Истинность Библии
Утверждение о том, что Писание богодухновенно, означает, что оно написано и Богом, и людьми, и в его создании взаимодействовали Божественная и человеческая природа. Следующий вопрос - о безошибочности Библии. Этот вопрос не идентичен первому, но тем не менее, связан с первым[1]. Несмотря на то, что понятия библейской истинности и богодухновенности иногда смешивают друг с другом, они не синонимичны: библейская истинность является, скорее, одним из главных следствий вдохновения. Вследствие особого действия Святого Духа, направляющего создание текста Писания, оно несет истину[2].
Итак, на что распространяется богодухновенность и свободна ли Библия от ошибок, хотя бы мелких? Прежде, чем рассмотреть историю этого вопроса, посмотрим, что по этому поводу говорит Инструкция Папской Библейской Комиссии:
Богословы в своём осмыслении Священного Писания прибегли к концепту «безошибочности»; если понимать его в абсолютном смысле, то тогда этот термин будет утверждать, что в Библии не может быть ошибки никакого рода. Однако, с течением времени, открытия в предметных областях истории, филологии и естественных наук, применённые к библейским исследованиям, проводимым согласно историко-критическому методу, побудили экзегетов к признанию того, что не всё в Библии соответствует данным современных наук: это объясняется тем, что библейские авторы имели пределы их личных познаний, не говоря уже о пределах знаний, присущих их эпохе и культуре. С этой проблематикой пришлось столкнуться Второму Ватиканскому Собору в процессе подготовки текста Догматической Конституции Dei Verbum[3].
Термин «безошибочность» в прошлом не прилагался к Библии ни в одной из соборных формулировок христианского вероучения. Он впервые встречается в энциклике папы Льва XIII Providentissimus Deus от 1893 года. Тем не менее, данное понятие выражает общую веру христиан, живших прежде, и даже веру иудеев, поскольку, согласно раввинистической традиции, одним из благословений по возвращении Илии будет разъяснение явных противоречий между Книгой Ездры и Торой.
Если говорить о христианах, то их вера в безошибочность Писания проистекала из убеждённости церкви в богодухновенности Писания, и в частности, из популярности понимания библейского вдохновения в духе теорий дословной диктовки. Однако богословы всегда осознавали сложности, которые несет в себе концепция безошибочности слов Писания. Например, образованные католики средневековья верили, что вселенная устроена так, как её описывал Аристотель, и это входило в их философское мировоззрение. Это можно видеть, например, в «Божественной Комедии» Данте (1265-1321), когда тот размышляет об астрономии и географии. Но космология Библии - это более древняя мифопоэтическая ближневосточная космология. Чтобы разрешить это противоречие, в средние века библейскую космологию называли «наукой явлений». То, что Библия говорит о вселенной, - это точная картина того, как мы видим вселенную, какой она кажется наблюдателю. Кажется, что дождь идет из водоема, расположенного выше неба, хотя фактически это не так. Представления о «науке явлений» уже сделали концепцию безошибочности Библии туманной.
Новое время принесло первые серьёзные конфликты теологии с наукой, обусловленные герменевтикой «дословной диктовки». В качестве примера можно привести конфликт инквизиции XVII века с Галилео Галилеем (1564-1642). Надо заметить, что Галилей не противоречил средневековым критериям безошибочности Писания, если иметь в виду герменевтику «науки явлений». Но к тому времени советники Святой палаты опирались на мнение кардинала Роберта Беллармина (1542-1621), выраженное в «Письме к Фоскарини»: тот не утверждал, что гелиоцентризм несовместим с Библией, но утверждал, что он несовместим с учением Писания, как его толковали святые отцы и богословы[4].
Со временем напряжённость между наукой и устаревшей герменевтикой Библии увеличивалась, и особенно заметной она стала в XIX веке. Описание творения за недельный срок выглядело противоречащим открытиям астрономии, а также и теории эволюции. Не только происхождение Вселенной поставило ряд проблем, то тем более то, как структура мира была описана в Библии. Псалмы и другие книги Ветхого Завета, отражали местами тот взгляд, что Земля - плоский диск, а небо - твердый свод, подпираемый двумя колоннами по краям Земли.
Кроме того, иногда Библия представляет нам различающиеся описания одного и того же эпизода. Описывая переход через Красное море, книга Исхода (гл. 14-15) даёт разные версии события. По одной, Моисей простер руку, и расступились воды; они встали, как стены, чтобы пропустить израильтян. Затем вода возвратилась и покрыла египтян (см. 14,16.21.22.27.28). По другой версии, подул сильный ветер. Он сделал море сушею для израильтян, а колесницы египтян застряли. Затем Господь потопил египтян (см. 14,21. 25-26).
Затем, кто убил Голиафа - Давид или Елханан (см. 1 Цар 17, и 2 Цар 21,19)? Стоило ли гумно под Иерусалимом Давиду пятьдесят сиклей серебра или шестьсот сиклей золота (см. 2 Цар 24,24 и 1 Пар 21,25)? В Новом Завете Матфей (см. 1,1-17) и Лука (см. 3,23-28) привели несогласующиеся родословные Иисуса. Постоянно оказывается невозможным привести к гармоничному, единому, согласованному целому различные описания евангельских эпизодов, связанных со служением, страданием и воскресением Иисуса.
Но ещё хуже то, что нередко встречаются ошибки нравственного и религиозного плана. Иов отрицал жизнь после смерти. Мог ли Бог действительно приказать Саулу и его народу истребить всех людей и животных в городе Амалика: «Иди и порази Амалика... и... не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (1 Цар 15,3)? Павел и другие первохристиане явно ожидали, что мир с его историей вскоре завершится Вторым Пришествием Господа (см. 1 Фес 4,15-17)[5].
Со времени эпохи Возрождения начала возрастать и набирать силу тенденция, уходящая от представления о Библии как «науке явлений». Первым человеком, сменившим парадигму, был католический гуманист Эразм Роттердамский (приблизительно 1466-1536). Эразм заметил, что изречения Иисуса в первых трех Евангелиях несколько отличаются одно от другого и предположил, что в относительно неважных предметах Святой Дух не стремится исправлять ошибки памяти евангелистов. Затем на протяжении XVII-XIX веков появилась масса попыток ограничить безошибочность Писания; обычно при этом говорили, что она не простирается за пределы вероучения. Проблема стала особенно острой в XIX веке, с развитием биологии и спорами об эволюционной теории; кроме того, более высокий уровень знания истории Древнего мира породил немало сомнений в исторической достоверности библейского повествования.
Однако, попытки скорректировать понимание библейской безошибочности приводили к тому, что соответствующие труды оказывались в «Индексе запрещенных книг». Важным исключением стала статья Джона Генри Ньюмана «Богодухновенность и ее отношение к откровению», написанная в 1884 году как ответ Эрнсту Ренану (1823-1892), критиковавшего позицию церкви по вопросу библейской критики. Ньюман писал, что недостойно «Божественного величия», чтобы Бог занял место историка или географа, «за исключением тех случаев, когда мирские предметы прямо указывают на истину откровения». Библия, по словам Ньюмана, содержит множество obiter dicta, случайных мнений. Безошибочность, согласно его представлениям, относится лишь к той сути, ради которой существует Писание. Если автор мимоходом упоминает какой-либо сомнительный факт, это не имеет отношения к цели Писания и находится вне сферы безошибочности.
Несколько лет спустя появились более радикальные идеи: в 1893 году ректор парижского Католического института Морис д'Улст выступил с утверждением, что идея абсолютной безошибочности как следствие богодухновенности Писания содержит в себе серьёзные противоречия. Одним из его учеников был Альфред Луази (1857-1940), который предположил, что в Библии могут содержаться также моральные и религиозные ошибки. Он считал, что Католическая церковь исправляла ошибки авторов Библии в сфере вероучения и морали, облагораживая их учение в соответствии со своим религиозным опытом. Тем не менее, он был отлучён от Церкви[6].
Реакцией Магистериума на идеи д'Улста стала энциклика папы Льва XIII Providentissimus Deus. С одной стороны, Папа видел опасность в тенденции ограничивать сферу безошибочности:
Было бы совершенно недопустимо относить богодухновенность лишь к некоторым частям Священного Писания или признать, что священный автор ошибся. Действительно, нельзя признать точку зрения тех, кто избавляется от подобных трудностей, утверждая без малейших колебаний, что Божественное вдохновение распространяется на вопросы веры и нравов, но не более того. Эти люди исходят из того ложного принципа, что, когда речь идет об истинности предположений, то не столь важно понять, что сказал Бог, сколь причину, по которой Он это сказал[7].
С другой стороны, энциклика не отвергает идею Ньюмана о том, что Писание содержит obiter dicta, точность которых не зависит от того, что они принадлежат библейскому автору. Папа замечает, что в вещах, не связанных с религиозными целями, библейские авторы пользуются обычным языком своего времени. Он цитирует св. Августина, который в «Буквальном толковании на Книгу Бытия» писал, что Дух Божий говорил через людей не с целью научить нас законам биологии или физики, потому что они не имеют отношения к делу спасения[8]. Затем папа продолжает:
Они не пытались постичь загадки природы, но скорее использовали для описания образный язык или распространенные понятия своего времени, которые во многом сохранились и сегодня, и ими пользуются самые выдающиеся светила науки... Священные писатели... передали то, что повелел им Бог, обращаясь к людям, таким образом, чтобы люди могли это понять и усвоить[9].
Далее следовала фраза «Заложенные тут принципы относятся и к родственным наукам, а особенно к истории». Экзегет-доминиканец Мари-Жозеф Лагранж, позже основавший библейскую и археологическую школу в Иерусалиме, понял её в том смысле, что верующий может видеть в исторических данных Библии просто распространенную манеру систематизировать или преувеличивать исторические события так, что они не имеют ценности в качестве аргументов за или против какого-либо исторического события. При папе Пие X (1835-1914) Папская библейская комиссия 23 июня 1905 года провозгласила, что «некоторые повествования, которые воспринимались как исторические, только на вид кажутся таковыми» (DS 3373). Энциклика Бенедикта XV (1854-1922) Spiritus Paraclitus заставила Лагранжа пересмотреть свою теорию.
Говоря о вкладе энциклики Льва XIII Providentissimus Deus в библейскую герменевтику, отметим важность поднятого в ней вопроса о безошибочности: как может быть всё Писание в каждой его части формально безошибочным, если в некоторых книгах Библии местами встречаются фактические ошибки?[10]
В XX веке появились два варианта ответа на этот вопрос. Первый развил мысль папы Льва XIII о том, что священный писатель приспосабливался к аудитории: она связывает вопрос о безошибочности с жанром или литературной формой книги Библии: какого рода эта книга. Она включает тексты увидим самых разных жанров. Чтобы использовать книгу в соответствии с намерением автора, надо определить ее литературный жанр. В какой-то степени церковь с самого начала различала жанры книг. Так, в XIII веке книги латинского Ветхого Завета разделили на категории: исторические, поучительные и пророческие - и это показывает, что представление о жанрах существовало давно. Но в XX веке наука узнала много нового о культурном фоне Писания (особенно Ветхого Завета), а следовательно, и о литературных жанрах. В своей энциклике Divino afflante Spiritu папа Пий XII (1876-1958) подчеркнул, что именно это позволяет нам понять, какого рода истину мы найдем в данной книге Библии:
Часто в словах и писаниях древних восточных авторов буквальный смысл не проявляется столь очевидно, как у писателей нашего времени... Ибо древние люди Востока, выражая свои идеи, использовали не такую манеру речи, как мы сегодня, но свойственную людям их времени и страны... Исследования этого вопроса, проведенные за последние сорок-пятьдесят лет с такой осторожностью и вниманием, как никогда раньше, дают более ясное понимание форм выражения, будь то поэзия, формулировки законов и правил жизни или описание фактов и событий истории... Формы словесного выражения, которые использовали люди древности... вошли в священные книги, и они, приспособленные к современникам, ни в коей мере не противоречат святости и правде Божией (DS, 3830).
Понимание литературного жанра открывает нам изначальное намерение автора, а понимая это намерение, проще осознать, в чём состоит истинность данного библейского текста. По характеру книги можно судить о том, хотел ли автор описать исторические события, или же он использовал популярные сведения, лишь приблизительно соответствующие историческим фактам, чтобы передать какую-то истину иного рода. При таком подходе мы всё равно можем думать об абсолютной или безусловной безошибочности Писания. Библия полностью лишена ошибок в том смысле, что намерение автора само по себе безошибочно[11].
Исследователи Библии в это время стали обращать большее внимание на намерения библейских авторов, их предположения и их способы выражения. Так, отмечали, что авторы книги Бытия стремились сказать о великодушии и силе Создателя и греховности людей, но не ставили себе цели создать трактат по космогонии и космологии. Они не ставили задачи описать последовательно происхождение Вселенной, нашей Земли и человечества. Поэтому несправедливо обвинять библейских авторов в серьёзных ошибках, если невозможно провести границу между тем, что они действительно хотели сообщить и зафиксировать, и тем, что лежало вне этого намерения.
Кроме того, вполне ожидаемо, что библейские авторы разделяли общие представления своих современников о космологии и астрономии. Утверждение о том, что Земли плоская, не было темой их непосредственного учения. Библия не была искусственным образом защищена от географических, космологических и астрономических ошибок, обнаруживаемых в предположениях авторов. Точно так же мнение, что жизнь завершается со смертью, составляло предпосылку драмы Иова, и не более. В мире, в котором считалось, что всё идет к смерти, как мог праведный человек объяснить огромное и незаслуженное страдание и смириться с ним? Иов спорил с друзьями не о том «есть ли жизнь после смерти?», но, скорее, о том, что «если существует благой и всемогущий Бог, то как объяснить зло?» (Si Deus, unde malum?)[12].
Исследование литературных жанров помогает судить о смысле текста, но понимание литературных жанров Писания - это лишь один из факторов, позволяющих найти решение вопроса о безошибочности. Вторым фактором является мысль о том, что истинность Библии связана с икономией спасения, соответствующей воле Бога. Намерение библейского автора, на которое указывает литературный жанр текста, можно оценить с точки зрения замысла о спасении человека. Как написано в Догматической Конституции Dei verbum: «Книги Писания твердо, верно и безошибочно учат той истине, которую Бог ради нашего спасения пожелал запечатлеть Священными Письменами» (DV 11). Эта мысль напоминает изречение Галилея: «Писание учит нас, как взойти на небо, а не о том, как движется небо», - что, в свою очередь, перекликается с мыслью св. Августина: «Мы не находим места в Евангелии, где бы Господь говорил: «Я пошлю тебе Утешителя, который расскажет тебе о движении солнца и луны». Он хотел создать христиан, а не математиков»[13].
За этим стоит богословский принцип, гласящий, что целью Откровения является спасение человечества, и это значит, что безошибочная истина Писания - это безошибочная спасительная истина. Следовательно, абсолютная безошибочность Библии носит формальный, а не фактический характер; богодухновенность делает Писание безошибочным только с одной формальной точки зрения: с точки зрения спасения людей. Формальный характер безошибочности не означает, что Библия безошибочна только в вопросах веры и нравственности; это мнение отверг папа Лев XIII. Общие контуры истории Израиля, жизнь и смерть Иисуса из Назарета и пустая гробница, а также основание Церкви - это исторические факты, сообщающие истину, связанную со спасением. Опираясь на требования учения, выраженного в Библии в целом, мы можем увидеть, какие эмпирические истины Писания нам надлежит отстаивать. отстаивать. Встречаясь с отдельным текстом, мы решаем, надо ли утверждать его свободу от ошибок в том, что касается вопросов этики, истории, или биологии, опираясь не только на соображения a posteriori, то есть выясняя, как эти сведения согласуются с данными других источников - законами природы, историческими исследованиями, биологией. Нам прежде всего надо понимать, насколько текст передает ту же весть, что и всё Писание в целом, то есть, иметь в виду соображение a priori[14].
Эта мысль нашла своё отражение в Догматической Конституции об Откровении, где Собор множественному числу слова «истина» предпочёл единственное число, имея в виду совершенно определённую истину, а именно истину, которая служит нашему спасению:
Поскольку всё утверждаемое боговдохновенными авторами, или священнописателями, должно почитаться как утверждаемое Святым Духом, то нужно исповедовать, что книги Писания твёрдо, верно и безошибочно учат истине, которую Бог ради нашего спасения пожелал запечатлеть Священными Письменами. Итак, “всё Писание боговдохновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен” (2 Тим 3,16-17, греч.)[15].
Инструкция Богодухновенность и истина Священного Писания поясняет этот текст Dei Verbum следующим образом:
Богословская Комиссия, готовившая Конституцию, вычеркнула выражение «спасительная истина» (veritas salutaris), вставив взамен более длинную формулу «истина, которую Бог ради нашего спасения пожелал запечатлеть Священными Письменами» (veritatem quam Deus nostrae salutis causa Litteris Sacris consignari voluit). Поскольку эта же Комиссия объяснила, что вставка «ради нашего спасения» относится к «истине», то отсюда следует, что имеется в виду истина, имеющая отношение к нашему спасению. Однако, это не следует понимать в том смысле, что истинность Священного Писания имеет отношение только к тем частям Священной Книги, которые необходимы для утверждения веры и нравов, а все другие части к ней отношения не имеют (выражение veritas salutaris четвёртой схемы не было принято именно для того, чтобы исключить подобное истолкование). Смысл выражения «истина, которую Бог ради нашего спасения пожелал запечатлеть Священными Письменами» состоит скорее в том, что все книги Писания, со всеми их частями, будучи вдохновлены Святым Духом и имея Бога своим автором, предназначены к тому, чтобы сообщать истину, поскольку предназначаются для нашего спасения - каковое, в конечном счёте, является целью, ради которой Бог открывает себя нам.
Для подтверждения этого тезиса Dei Verbum, п. 11, помимо цитаты из 2 Тим 3,16-17, ссылается в примечании на работы св. Августина О книге Бытия буквально 2.9.20 (De Genesi ad litteram) и Послание 82,3, где из библейского наставления исключается всё, что не является полезным для нашего спасения; святой Фома, опираясь на предыдущую цитату из Августина, говорит в трактате Об истине (De veritate q. 12, a. 2): Illa vero, quae ad salutem pertinere non possunt, sunt extranea a materia prophetiae («Те вещи, которые не могут иметь отношения ко спасению, не относятся к материи пророчества»)[16].
Обратимся теперь к «холистическому», целостному аспекту безошибочности. Мысль немецкого экзегета Норберта Лофинка, преподававшего в Папском Грегорианском университете, заключалась в том, что безошибочность относится к Библии как к единому целому. Безошибочность не существует на уровне отдельной страницы, пока божественный автор не закончил последнее предложение. Иными словами, безошибочность Книги Бытия, первой книги Библии, можно обнаружить, лишь прочитав Откровение Иоанна, последнюю книгу.
С точки зрения Лофинка, ошибочные суждения людей могут входить в процесс божественного вдохновения и могут быть исправлены на поздних стадиях создания самого Писания. Общее намерение божественного автора проявляется в Библии как в законченном целом. Согласно такой точке зрения, носителем безошибочности является сам канон Библии. Если судить по новозаветным стандартам, то автор 136-го псалма совершает объективную ошибку. Дар Божественного вдохновения, полученный автором, в этом случае ошибки не исправляет.
Безошибочность данного текста проявляется в том, что псалом призывает ревностно противостоять язычеству, которое ополчилось на народ Божий. Ошибочное средство, которое передает весть о спасении, - это призыв истреблять детей язычников. Но оценить такую диалектику безошибочности и ошибки церковь может, только полагаясь на своё знание всего корпуса Библии как целого, обращаясь к совокупности библейского канона.
Магистериум Католической церкви обязан хранить залог веры, в котором Писание является одной из наибольших ценностей. Естественно, что Магистериум при первой встрече осторожно и даже с подозрением относятся к новшествам, касающимся подхода к Библии. Но богослов, который хочет жить, работать и мыслить в самом сердце церкви, отображает стремление церкви уточнить свое понимание Писания, этого сокровища в глиняных сосудах, одновременно человеческого и божественного. В таком произведении человеческих рук, как библейский текст, богослов находит безусловный авторитет источника Библии, слово Божье, подобно тому, как в скудных исторических сведениях о жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа находит Спасителя, воплощенный Абсолют[17].
Подводя итог размышлению об истинности Библии, можно сформулировать несколько тезисов.
(1) Библейская истина всегда устремлена в будущее. Следовательно, библейская истинность допускает некоторое неприемлемое для нас понимание Бога и человечности, (как, например, в случае божественного повеления Саулу полностью уничтожить город Амалика).
(2) Библейскую истину следует искать в контексте всей Библии.
(3) Библейская истина обнаруживается прежде всего в Личности, в Иисусе Христе. Он есть Истина, засвидетельствованная пророчески в Ветхом Завете и апостольски в Новом Завете. Наконец, Библия является не набором истин, а утверждает одну истину - личное раскрытие Бога в Иисусе.
(4) Бог говорит с нами, чтобы мы были в состоянии увидеть истину и жить согласно ей. Библейская истина должна выражаться в деятельности так же, как она понята или утверждена в суждении[18].
[1] См. Эйден Николс, Контуры католического богословия, 144.
[2] См. О’Коллинз, Фундаментальная теология, 255.
[3] Инструкция Папской Библейской Комиссиии Богодухновенность и истина Священного Писания, 53
[4] См. Контуры католического богословия, 144-145.
[5] См. Фундаментальная теология, 263-64
[6] См. Контуры католического богословия, 145-146
[7] DS 3291
[8] См. De Genesi ad litteram 1,21,41.
[9] См. Providentissimus Deus.
[10] См. Контуры католического богословия, 146-159
[11] См. Контуры католического богословия, 150
[12] См. Фундаментальная теология, 265
[13] См. Св. Августин, Против манихея Феликса.
[14] См. Контуры католического богословия, 151-52
[15] Dei Verbum 11
[16] Богодухновенность и истина Священного Писания, 63
[17] См. Контуры католического богословия, 152-54
[18] См. Фундаментальная теология, 269