Теология Откровения и вызовы времени
В истории европейской цивилизации после Декарта начался так называемый «критический период», отличительной чертой которого была убеждённость в том, что наилучший путь к истине идёт через сомнение, а не через веру[1]. При этом надёжное знание понималось лишь как результат собственного решения, опирающегося на объективные свидетельства. Соответственно, многие докритические представления об Откровении начали отвергаться.
Затем наступил пост-критический период, который, хотя и был согласен с предыдущим периодом в том, что лишние суеверия должны быть устранены, но, тем не менее, обратил внимание и на определённую наивность критического периода. В частности, к числу такого рода заблуждений относится наивная вера в то, что истину можно установить, опираясь на ряд принципов, которые ясны для разума сами по себе. К мыслителям посткритического периода можно отнести таких авторов, как Поланый и Рикёр, лозунгом которых стало «превзойти критику с помощью критики же, но только не деструктивной, а конструктивной». Пост-критические авторы гораздо внимательнее, чем их предшественники, относятся к имплицитному осознанию и символической коммуникации.
Теперь рассмотрим 8 основных вызовов со стороны критической мысли в адрес теологии Откровения.
1. Философский агностицизм - это течение во многом опиралось на эпистемологию Канта, утверждавшую, что нам доступны только чувственные феномены. Как кантианство, так и различные версии позитивизма, строили свои теории познания по модели физических наук либо математики. Теория Канта с подозрением относилась к любым утверждениям относительно сверхчувственной реальности. В результате возможности разума были поняты как весьма ограниченные. Однако, символическая коммуникация может ответить на эти возражения, что символическое осознание позволяет выйти за пределы чистой эмпирики, удовлетворяя самые глубокие чаяния человека.
2. Лингвистический анализ - в первой фазе развития философии языка данное направление утверждало, что речь о Боге и вообще о сверхъестественном «не имеет значения», то есть лишена смысла. Таких убеждений придерживался А. Дж. Айер и некоторые другие позитивисты. Однако впоследствии многие философы языка под влиянием Витгенштейна значительно углубили и расширили понятие «значения». Если же значение находится при помощи интеграции многих указателей и знаков, а интеграция сильно зависит от понимающего сознания, то значение речи далеко не всегда может быть верифицировано при помощи эмпирической проверки. Теория верификации, таким образом, оказывается неудовлетворительной.
3. Эпистемология - указала на то, что между естественно приобретённым знанием и знанием открытым трудно провести чёткую линию разграничения. Но реальность Откровения не обязательно предполагает такого рода чёткую линию. Если Бог открывает себя при помощи видимых знаков, то Откровение представляет собой не столько набор истин, «упавших с неба», сколько измерение ментальной активности человека, вызванной самосообщением Бога, опосредованным символами. Само по себе Откровение не существует в «химически чистом» виде. Человеческий дух обладает сущностной трансценденцией, и он способен осознать ограниченность образов и концептов, которыми он оперирует. Отвечая на Откровение Бога, осознание человека выходит за свои собственные пределы.
4. Эмпирическая психология - показала, что трудно основать веру на данных, полученных в паранормальных психических состояниях. Эта критика была направлена против некоторых докритических концепций Откровения. В прошлом нередко вели речь о чудесных видениях, голосах и тому подобном. Тем не менее, фундаментальная теология уже с XVIII века не связывала понятие Откровения исключительно с такого рода ситуациями. Она в большей мере опиралась на интерпретацию событий и личностей, понимаемых как символы самосообщения Бога. Парапсихологические же феномены относятся к так называемым «частным откровениям», ими занимается мистическая теология и богословие духовной жизни.
5. Библейская критика - оспорила упрощённую интерпретацию некоторых слов и действий Бога и во многом помогла теологии Откровения стать более зрелой дисциплиной. Сейчас уже очень немногие теологи придерживаются фундаменталистской позиции. Символическая коммуникация понимает библейские повествования как символические действия, описанные символическим же языком. Бог, таким образом, представлен при помощи интерпретированных общиной веры исторических лиц и событий. В результате Бог не выглядит стоящим на одном уровне с сотворёнными причинами: такое впечатление создавалось лишь в докритической теологии, опиравшейся на понятия «чудесного вмешательства» и инструментально понятой богодухновенности. Эффективная каузальность теперь стала пониматься как внутренне-мирская, но события и события понимаются как знаки божественного самосообщения любви. Действия людей тоже становятся живыми символами, посредством Бог которых действует и говорит.
6. История догматики - установила, что некоторые представления, которые одно время понимались в качестве определённых Богом истин, потом перестают восприниматься в таком качестве. Тем, кто любит простые дихотомии в стиле «да/нет», это трудно принимать. Для символического подхода такой проблемы не возникает. Но в этом случае потребуется серьёзное размышление над творческими способами выражения, которое позволит сформулировать верные доктрины, которые могли бы выразить значение символов Откровения. Конечно, найденные формулы никогда не будут свободны от влияния исторических и культурных факторов. От теолога всё время требуется критическое размышление о том, насколько традиционные утверждения в их изначальной форме отвечают насущным требованиям. Мы имеем бесспорный факт того, что христианская доктрина в своей истории была подвержена определённым флуктуациям, и это сейчас уже никого не шокирует. Но то, что при этих небольших флуктуациях, в целом мы всё-таки видим значительную стабильность, вселяет уверенность в том, что в современную эпоху догматическая доктрина Церкви будет стабильна.
7. Сравнительное религиоведение обращает внимание на то, что такие подходы, как пропозициональный, исторический и диалектический, категорически отрицают возможность Откровения в небиблейских религиях. Но символический подход позволяет включить также и их в уважительный диалог с традициями других религий, поскольку даёт возможность обнаружить там какие-то элементы, носящие характер откровения. Некоторые восточные религии, хотя и не используют языка «откровения», тем не менее, хранят память о выдающихся людях прошлых эпох и внимательно изучают традиционные религиозные тексты, которые считаются привилегированными каналами для достижения просвещения и выхода к трансцендентному. Поэтому теология Откровения может оказаться важным средством для межрелигиозного диалога.
8. Критическая социология подчёркивает идеологические факторы, присутствующие в институциональных религиях. Нам нужно быть бдительными в отношении этих враждебных сил. Ведь Откровение обладает внутренним авторитетом, и потому постоянно имеется риск, что его превратят в орудие борьбы за власть и средство удовлетворения человеческих амбиций. Но тут надо сказать, что такие риски есть в обществе всегда, даже если любая религия вообще отрицается. Индивидуальный и коллективный эгоизм могут мотивировать любое общественное или интеллектуальное движение, будь оно религиозным или антирелигиозным. Но символы богооткровенной религии постоянно напоминают нам о греховности человеческой природы и разоблачают идеологические механизмы, извращающие религию. Центральный символ христианства - это Крест. Он говорит нам о том, что грех имеет власть, но также говорит и о возможности обращения. А другой важнейший символ - Воскресение, он хранит верующих от впадения в цинизм и отчаяние, напоминает о том, что благодать Бога сильнее, чем зло.
[1] См. M. Polany, Personal Knowledge, Harper Torchbook: New York 1964, p. 269