Жан-Люк Марион о том, что такое «Я»
Эта небольшая книга, переведённая на русский зык, представляет собой только одну главу из написанной по-французски работы Жан-Люка Мариона, посвящённой анализу «Исповеди» св. Августина. На самом деле в данной книге автор рассматривает учение Августина о человеке и его основе, которое гиппонский епископ излагал не только в «Исповеди», но и в «Граде Божием», «Буквальном комментарии на книгу Бытия», «О свободе воли», в работе «Об истинной религии» и многих других своих текстах.
В качестве исходного пункта для размышлений Марион берёт два текста: знаменитые «Размышления о методе» Декарта (VI, 32, 19) с его «Cogito ergo sum» и августиновский труд «О граде Божием» с фразой «si enim fallor, sum» (даже если я ошибаюсь, то значит, что существую). Многие говорили и писали, что Декарт тут допустил осознанный или неосознанный плагиат августиновского тезиса. Сам Декарт писал, что не знал об этом тексте Августина, когда писал своё «Размышление о методе».
Жан-Люк Марион показывает, что несмотря на внешнее сходство двух фраз, разница между ними огромна. По смыслу они даже враждебны друг другу. Суммируя то, что Марион подробно объясняет на протяжение полутораста страниц, и добавляя от себя небольшие комментарии, я отмечу только наиболее ключевые различия между постановкой вопроса Августином и Декартом.
Декарт считает, что сущность «Я» состоит в мышлении, и мы можем созерцать её в мгновенном акте созерцания. Это заявление Декарта можно считать началом философии модерна с её акцентом на данном в моменте «присутствием» созерцаемой сущности и философски серьёзным оформлением антропоцентрической тенденции. Человек тут поистине оказывается в центре всех вещей, становится микрокосмом и ключом ко всяческому познанию мира. То, что представляет собой «Я», можно просто увидеть в данном каждому акте мышления. Эта постановка вопроса потом была подвергнута жесточайшей критике сначала в «философиях подозрения» Маркса, Ницше и Фрейда (суть их возражения в том, что мыслит на самом деле не индивидуальный субъект, а коллективный, как бы его ни понимать), затем в структурализме и потом уже в постмодернизме с его акцентом на «различение» и «временной сдвиг». Это был сильнейших удар по новоевропейскому модерну.
Но у Августина мы находим другой подход. Мы не можем сомневаться в нашем существовании, но вот в вопросе о том, в чём источник нашего существования, в чём состоит наша сущность, тут у Августина решение радикально иное, чем у Декарта. Тут мы имеем дело уже с теоцентризмом, а не с антропоцентризмом. Да, термин «теоцентризм» немного неуклюжий, и вряд ли теолог, постулировавший сильную трансцендентность Бога, согласился бы его использовать, но в первом приближении можно говорить всё же говорить о «теоцентризме» в противовес «антропоцентризму».
Августин во многих своих разных работах ставит во главу угла не осознание, а стремление. Стремление к счастью, которое присуще всем без исключения, он считает изначальным - как ориентацию человека на Бога. То есть, немного огрубляя, мы видим тут примат воли над интеллектом. Таким образом, он разрушает мгновенность «присутствия», характеризующий картезианство и его производные и вводит динамику в структуру личности, лишая «человеческий субъект» его рационалистической определённости. Человек ещё не является тем, чем он должен стать. Он ещё должен получить себя в дар от Бога.
Мне думается, что говоря об Августине, будет неправильно называть его философию «премодерном». «Премодерн», по самой структуре этого слова - предполагает что-то недостаточно продуманное, что было исправлено модерном. А модерн был потом исправлен уже постмодерном. Но то, что мы видим у Августина, как раз исправляет модерн с его ошибочным акцентом на примате рациональности и на мгновенности созерцания. Так что если в некоторых отношениях это и можно назвать премодерном, нам всё-таки надо понимать, что сама эта линейная схема «от простого к сложному», согласно которой мы привыкли понимать развитие мировой философской мысли, не всегда адекватна для понимания того, что на самом деле происходило в жизни и в мышлении.