировал за его кандидатуру. Я собрал офицеров, рассказал про кандидата, объяснил, что голосование - это гражданский долг каждого. Тут встает заместитель командира бригады по технической части, прошедший всю войну майор Калугин, и говорит: «Капитан Брюхов, голосовать за этого придурка я не буду!» Оказалось, что он на мотоцикле обогнал шедшую впереди трофейную машину. Вдруг она его догоняет и перекрывает ему дорогу. Из машины выходит генерал Лелюшенко и на него: «Мать-перемать, какое ты право имеешь обгонять генерала?!» Тот немного растерялся, стал оправдываться, что он не знал. Генерал вошел в раж, начал кричать, что тот должен был знать, поскольку едет на мотоцикле, и должен понимать, что на машине едет начальник. Разошелся и ударил Калугина палкой. Тот сдержался, хотя чего это ему стоило, сложно себе представить, поскольку он был крепкий, знающий себе цену офицер, никогда не лезший за словом в карман. Тем не менее он промолчал. Генерал, выплеснув свой гнев, сел в машину и уехал.
(...)
В молчании мы поехали по узким немецким дорогам на командный пункт 3-й армии под Магдебург. Впереди, на правом сиденье, сидел угрюмый, насупившийся Чуйков, за рулем был его водитель Хмелев, который возил Чуйкова еще со Сталинграда, сзади сидели я и ординарец. Ехали мы быстро. Впереди показалась небольшая армейская колонна нестройно идущих автомашин. Слабо подготовленные водители вели тяжелые грузовики неуверенно, стараясь придерживаться осевой линии, заданную скорость и дистанцию не выдерживали. Обгонять машины на узкой дороге практически без обочины, обсаженной мощными черешнями, даже такому опытному водителю, как Хмелев, было трудно. Рискуя столкнуться или с машиной, или с придорожными деревьями, он тем не менее обогнал несколько грузовиков. Вижу - Чуйков заводится, начинает нервничать, затем ерзать на сиденье, то подаваясь вперед, то откидываясь назад. Шея его побагровела. Наконец он взрывается:
- Обгоняй!
- Как я их обгоню, если они так идут? Разобьемся, - спокойно отвечает водитель.
- Обгоняй и не рассуждай! - грозно крикнул Чуйков. Но Хмелеву опять не удалось обогнать грузовик, который вилял по шоссе. Оборачиваясь ко мне, Чуйков орет:
- Стреляй!
- Как стрелять? - спрашиваю я. - У меня и пистолета нет.
- А на кой ... ты со мной ездишь тогда?! - И тут же набросился на ординарца:
- И у тебя нет оружия?!
- Никак нет! Есть! - испуганно ответил тот.
- Стреляй!
- Куда стрелять, товарищ Главнокомандующий?!
- По колесам, по скатам! - уже просто вопил разъяренный Чуйков.
Я тихо шепнул ординарцу:
- Стреляй ниже, по дороге.
Так, ведя стрельбу из пистолета, мы с трудом обогнали все машины.
- Стой! - заорал Чуйков. Хмелев, чуть проскочив вперед, перекрыл дорогу. Передняя машина колонны, затормозив, остановилась. Чуйков выскочил из машины и бегом направился к правой двери грузовика, где должен был сидеть старший колонны. Полы шинели развевались, фуражка сбилась набекрень, лицо исказилось в лютой злобе. Он со всей силой рванул дверцу машины на себя и онемел от удивления. Голова колонны ушла вперед, это был всего лишь разрыв в ней. Вместо начальника колонны сидела молоденькая и довольно симпатичная девчонка, державшая на коленях пишущую машинку. Главком на какое-то мгновение даже потерял дар речи и, как рыба, вытащенная из воды, искаженным от злобы приоткрытым ртом хватал воздух, ноздри его дико раздувались. Плохо соображая и с трудом подбирая слова, он взревел:
- А это еще что за б....?!!
Перепуганная насмерть девчонка еле слышно пролепетала:
- Товарищ генерал, я не б.....я машинистка.
Чуйков подскочил, как ужаленный, и, яростно стуча кулаком по подножке и растягивая слова, ревел:
- Все равно! Все равно б....! - Затем, словно опомнившись, он бросился, огибая машину, к водителю, рванул дверцу. Молодой пацаненок, наверное, впервые увидев так близко столь разъяренного генерала, как мешок, вывалился из кабины. Чуйков с силой схватил его за плечи, поднял и, рыча, потребовал:
- Права, давай права, подлюга!
Водитель трясущимися от страха руками с трудом расстегнул пуговицу пухлого кармана гимнастерки. На асфальт посыпались документы, письма, фотографии родных и близких. Чуйков, не выдержав, оттолкнул солдата. Тот еле устоял на ногах. Наклонившись, он копался в ворохе выпавших бумаг, нашел права, попытался их разорвать, но дерматиновые корочки не поддавались. Тогда он схватил один конец зубами, а другой рванул обеими руками. Права треснули и разорвались на две половинки, он швырнул их в сторону. После этого его гнев сразу схлынул, и Чуйков уже спокойно пошел к машине, на ходу буркнув:
- Поехали...
Все это время я стоял рядом и поражался происходившему: «До какого же скотского состояния может дойти человек? Что с ним делает власть, необузданная, бесконтрольная...»
Чуйков, успокоившись, осматривал окрестности, о чем-то думая. Через некоторое время он сказал:
- Узнай, кто командир, и посади его под арест на пять суток».
Click to viewОбоим книга явно не нравится, потому что там все сплошь про «кровь и грязь», и ничего про «фронтовую дружбу, любовь и защиту родины». И, по сути, весь разговор вертится вокруг психологии автора и попыток объяснить, как же так его угораздило - запомнить и описать только плохое. Наверное, с самим автором что-то не так.
Некоторые фрагменты воспоминаний вообще не вызывают у собеседников ничего, кроме иронии - настолько они кажутся им недостоверными. Например, «байка про маршала Жукова»:
Новелла XX. Маршал Жуков
Великолепное шоссе Франкфурт-на-Одере - Берлин, чудо немецкого дорожного строительства, шло с Востока прямо на Запад, вонзалось в пригороды немецкой столицы и, пройдя через весь город, упиралось в Рейхстаг, символ немецкой государственности. В начале мая 1945 года по этому шоссе, как по гигантской артерии, двигался мощный поток советских военных машин, вобравший в себя металл, нефть, конструкторскую мысль со всех концов огромной России, а также мощный поток людей в солдатской форме - кровь России, выдавленную изо всех пор земли русской. Все это создавало гигантскую силу, которая должна неотвратимо затопить и раздавить агонизирующую Германию.
Мы на нашем грузовичке, подобно маленькому кровяному шарику в артерии, неслись по направлению к Берлину. Но вдруг с громким треском лопнула под нами изношенная шина, и энергичный регулировщик, махая флажком, вывел нас из потока машин на обочину, подтверждая свои указания хриплым матом. Как бегун, сошедший с дистанции, мы отключились от общего стремительного движения вперед, вздохнули спокойно и огляделись. Майское солнце заливало ясным светом уютные домики, зеленеющие поля и рощи. Голубое небо необыкновенной чистоты, лишь кое-где загаженное разрывами зенитных снарядов, простиралось над нами. Шофер менял колесо, мы наслаждались отдыхом. А в нескольких метрах от нас по-прежнему ревел нескончаемый поток машин, грохоча и гудя, - грандиозная движущаяся по шоссе сила.
Вдруг в непрерывности ритма дорожного движения обнаружились перебои, шоссе расчистилось, машины застыли на обочинах, и мы увидели нечто новое - кавалькаду грузовиков с охраной, вооруженных мотоциклистов и джип, в котором восседал маршал Жуков. Это он силой своей несокрушимой воли посылал вперед, на Берлин, все то, что двигалось по шоссе, все то, что аккумулировала страна, вступившая в смертельную схватку с Германией. Для него расчистили шоссе, и никто не должен был мешать его движению к немецкой столице.
Но что это? По шоссе стремительно движется грузовик со снарядами, обгоняет начальственную кавалькаду. У руля сидит иван, ему приказали скорей, скорей доставить боеприпасы на передовую. Батарея без снарядов, ребята гибнут, и он выполняет свой долг, не обращая внимания на регулировщиков. Джип маршала останавливается, маршал выскакивает на асфальт и бросает:
- …твою мать! Догнать! Остановить! Привести сюда!
Через минуту дрожащий иван предстает перед грозным маршалом.
- Ваши водительские права!
Маршал берет документ, рвет его в клочья и рявкает охране:
- Избить, обоссать и бросить в канаву!
Свита отводит ивана в сторону, тихонько шепчет ему:
- Давай, иди быстрей отсюда, да не попадайся больше!
Мы, онемевшие, стоим на обочине. Маршал уже давно отъехал в Берлин, а грохочущий поток возобновил свое движение».
Вообще никак не комментируя то обстоятельство, что «байка» написана Никулиным от первого лица, оба «эксперта» при этом полностью уверены, что ничего такого «автор сам не видел» и видеть в принципе не мог. На чем эта уверенность основана, совершенно непонятно.
С точки зрения Е.Яковлева, это просто «архетипический эпизод о плохой власти и ее презрении к маленькому человеку, которого автор тоже презирает на самом деле. Здесь он назначает на роль этой власти маршала Жукова, но вместо маршала Жукова мог бы быть кто угодно. Лично товарищ Сталин мог приказать: избить, обоссать и бросить в канаву».
Насчет «кто угодно», думаю, он не так уж сильно ошибся. Я никогда не занимался изучением вопроса о поведении советских генералов на дорогах, но вот сходу припомнил два похожих случая из воспоминаний Василия Брюхова. Там речь идет уже не о Жукове, а о Лелюшенко и Чуйкове.
«Вскоре предстояли выборы в Верховный Совет. От Центральной группы войск выдвигался генерал Лелюшенко, командующий 4-й танковой армией. Я был назначен так называемым доверенным лицом генерала и агитировал за его кандидатуру. Я собрал офицеров, рассказал про кандидата, объяснил, что голосование - это гражданский долг каждого. Тут встает заместитель командира бригады по технической части, прошедший всю войну майор Калугин, и говорит: «Капитан Брюхов, голосовать за этого придурка я не буду!» Оказалось, что он на мотоцикле обогнал шедшую впереди трофейную машину. Вдруг она его догоняет и перекрывает ему дорогу. Из машины выходит генерал Лелюшенко и на него: «Мать-перемать, какое ты право имеешь обгонять генерала?!» Тот немного растерялся, стал оправдываться, что он не знал. Генерал вошел в раж, начал кричать, что тот должен был знать, поскольку едет на мотоцикле, и должен понимать, что на машине едет начальник. Разошелся и ударил Калугина палкой. Тот сдержался, хотя чего это ему стоило, сложно себе представить, поскольку он был крепкий, знающий себе цену офицер, никогда не лезший за словом в карман. Тем не менее он промолчал. Генерал, выплеснув свой гнев, сел в машину и уехал.
(...)
В молчании мы поехали по узким немецким дорогам на командный пункт 3-й армии под Магдебург. Впереди, на правом сиденье, сидел угрюмый, насупившийся Чуйков, за рулем был его водитель Хмелев, который возил Чуйкова еще со Сталинграда, сзади сидели я и ординарец. Ехали мы быстро. Впереди показалась небольшая армейская колонна нестройно идущих автомашин. Слабо подготовленные водители вели тяжелые грузовики неуверенно, стараясь придерживаться осевой линии, заданную скорость и дистанцию не выдерживали. Обгонять машины на узкой дороге практически без обочины, обсаженной мощными черешнями, даже такому опытному водителю, как Хмелев, было трудно. Рискуя столкнуться или с машиной, или с придорожными деревьями, он тем не менее обогнал несколько грузовиков. Вижу - Чуйков заводится, начинает нервничать, затем ерзать на сиденье, то подаваясь вперед, то откидываясь назад. Шея его побагровела. Наконец он взрывается:
- Обгоняй!
- Как я их обгоню, если они так идут? Разобьемся, - спокойно отвечает водитель.
- Обгоняй и не рассуждай! - грозно крикнул Чуйков. Но Хмелеву опять не удалось обогнать грузовик, который вилял по шоссе. Оборачиваясь ко мне, Чуйков орет:
- Стреляй!
- Как стрелять? - спрашиваю я. - У меня и пистолета нет.
- А на кой ... ты со мной ездишь тогда?! - И тут же набросился на ординарца:
- И у тебя нет оружия?!
- Никак нет! Есть! - испуганно ответил тот.
- Стреляй!
- Куда стрелять, товарищ Главнокомандующий?!
- По колесам, по скатам! - уже просто вопил разъяренный Чуйков.
Я тихо шепнул ординарцу:
- Стреляй ниже, по дороге.
Так, ведя стрельбу из пистолета, мы с трудом обогнали все машины.
- Стой! - заорал Чуйков. Хмелев, чуть проскочив вперед, перекрыл дорогу. Передняя машина колонны, затормозив, остановилась. Чуйков выскочил из машины и бегом направился к правой двери грузовика, где должен был сидеть старший колонны. Полы шинели развевались, фуражка сбилась набекрень, лицо исказилось в лютой злобе. Он со всей силой рванул дверцу машины на себя и онемел от удивления. Голова колонны ушла вперед, это был всего лишь разрыв в ней. Вместо начальника колонны сидела молоденькая и довольно симпатичная девчонка, державшая на коленях пишущую машинку. Главком на какое-то мгновение даже потерял дар речи и, как рыба, вытащенная из воды, искаженным от злобы приоткрытым ртом хватал воздух, ноздри его дико раздувались. Плохо соображая и с трудом подбирая слова, он взревел:
- А это еще что за б....?!!
Перепуганная насмерть девчонка еле слышно пролепетала:
- Товарищ генерал, я не б.....я машинистка.
Чуйков подскочил, как ужаленный, и, яростно стуча кулаком по подножке и растягивая слова, ревел:
- Все равно! Все равно б....! - Затем, словно опомнившись, он бросился, огибая машину, к водителю, рванул дверцу. Молодой пацаненок, наверное, впервые увидев так близко столь разъяренного генерала, как мешок, вывалился из кабины. Чуйков с силой схватил его за плечи, поднял и, рыча, потребовал:
- Права, давай права, подлюга!
Водитель трясущимися от страха руками с трудом расстегнул пуговицу пухлого кармана гимнастерки. На асфальт посыпались документы, письма, фотографии родных и близких. Чуйков, не выдержав, оттолкнул солдата. Тот еле устоял на ногах. Наклонившись, он копался в ворохе выпавших бумаг, нашел права, попытался их разорвать, но дерматиновые корочки не поддавались. Тогда он схватил один конец зубами, а другой рванул обеими руками. Права треснули и разорвались на две половинки, он швырнул их в сторону. После этого его гнев сразу схлынул, и Чуйков уже спокойно пошел к машине, на ходу буркнув:
- Поехали...
Все это время я стоял рядом и поражался происходившему: «До какого же скотского состояния может дойти человек? Что с ним делает власть, необузданная, бесконтрольная...»
Чуйков, успокоившись, осматривал окрестности, о чем-то думая. Через некоторое время он сказал:
- Узнай, кто командир, и посади его под арест на пять суток».