Воскрешение ушедших
Это не про мистику. Это про довоенную историю Кандалакшского заповедника. Хотя, возможно, отчасти и про мистику тоже.
Всё собиралась и никак не могла понять, как про это рассказать. Чтобы было понятно, какие чувства вызывает у меня эта история. Но объяснять чувства - довольно дохлая затея, расскажу только про факты.
Вот смотрите. Считается, что Кандалакшский заповедник образован в 1932 г. Дата эта не вполне однозначная, потому что то, что было образовано в 1932 году под именем "Кандалакшский охотничий заповедник" очень сильно отличалось от заповедника нынешнего во всех отношениях, претерпело в первые годы ряд серьезных преобразований и, строго говоря, заповедником в нынешнем смысле стало только в 1939 году.
И тем не менее, до начала войны заповедник проработал 10 лет. И от этих 10 лет очень мало чего осталось.
Говорят (В.В. Бианки), что во время войны архив заповедника отправили в эвакуацию куда-то далеко, в Сибирь что ли, и он по дороге сгинул. Так что по довоенной истории остались буквально штучные документы.
А фотографий практически вовсе не осталось. А может и не было особо, с фотоаппаратами тогда было плохо.
Известно было, кто в те годы работал в заповеднике - их и было-то всего ничего - но от некоторых сотрудников сохранилось лишь 2-3 плохонькие фотографии, а от некоторых - ни одной, мы вообще не знаем, как они выглядели.
Такой контекст, чтобы было понятно, почему любая бумажка, относящаяся к довоенной истории заповедника, очень ценна.
И почему я испытывала трепетное почтение к книжке Г.А. Скребицкого "На заповедных островах". Книжка вышла в 1945 г., но в ней описаны события 1941 г., когда Г.А. Скребицкий приезжал в Кандалакшский заповедник. И описаны эти события, хоть и в художественной форме, но вполне документально, только некоторые имена изменены.
И вот, представьте, лет 10 наверное, как я знаю эту книжку, и только сейчас до меня вдруг доходит, что автор в ней неоднократно упоминает, что он фотографирует. Фотографирует работу в заповеднике в 1941 году! И значит тогда, чисто теоретически, могли где-то сохраниться эти фотографии! И я пошла искать...
Самого Георгия Алексеевича Скребицкого давно нет в живых, он скончался в 1964 году. Но есть его сын, Владимир Георгиевич Скребицкий, биолог и писатель (и однокурсник Вадима Фёдорова, кто понимает), которому тоже уже немало, 85 лет.
Владимира Георгиевича я разыскала и спросила, не осталось ли папиных фотографий из Кандалакшского заповедника. В.Г. рассказал, что фотографий от папы осталось очень много, но они все не подписаны, и я могу прийти и посмотреть сама. Однако из Кандалакши до Москвы идти далековато, и я попросила В.Г., насколько возможно, определить и отсканировать то, что, на его взгляд, имеет отношение к Кандалакше. И он прислал, штук 10 наверное - все, какие смог найти и определить, как кандалакшские. Среди них такие, от которых я бы упала в обморок, если бы умела падать в обморок.
На этой фотографии весь научный коллектив Кандалакшского заповедника 1941 года. Фотография, как и все остальные, не подписана, но из сопоставления с документами, которыми я располагаю, датируется очень четко: это либо 16, либо 17 июня 1941 года. За 5 дней до начала войны.
Слева направо, мужчины:
Иван Галактионович Кувайков, наблюдатель. Умер от ран 30 июля 1941 года.
Михаил Сергеевич Протопопов, научный сотрудник. Погиб осенью 1941 года. Точное место и дата гибели не известны.
Владимир Михайлович Модестов, зам. по науке. Погиб 9 августа 1941 года.
Женщины:
Вера Владимировна Рольник, научный сотрудник. Всю войну провела в блокадном Ленинграде. В 1942 г. на фронте погиб её муж. Во время блокады начала работу над диссертацией, основанной на материалах, собранных в заповеднике. Защитила диссертацию в 1945 г.
Наталия Владимировна Миронова, научный сотрудник. Всю войну провела в блокадном Ленинграде. Похоронила отца, сумела спасти умиравших от голода двух младших сестер. В октябре 1944г. поступила в аспирантуру на кафедру зоологии позвоночных ЛГУ. 1 мая 1945 г. вернулась на работу в Кандалакшский заповедник.
Неопознанная женщина (вероятно, студентка либо лаборантка из местных).
Тамара Петровна Некрасова, научный сотрудник, ботаник.
Нина Юрьевна Соколова, научный сотрудник.
После этого стало понятно, что мне таки надо ехать в Москву. Потому что В.Г. Скребицкий мог опознать не все фотографии 1941 года, надо смотреть самой. И делегировать это дело некому - я не знаю ни одного человека, который, как я, держал бы в голове все лица, пейзажи и события 1941 года.
Но поездка в Москву нынче стала делом весьма затратным, денег на неё у меня нет. Обращаться с этим вопросом в заповедник в его нынешнем виде - даже не обсуждается. В результате поездку мне оплатила Людмила Миронова - дочка Наталии Владимировны Мироновой ( которая выпустила книгу мамы о Дальних Зеленцах и с которой мы сейчас готовим к изданию письма Н.В. Мироновой из заповедника).
И вот я приехала к Владимиру Георгиевичу. Мы с ним вместе перебрали огромное количество фотографий, оставшихся от его отца. Не нашли по Кандалакше ничего, сверх того, что он уже прислылал. Погрустили. Поговорили за жизнь. Еще погрустили. И тут меня осенило
А может быть, остались пленки? - спросила я, ни на что уже не надеясь.
А ведь остались! - сказал Владимир Георгиевич. - Но к ним 50 лет никто не прикасался.
И открыл ящик. Полностью заваленный рулончиками старых пленок. Под сотню наверное. За разные годы, из разных мест. Без подписей.
И я стала эти пленки смотреть. Каждую разворачивать и смотреть на свет. Часто вообще ничего нельзя было понять. Там, где понять что-то было можно, изображение, скорее угадывалось, чем опознавалось. Несколько пленок просто рассыпались у меня в руках при попытке их развернуть.
Вот таким угадыванием (вроде бы тут очертания, похожие на кандалакшский берег, вроде бы это темное пятно напоминает гагу) я отобрала несколько пленок.
Дальше их надо было сканировать, чтобы понять хотя бы, то ли я отобрала.
Пленочного сканера, ясное дело, под рукой не оказалось. Около суток я провела в трепете - вот они, пленки, у меня, а я не знаю толком, что на них. А потом моя чудесная московская подруга придумала, как отсканировать эти пленки на обычном сканере.
Конечно, это был не профессиональный результат. Но сомнений уже не оставалось, я нашла - а скорее, угадала - то самое, июнь 1941 года!
Первые результаты нашего сканирования выглядели примерно так. И это, прошу заметить, гораздо лучше, чем то, что я видела на пленках, когда их отбирала!
Потом мы повыбирали фотографии, на которых можно было разобрать сюжет. Обработали их, насколько возможно.
Чувство при этом было то самое, которое стало названием поста. Когда из маленьких квадратиков с серой неразберихой начали выступать лица и события, которые я уже отлично знала по описаниям, и вот - видела их живьем. Через 80 лет! И как только они смогли сохраниться...
Из письма Н.В. Мироновой:
"Общество мое составляют 2 беленьких козленка, которые сперва не давались даже погладить, а сейчас, стоит мне выйти на крыльцо и тихонько сказать «бяшеньки», как они стрелой мчатся откуда-то из леса и стараются дотянуться до лица, трутся об ноги. Спят они под домом, под моей кроватью, и только я скажу: «Бяшеньки», как они дружно отвечают мне".
Директор заповедника в 1939-1944(?) годах Александр Викентьевич Грибас. Точно установить, действительно ли это он, невозможно, так как его фотографий в архиве заповедника не сохранилось. Тем не менее, общий облик этого человека совпадает с описанием директора заповедника, которое содержится в книге Г.А. Скребицкого «На заповедных островах»: «...худощавый человек лет пятидесяти в поношенной гимнастерке».
.
Из письма Н.В. Мироновой: "Он до сих пор был военным, занимал довольно высокие посты, но потом по инвалидности (у него 1 глаз и 1 легкое) не работал 3 года. На гражданской службе работает 1-й раз. Он с большим почтением относится к научным работникам и всеми силами идет навстречу. Он сам признается в своем неведении в данной области, много читает, но вероятно чувствует себя очень неуверенно и ему трудно работать зимой, не имея ни одного научного сотрудника для того, чтобы с ним посоветоваться. Сам он очень симпатичный, веселого характера. Он вообще очень заботится о научных сотрудниках, а обо мне, как о женщине, особенно. Все время читает мне наставления, категорически запретил мне выезжать куда бы то ни было одной (чего я и без него не стала бы делать), учил командовать дедом и наблюдателями, заботится о здоровье и весьма внимательно расспрашивал о моих нуждах в одежде. Просил не стесняться и если что-то нужно, прямо присылать ему записку".
Из книги Г.А. Скребицкого:
"Проба инкубатора удалась на славу: он отлично прогревался и держал ровную температуру. ...Николай был очень оживлен.
- А что, товарищи, не поехать ли нам сегодня же за гагачьими яйцами для инкубатора? - предложил он.
...Мы нагрузили бот ящиками, так что и самим почти негде было сесть.
- Зачем же так много ящиков? - спросил я. - Ведь мы не за шишками в лес едем, а за гагачьими яйцами.
- А я думаю, как бы маловато не оказалось, - ответил Николай".
С ящиком для сбора гагачьих яиц, вероятно, В.М. Модестов.
Из книги Г.А. Скребицкого:
"Мы уже совсем близко. От волнения у меня захватывает дух. Я протягиваю сквозь ветви руки. Вдруг - громкий треск, хлопанье крыльев. Невольно отскакиваю. Большая птица отчаянно мечется по земле, стараясь выбраться из-под ветвей, а за нею следом, без шапки, растопырив руки, гонится, спотыкаясь о ветки, Иван Галактионович:
- Попалась, теперь не уйдешь!
Иван Галактионович прижимает к груди пойманную гагу.
- Вот она! -торжествует он".
.
"Подошел Николай, погладил пойманную птицу:
- Всю зиму вас, утюшки, не видал, соскучился!
Мы окольцевали гагу - надели ей на лапку, как браслет, легкое алюминиевое колечко с номером".
С гагой - Н.В. Миронова. Рядом - Н.Ю. Соколова, И.Г. Кувайков.
.
"Иван Галактионович уже собрался отпустить пленницу на свободу, но я попросил подождать. Мне хотелось в память этой необыкновенной охоты сфотографировать Ивана Галактионовича с его добычей. Вот замечательный момент: Иван Галактионович немножко наклонился и смотрит на гагу, а та - на него, как будто разговаривают.
- Уть-уть-уть-уть... - нежно зовет Иван Галактионович, еще ниже склонясь к гаге. А она, совсем как ручная, тоже поднимает голову и тянется к нему.
Навожу аппарат.
- Ай-ай-ай!
Гага хватает клювом за нос своего ловца.
Иван Галактионович вопит, трясет головой; гага машет крыльями.
Я щелкнул затвором и запечатлел эту замечательную сценку".
Ну вот. Это не всё, там еще много. Теперь, уже без спешки, будем их нормально сканировать и потом опубликую, пока не знаю, в какой именно форме. Но опубликую конечно.
До сих пор не верится, что я их нашла..
Всё собиралась и никак не могла понять, как про это рассказать. Чтобы было понятно, какие чувства вызывает у меня эта история. Но объяснять чувства - довольно дохлая затея, расскажу только про факты.
Вот смотрите. Считается, что Кандалакшский заповедник образован в 1932 г. Дата эта не вполне однозначная, потому что то, что было образовано в 1932 году под именем "Кандалакшский охотничий заповедник" очень сильно отличалось от заповедника нынешнего во всех отношениях, претерпело в первые годы ряд серьезных преобразований и, строго говоря, заповедником в нынешнем смысле стало только в 1939 году.
И тем не менее, до начала войны заповедник проработал 10 лет. И от этих 10 лет очень мало чего осталось.
Говорят (В.В. Бианки), что во время войны архив заповедника отправили в эвакуацию куда-то далеко, в Сибирь что ли, и он по дороге сгинул. Так что по довоенной истории остались буквально штучные документы.
А фотографий практически вовсе не осталось. А может и не было особо, с фотоаппаратами тогда было плохо.
Известно было, кто в те годы работал в заповеднике - их и было-то всего ничего - но от некоторых сотрудников сохранилось лишь 2-3 плохонькие фотографии, а от некоторых - ни одной, мы вообще не знаем, как они выглядели.
Такой контекст, чтобы было понятно, почему любая бумажка, относящаяся к довоенной истории заповедника, очень ценна.
И почему я испытывала трепетное почтение к книжке Г.А. Скребицкого "На заповедных островах". Книжка вышла в 1945 г., но в ней описаны события 1941 г., когда Г.А. Скребицкий приезжал в Кандалакшский заповедник. И описаны эти события, хоть и в художественной форме, но вполне документально, только некоторые имена изменены.
И вот, представьте, лет 10 наверное, как я знаю эту книжку, и только сейчас до меня вдруг доходит, что автор в ней неоднократно упоминает, что он фотографирует. Фотографирует работу в заповеднике в 1941 году! И значит тогда, чисто теоретически, могли где-то сохраниться эти фотографии! И я пошла искать...
Самого Георгия Алексеевича Скребицкого давно нет в живых, он скончался в 1964 году. Но есть его сын, Владимир Георгиевич Скребицкий, биолог и писатель (и однокурсник Вадима Фёдорова, кто понимает), которому тоже уже немало, 85 лет.
Владимира Георгиевича я разыскала и спросила, не осталось ли папиных фотографий из Кандалакшского заповедника. В.Г. рассказал, что фотографий от папы осталось очень много, но они все не подписаны, и я могу прийти и посмотреть сама. Однако из Кандалакши до Москвы идти далековато, и я попросила В.Г., насколько возможно, определить и отсканировать то, что, на его взгляд, имеет отношение к Кандалакше. И он прислал, штук 10 наверное - все, какие смог найти и определить, как кандалакшские. Среди них такие, от которых я бы упала в обморок, если бы умела падать в обморок.
На этой фотографии весь научный коллектив Кандалакшского заповедника 1941 года. Фотография, как и все остальные, не подписана, но из сопоставления с документами, которыми я располагаю, датируется очень четко: это либо 16, либо 17 июня 1941 года. За 5 дней до начала войны.
Слева направо, мужчины:
Иван Галактионович Кувайков, наблюдатель. Умер от ран 30 июля 1941 года.
Михаил Сергеевич Протопопов, научный сотрудник. Погиб осенью 1941 года. Точное место и дата гибели не известны.
Владимир Михайлович Модестов, зам. по науке. Погиб 9 августа 1941 года.
Женщины:
Вера Владимировна Рольник, научный сотрудник. Всю войну провела в блокадном Ленинграде. В 1942 г. на фронте погиб её муж. Во время блокады начала работу над диссертацией, основанной на материалах, собранных в заповеднике. Защитила диссертацию в 1945 г.
Наталия Владимировна Миронова, научный сотрудник. Всю войну провела в блокадном Ленинграде. Похоронила отца, сумела спасти умиравших от голода двух младших сестер. В октябре 1944г. поступила в аспирантуру на кафедру зоологии позвоночных ЛГУ. 1 мая 1945 г. вернулась на работу в Кандалакшский заповедник.
Неопознанная женщина (вероятно, студентка либо лаборантка из местных).
Тамара Петровна Некрасова, научный сотрудник, ботаник.
Нина Юрьевна Соколова, научный сотрудник.
После этого стало понятно, что мне таки надо ехать в Москву. Потому что В.Г. Скребицкий мог опознать не все фотографии 1941 года, надо смотреть самой. И делегировать это дело некому - я не знаю ни одного человека, который, как я, держал бы в голове все лица, пейзажи и события 1941 года.
Но поездка в Москву нынче стала делом весьма затратным, денег на неё у меня нет. Обращаться с этим вопросом в заповедник в его нынешнем виде - даже не обсуждается. В результате поездку мне оплатила Людмила Миронова - дочка Наталии Владимировны Мироновой ( которая выпустила книгу мамы о Дальних Зеленцах и с которой мы сейчас готовим к изданию письма Н.В. Мироновой из заповедника).
И вот я приехала к Владимиру Георгиевичу. Мы с ним вместе перебрали огромное количество фотографий, оставшихся от его отца. Не нашли по Кандалакше ничего, сверх того, что он уже прислылал. Погрустили. Поговорили за жизнь. Еще погрустили. И тут меня осенило
А может быть, остались пленки? - спросила я, ни на что уже не надеясь.
А ведь остались! - сказал Владимир Георгиевич. - Но к ним 50 лет никто не прикасался.
И открыл ящик. Полностью заваленный рулончиками старых пленок. Под сотню наверное. За разные годы, из разных мест. Без подписей.
И я стала эти пленки смотреть. Каждую разворачивать и смотреть на свет. Часто вообще ничего нельзя было понять. Там, где понять что-то было можно, изображение, скорее угадывалось, чем опознавалось. Несколько пленок просто рассыпались у меня в руках при попытке их развернуть.
Вот таким угадыванием (вроде бы тут очертания, похожие на кандалакшский берег, вроде бы это темное пятно напоминает гагу) я отобрала несколько пленок.
Дальше их надо было сканировать, чтобы понять хотя бы, то ли я отобрала.
Пленочного сканера, ясное дело, под рукой не оказалось. Около суток я провела в трепете - вот они, пленки, у меня, а я не знаю толком, что на них. А потом моя чудесная московская подруга придумала, как отсканировать эти пленки на обычном сканере.
Конечно, это был не профессиональный результат. Но сомнений уже не оставалось, я нашла - а скорее, угадала - то самое, июнь 1941 года!
Первые результаты нашего сканирования выглядели примерно так. И это, прошу заметить, гораздо лучше, чем то, что я видела на пленках, когда их отбирала!
Потом мы повыбирали фотографии, на которых можно было разобрать сюжет. Обработали их, насколько возможно.
Чувство при этом было то самое, которое стало названием поста. Когда из маленьких квадратиков с серой неразберихой начали выступать лица и события, которые я уже отлично знала по описаниям, и вот - видела их живьем. Через 80 лет! И как только они смогли сохраниться...
Из письма Н.В. Мироновой:
"Общество мое составляют 2 беленьких козленка, которые сперва не давались даже погладить, а сейчас, стоит мне выйти на крыльцо и тихонько сказать «бяшеньки», как они стрелой мчатся откуда-то из леса и стараются дотянуться до лица, трутся об ноги. Спят они под домом, под моей кроватью, и только я скажу: «Бяшеньки», как они дружно отвечают мне".
Директор заповедника в 1939-1944(?) годах Александр Викентьевич Грибас. Точно установить, действительно ли это он, невозможно, так как его фотографий в архиве заповедника не сохранилось. Тем не менее, общий облик этого человека совпадает с описанием директора заповедника, которое содержится в книге Г.А. Скребицкого «На заповедных островах»: «...худощавый человек лет пятидесяти в поношенной гимнастерке».
.
Из письма Н.В. Мироновой: "Он до сих пор был военным, занимал довольно высокие посты, но потом по инвалидности (у него 1 глаз и 1 легкое) не работал 3 года. На гражданской службе работает 1-й раз. Он с большим почтением относится к научным работникам и всеми силами идет навстречу. Он сам признается в своем неведении в данной области, много читает, но вероятно чувствует себя очень неуверенно и ему трудно работать зимой, не имея ни одного научного сотрудника для того, чтобы с ним посоветоваться. Сам он очень симпатичный, веселого характера. Он вообще очень заботится о научных сотрудниках, а обо мне, как о женщине, особенно. Все время читает мне наставления, категорически запретил мне выезжать куда бы то ни было одной (чего я и без него не стала бы делать), учил командовать дедом и наблюдателями, заботится о здоровье и весьма внимательно расспрашивал о моих нуждах в одежде. Просил не стесняться и если что-то нужно, прямо присылать ему записку".
Из книги Г.А. Скребицкого:
"Проба инкубатора удалась на славу: он отлично прогревался и держал ровную температуру. ...Николай был очень оживлен.
- А что, товарищи, не поехать ли нам сегодня же за гагачьими яйцами для инкубатора? - предложил он.
...Мы нагрузили бот ящиками, так что и самим почти негде было сесть.
- Зачем же так много ящиков? - спросил я. - Ведь мы не за шишками в лес едем, а за гагачьими яйцами.
- А я думаю, как бы маловато не оказалось, - ответил Николай".
С ящиком для сбора гагачьих яиц, вероятно, В.М. Модестов.
Из книги Г.А. Скребицкого:
"Мы уже совсем близко. От волнения у меня захватывает дух. Я протягиваю сквозь ветви руки. Вдруг - громкий треск, хлопанье крыльев. Невольно отскакиваю. Большая птица отчаянно мечется по земле, стараясь выбраться из-под ветвей, а за нею следом, без шапки, растопырив руки, гонится, спотыкаясь о ветки, Иван Галактионович:
- Попалась, теперь не уйдешь!
Иван Галактионович прижимает к груди пойманную гагу.
- Вот она! -торжествует он".
.
"Подошел Николай, погладил пойманную птицу:
- Всю зиму вас, утюшки, не видал, соскучился!
Мы окольцевали гагу - надели ей на лапку, как браслет, легкое алюминиевое колечко с номером".
С гагой - Н.В. Миронова. Рядом - Н.Ю. Соколова, И.Г. Кувайков.
.
"Иван Галактионович уже собрался отпустить пленницу на свободу, но я попросил подождать. Мне хотелось в память этой необыкновенной охоты сфотографировать Ивана Галактионовича с его добычей. Вот замечательный момент: Иван Галактионович немножко наклонился и смотрит на гагу, а та - на него, как будто разговаривают.
- Уть-уть-уть-уть... - нежно зовет Иван Галактионович, еще ниже склонясь к гаге. А она, совсем как ручная, тоже поднимает голову и тянется к нему.
Навожу аппарат.
- Ай-ай-ай!
Гага хватает клювом за нос своего ловца.
Иван Галактионович вопит, трясет головой; гага машет крыльями.
Я щелкнул затвором и запечатлел эту замечательную сценку".
Ну вот. Это не всё, там еще много. Теперь, уже без спешки, будем их нормально сканировать и потом опубликую, пока не знаю, в какой именно форме. Но опубликую конечно.
До сих пор не верится, что я их нашла..