Исторический Иисус и христианское богословие.
(Originally published in Sewanee Theological Review 39, 1996.)
N. T. WRIGHT
Поиски исторического Иисуса начались, как протест против традиционной христианской догматики, но когда предполагавшиеся нейтральными историки стали вглядываться вглубь, все, что они увидели, был обезличенный Иисус. Даже когда ученые решили, что богатый символизмами и историями мир - как - раз родной дом для других библейских персонажей: Иоанна Крестителя, евангелистов, Павла и пр., даже тогда самому Иисусу не было позволено производить символические действия, осуждать современников, рассуждать богословски, выявлять свое собственное призвание или обращаться к тем повествованиям и сюжетам, которыми был полон иудейский мир того времени. Поэтому то, что объективная историография начинает поедать свой собственный хвост, столкнувшись с тем, что на ее вкус оказалось не очень приятным, нет ничего удивительного.
Так что же мы делаем, говоря об историческом Иисусе и христианском богословии? Мы принимаем всерьез вызов Германа Реймаруса и исследуем Иисуса и выясняем, действительно ли христианство основано на ошибке. Мы принимаем всерьез вызов Альберта Швейцера: помещаем Иисуса в апокалиптику иудаизма и наблюдаем, как это сотрясает основы бездумной неосмысленной веры. Если это действительно так опасно, то лучше избегать этих направлений исследования. Сначала Уильям Вреде: евангелие от Марка - богословская вымысел, и Иисус - это неапокалиптический, язвительный учитель. Такой взгляд вполне существует и более чем сто лет спустя. Потом, Мартин Келер: настоящий Христос - Христос веры независим от Иисуса истории. Это также живет и сейчас. Церковь может настаивать на этом обходном пути, более позднем, другая часть академической братии может настаивать на предыдущем. Но оба должны быть отвергнуты. Вместо этого мы должны принять вызов Реймаруса и предложение Швейцера.
Швейцеровский взгляд на апокалиптику, тем не менее, должен быть серьезно пересмотрен. Апокалиптические чаяния иудея I века совсем не ожидание конца всех времен и этого мира. Вместо этого они придают центральным событиям истории богословское значение. И это выглядит именно для уникального ключевого момента истории ни как ликвидация длинной истории Израиля. Мы должны отказаться от буквализма, как фундаменталистского характера, так и академического. Апокалиптический язык - язык символов, богатый и насыщенный язык протеста, утверждающий, что Божье Царство придет на земле, как и на небе, ни в какой-то воображаемой небесной сфере, которая будет создана, когда весь этот мир будет уничтожен. В частности, язык апокалипсиса - язык революции: Он не о том, что Яхве уничтожит мир, а о том, что Он в нем будет действовать резко и решительно, что бы положить конец продолжительным страданиям Израиля и возвестить новый день, в котором воцарятся справедливость и мир.
Апокалиптика, следовательно, вполне естественный контекст для по-настоящему разрушающей премудрости. Премудрость и глупость, с этой точки зрения, не просто абстрактные и вневременные реальности. Они заключаются в распознавании или нераспознавании, что то, чего давно все ждали, сейчас происходит. Апокалиптика и премудрость идут рядом и друг друга поддерживают. Таким образом, один из основных критических аргументов современных последователей Вреде оказывается нерабочим, несмотря на всю свою полезность.
Когда мы совершаем корректировку, обусловленную пересмотром определения «апокалиптический», центральный водораздел в современных исследованиях Иисуса становится очевидным. Текущие дебаты, несмотря на то, что они гораздо сложнее, в своей сути могут рассматриваться, как пересмотр последовательного скептицизма Вреде против последовательной эсхатологии Швейцера. Джон Доминик Кроссан и Семинар по Иисусу предлагает неапокалиптического Иисуса: не просто Иисуса, который не ждал конца этого пространственно-временного континуума, но который не считал, что Израиль в данный момент переживает кульминационный момент своей насыщенной истории. Я придерживаюсь иного взгляда, восходящего к Швейцеру. Соглашаясь, что Иисус не ожидал гибели пространственно - временного континуума, я настаиваю в след за Сандерсом и многими другими, что Иисус был не религиозный реформатор, а эсхатологический пророк. Как и остальные эсхатологические пророки иудаизма I века и мессианские или квази-мессианские фигуры, Иисус действительно верил, что Бог Израиля действовал через Него и Его движение, совершая то, о чем вещали предыдущие пророки.
Что же конкретно это было? Используя тему Исхода и его повествовательный фон, они заявляли, что Израиль будет освобожден из рабства, которое началось с Вавилона и продолжалось и в дни жизни Иисуса. Никто во времена жизни Иисуса не считал, что все пророчества Исайи, Иеремии, Иезекиля были исполнены. Вавилон этого мира должен быть повержен, и Израиль будет освобожден. И это настоящее возвращение из плена, это окончательное освобождение непременно вовлечет возвращение Яхве на Сион. И все это может быть суммировано в одной фразе - Царство Божие.
Где на этой карте находится Иисус, и какое это влияние может оказать на христианское богословие? В другом месте я изложил мировоззрение, в рамках которого история, символ, практика определяют цели и веру.
Если все это мы прилагаем к Иисусу, можем получить следующий анализ.
Во-первых, Иисус представляет собой пример практикующего пророка. Он был известен как пророк, говорил о себе как о пророке. Он был одновременно пророком - оракулом и пророком-лидером. Его движение выросло из движения Иоанна Крестителя, который тоже был пророческой фигурой. Они оба были эсхатологическими пророками. Они были не только учителями мистиками. Он не просто были выразителями подрывной мудрости и поведения. Они провозглашали в символах и рассказах, что история Израиля достигла того момента, которого все так давно ждали. Во-вторых, истории Иисуса, не только притчи, но и все его сообщение в своей основе было следующим: время пришло. Сказать «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (От Матфея 4:17) значило добавить недостающую строчку в историю, которую все давно хотели услышать. Говорить о возвращении блудного сына и использовать это для открытых и праздничных трапез значило провозглашать, что эти братские трапезы -воплощение настоящего возвращения из плена. Рассказ о разрушении дома (Мф 7:26-27) подымал тему поражения зла. Рассказ о господине, возвращающемся домой после длительного отсутствия сильно намекал на возвращение Яхве на Сион. Все это было характерной чертой историй Иисуса.
Истории, теме не менее, совершили поворот, к которому слушатели были не готовы. Как все истории о Царстве того времени они вынуждали Ирода и Пилата, Кесаря и Каиафу дрожать от страха. Если Бог Израиля становится Царем, то все остальные правители понижаются в звании. Более того, как многие истории о Царстве того времени они несли в себе еще и критику других подобных историй. Если история о Царстве фарисеев верна, то тогда история ессеев нет и наоборот. История Иисуса была вдвое разрушительнее, чем другие: она ниспровергала великие империи и их представителей, но она также отвергала все альтернативные иудейские варианты Царства.
Но в сюжетно-тематической картине о Царстве Иисуса нужно отметить еще два пункта. Во-первых, Он предлагал Своим слушателям стать частью истории. Его радикальное повествование собирало всех и вся для того, чтобы праздновать подлинное возвращение из плена, подлинное прощение грехов. Он предлагал второе, потому что осуществлял предыдущее. Это эсхатология, не реформа. Так называемая «этика» Иисуса заключалась в следующем: они были частью истории, истории в которой Израиль предстает в новом, обновленном Богом виде. Как многие другие иудейские лидеры до и после Он убеждал своих современников следовать пути мира, Он был категорически против пути ультра-ортодоксов и пути насильственных и революционных действий. И это было не потому, что Он поддерживал статус-кво (или был «вне политики»), а скорее именно потому, что все было как раз наоборот.
Во-вторых, Иисус предупреждал, что отказ принять Его путь приведет к тому, что Израиль окажется в руинах. Он основывался на великой традиции Израильских пророков, особенно на Илии и Иеремии. У Его истории было два возможных окончания, между которыми Его слушатели могли выбирать. Если они последуют Его пути, пути мира, то они станут светом миру, который нельзя укрыть. Если они пойдут иным путем, Иисус видел, что так собирались поступать многие Его современники, то они навлекут на себя ярость Рима. Иисус, как Амос или Иеремия, предупреждал, что гнев Рима может быть гневом Божьим. Следуя Его учению, Его революционной мудрости, был только один способ построить дом на твердом основании. Следовать пророкам, призывающим к националистической революции значило вызвать великое разрушение дома.
Что ж есть помимо практических примеров, символов, историй. Рассмотрим служение Иисуса в связи с иудейскими символами подробно. Семья: Иисус рассматривал Своих последователей как подобие царских друзей, ниспровергая обычную преданность семье, которая в конечном итоге была преданностью народу. Земля: Иисус призывал Своих последователей отказываться от имущества, которым в то время, как правило, была земля. Тора: Иисус вел себя и говорил так, как - будто у него были особые полномочия, особая власть, Он бросал вызов непосредственно двум символам: Торе и субботе, которые служили тем, что выделяли галилейских евреев от язычников. Храм: Иисус изобразил символически его разрушение, осознавая, что его попечители и народ в целом откажутся от пути мира, который предлагал Иисус. Он создал Свое альтернативное иудейское мировоззрение (как, mutatis mutandis, это сделали ессеи), вокруг ключевых иудейских символов и действий. В Его случае это были: исцеления, которые многими рассматривались, как волшебство и подрывная деятельность, открытые и своеобразные трапезы, призыв двенадцати, предложение эсхатологического дара прощения, переосмысление семьи, и, конечно, Его собственное служение, Его собственное призвание.
Критика Иисуса современников, направленная на то, как они современники воспринимают традиционные символы, выражается в Его действиях в храме (Мк 14:12-25) и в символах Его личного служения во время Тайной Вечери. Эти два действия идут вместе и трактуют одно другое.
Значит ли все это, что Иисус в каком-то смысле был анти - иудеем? Были ли Илия анти-иудеем, когда говорил своим современникам, что им грозит суд? Были ли ессеи анти-иудеями, когда осуждали храм своего времени и его управителей или когда нападали на фарисеев? Полемика приняла трагическую окраску по существу, как внутри иудейская полемика. И снова важно отметить, что критика, которую выражал Иисус касалась не религии, а эсхатологии. Иисус не высказывался против Закона, как лютеранин, родившийся не в свое время. Он не считал израильские символы плохими, убогими, отвратительными, странными или являющими собой плохой вид религиозности, как будто Он был либерал XIX-XXвеков. И Он не тот, кто просто предлагает еще один вариант для тех, кому такой вариант может понравиться, уподобляясь пост-модернисту. Он провозгласил, что богоданное Моисеево избавление достигло своего эсхатона…….Служение Иисуса вызывало оппозицию не в форме дебатов с фарисеями о различных пунктах Торы. Тут сталкивались различное видение того, как должна развиваться история Израиля, какой план действий у богоизбранного народа.
Мы как никто другой не должны удивляться, что ученики, изучающие Тору, могли проявлять необычайную жестокость по отношению к тому, кто защищает мир ценой земли предков.
Деятельность Иисуса, Его истории, символы, таким образом, выявляют имплицитно или эксплицитно ответы на пять центральных мировоззренческих вопросов. Кто мы? Иисус и Его последователи образуют целый настоящий народ, вернувшийся из плена, остаток, семя, малое стадо. Где мы? Мы уже в своей земле, но еще рабы, однако Господь сделает так, что мы унаследуем весь мир. Какие сейчас времена? Час кризиса, великое бедствие, через которое придет Царство, долгожданный момент, когда Исход снова повторится, кончится плен, зло будет побеждено, и ЯХВЕ вернется на Сион. Что не так? Зло распространилось не только среди язычников, но и среди самих израильтян: от угнетающего правления первосвященников до народных революционных движений, мировое зло необратимо инфицировало и сам Израиль. Какой выход? Все что мы знаем об Иисусе говорит о том, что в сердце сердец Он дает один ответ-это Я.
Но как? Без всякой психологизации Иисуса мы, как историки можем попытаться понять схему мотивации и даже призвания, которое предстало пред Ним. Мы можем перейти, другими словами, от мировоззрения к специфическим целям и верованиям.
Первое. Иисус верил, что Он Мессия Израиля, тот, через кого Яхве вернет счастье Своему народу. Слово «Мессия», конечно, не имело никакого отношения к триниталогии или богословию воплощения. Симон и Эфрон были провозглашены мессиями, когда Иисус был мальчиком. Сикарии объявили Менахема мессией, пока конкурирующая группа не убила его. Симон Бен Косиба был провозглашен Акибой «сыном звезды». Предположительно, они все считали себя Мессиями. Большинство людей нашего времени не мыслит в таких категориях, но Иисус был иудеем I века, а не либералом XX. Любой, кто делал и говорил, что Иисус делал и говорил, должен был столкнуться с вопросом: я ли тот, через кого придет освобождение? Все свидетельства, не только акция в храме и надпись на кресте, означают, что ответ Иисуса на этот вопрос был - да!
Во-вторых, радикальный, контр-культурный план Иисуса, подрывающий как политический статус-кво Израиля, так и революционные движения, идущие путем насилия, был сосредоточен на осознании Своего призвания: Иоанн Креститель воспроизвел Исход в пустыне, тоже самое Иисусу придется совершить в Иерусалиме. Евангельское послание Иисуса постоянно ссылается на Исайю 40-55, в котором ЯХВЕ возвращается на Сион, ниспровергает Вавилон, освобождает Израиль из плена. В центре этого великого пассажа стоит описательная работа. Швейцер столетие назад утверждал, что Иисус видел Великую скорбь и Мессианские беды, которые должны были обрушиться на Израиль, и верил, что Он призван, как мученики, идти впереди Израиля и взять все это на Себя. Это будет победой над злом, это будет переосмысленной мессианской задачей. Иисус предупреждал, что израильская национальная идеология, сфокусированная на революционных движениях будет жестоко подавлена Римом. Как представитель Израиля Он намеренно идет туда, где подавление нашло свой символический центр. Он привел Свое антихрамовое движение к кульминационной точке в пасхальную неделю, веря, что после того, как Он пойдет на смерть, Бог сделает для Израиля (и, следовательно, для всего мира) то, что целый Израиль не мог сделать. Швейцер разделяет жизнеописания Иисуса на описывающие Иисуса, идущего в Иерусалим, чтобы трудиться, и на те, что описывают Иисуса, идущего на смерть. Швейцер выбирает последнее. Я думаю, он прав.
В третьих, Иисус верил в что-то, что имело смысл (хотя, порою, резкий и шокирующий смысл) именно в рамках конкретного политического, культурного, богословского мировоззрения, о котором я говорю. Иисус создает, как обертоны собственного служения символы, которые говорят о присутствии израильского Бога среди Своего народа. Он действовал и говорил так, как - будто Он в Себе одном воплощал контр - храмовое движение. Он действовал и говорил так тот, кто собирает и определяет границы Израиля в эсхатологический момент - труд, обычно ассоциируемый с Торой. Он действовал и говорил, как уста Премудрости. Храм, Тора, Премудрость, тем не менее, были значимыми мощными символами центрального иудейского верования в то, что трансцендентный Создатель и Бог Завета будет пребывать среди Израиля и организует его жизнь. Иисус использовал именно эти символы, как модели для своего собственного служения. В частности, Он не только рассказывал истории, подлинное значение которых было в том, что Яхве возвращается на Сион, но Он показывал в виде символов и символических действий, что это Его призвание воплотить данное событие в себе самом.
Если быть кратким, я полагаю, что храм и возвращение Яхве на Сион - это ключи к евангельской христологии. Позабудьте титулы хотя бы на мгновение, забудьте псевдоортодоксальные попытки с делать Иисуса из Назарета, того, кто ощущал себя Вторым Лицом Святой Троицы, забудьте скучный редукционизм, который есть отражение бездумной как-будто бы ортодоксии. Вместо этого, если у Вас есть желание, сосредоточьтесь на молодом иудейском пророке, рассказывающем о возвращении Яхве на Сион, как Судьи и Освободителя, воплощающего это во входе в слезах в Иерусалим, в символическом изображении разрушения Храма, и в праздновании последнего Исхода. Я предлагаю как исторический факт, что Иисус из Назарета осознавал Свое призвание, призвание данное Ему тем, кого Он знал, как Отца. И Иисус в себе самом приводил в жизнь то, что в израильских Писаниях израильский Бог обещал исполнить. Он будет облачным столпом для людей Нового Исхода. Он воплотит в Себе Самом действия Бога Завета по возвращению и освобождению
Этот краткий обзор нескольких довольно объемных исторических аргументов, возможно, сам по себе не будет убедительным. Главный аргумент в его пользу: двойное сходство и двойное различие с иудейским миром Иисуса и ранней Церковью. Картина, которую я нарисовал, очевидно, не то, во что верила ранняя Церковь, но она позволяет нам увидеть, как раннехристианские воззрения могли из нее появиться. И это действительно достоверно в рамках иудаизма I века, хотя это и совсем не то, что думали большинство иудеев. Это не безликий Иисус постмодернистской реконструкции. И снова, почему Иисус не мог быть в такой же степени осведомленным о символе, истории, богословии, призвании, как другие лица, которым мы все это с таким энтузиазмом приписываем?
До сих пор, мы так много говорили об истории, которая для нас носит богословский характер, сама по себе и в нашем прочтении. Я хочу обратиться в заключении к трем пространным замечаниям, снова, касаемых истории и богословия.
Во- первых, Швейцер был прав, когда сказал, что эсхатологический Иисус потрясет западную ортодоксию до основания. Я видоизменил его схему, интерпретируя апоккалиптику исторически, но Иисус, которого я открыл, остается шокирующим. Западная ортодоксия часто представляло Бога как нечто очень недоступное и отдаленное от нашего мира. И это же видение Бога она пыталась интерполировать и в христологию, пыталась втиснуть в эти рамки и Иисуса. К большому удивлению результатом стал докетический Иисус, это, в свою очередь спровоцировало протест Реймаруса, не в последнюю очередь из-за социального и культурного абсурда, который усилило смешение деизма и докетизма. Это смешение остается до сих пор в силе и должно быть со всей серьезностью оспорено. Мое предложение, тем не менее, заключается не в утверждении, что мы знаем, что значит слово «Бог», и как в рамках этого слова поместить Иисуса. Вместо этого я предлагаю, чтобы мы мыслили исторически о молодом еврее, захваченным отчаянно рискованным, действительно очевидно безумным призванием, въезжающим в слезах в Иерусалим, осуждающим храм, трапезничающего со Своими друзьями и умирающего на римском кресте, и, таком образом, мы наше понимания слова Бога ставим в контекст всего вышесказанного.
Во-вторых, история Ииуса не производит набор богословских суждений, «богословие Нового Завета». Она производит, как этой с пророческой ясностью провидел Швейцер, ряд задач. Огромная экзегетическая ошибка века - идея, что иудеи I столетия (включая Иисуса) ждали конца света и были разочарованы, так завладела умами ученых, что реальная проблема промедления прошла почти незамеченной, и люди сейчас сталкиваются с ней, как - будто это что-то новое. Если для Иисуса и, конечно же, для всей ранней Церкви, о которой у нас есть хоть какое - то более или менее внятное свидетельство, Бог Израиля раз и навсегда сокрушил зло на кресте, тогда почему зло до сих пор существует на земле? Был ли Иисус после всего этого неудачником? Новый Завет отвечает на этот вопрос в один голос. Крест и Воскресение одержали победу над злом, но теперь задача Духа и ведомых им донести эту победу до всех концов земли. Это задание требует обновленного мировоззрения, которое включает в себя новые действия, истории, символы и ответы. Все вместе это приводит к новому к свежему взгляду на Бога, именно из-за этого повторного открытия Кто есть Бог. История, богословие, духовность и призвание открывают свою тесную связь. Для последователей Иисуса обнаружение того, Кем был Иисус в своем историческом контексте значило и значит открыть свое собственную задачу в своем собственном мире.
Третье и последнее. Несколько других, помимо Иисуса, иудеев I века действовали исходя из очень замечательных и подрывных взглядов. Почему Иисус должен быть более значимым, чем они? Ответ сокрыт в Воскресении. Если ничего не случилось с телом Иисуса, я не вижу причины почему какое -либо из этих эксплицитных или имплицитных провозглашений должны быть правдой. Боле того, как историк я не вижу причины, по которой кто-либо мог продолжать принадлежать Его движению и называть Его Мессией. Было несколько мессианских или квази - мессианских движений до и после Иисуса в течении I столетия. Как правило, они прекращали существование, когда лидера убивали или власти или соперничающая группа. Если ваш мессия был убит, то в нормальном случае вы делаете вывод, что он не был мессией. Те движения, которые продолжали свое существование после гибели лидера, как правило, находили себе нового из той же семьи. (Заметьте, тем не менее, что никто и никогда не говорил, что Иаков, брат Иисуса, был мессией). Те группы не страдали от благословенного заболевания XX века - когнитивного диссонанса. В частности, они не ходили и не говорили везде, что их мессия восстал из мертвых. Я согласен с Полой Фридрексен, что ранние христиане действительно верили, что Иисус восстал из мертвых в теле. Более того, я не вижу никакого смысла во всей картине исторической или богословской, пока не скажу, что они были правы.