У истоков трансцендентального томизма: Пьер Руссело (1878-1915)
П. Руссело, в отличие большинства философов-иезуитов того времени, не был последователем Ф. Суареса. Он считал, что на ключевые вопросы современной философии может ответить именно возрождённая метафизика св. Фомы.
Он соединил томисткое учение об ангельском и человеческом знании с томистской метафизикой esse, для того чтобы разработать собственные гносеологию и метафизику причастности. Его главная работа, L'Intellectualisme de Saint Thomas, сформулировала теорию аналогии познания, в которой понижается значение ясных концептов и тем самым уменьшается влияние аристотелизма. Своим тезисом о динамизме человеческого интеллекта он предвосхитил основную идею трансцендентального томизма, появившегося в 20-е годы XX века, а пониманием истины в категориях причастности поставил под вопрос суждение о томизме как философии, заведомо ограниченной аристотелевской гносеологической системой.
Руссело, в отличие от неосхоластов XIX века Клейтгена и Либераторе, понимал, что не существует единой философии или теологии, общей для всех Докторов Схоластики. В первую очередь он указал на важнейшее различие между философией Дунса Скота и Фомы Аквинского об отношении воли и интеллекта. Если метафизика Аквината была интеллектуалистской, то Скот ввёл волюнтаризм.
Отличие интеллектуализма от волюнтаризма прежде всего в понимании того, какая способность человека позволяет достичь соединения с Богом в состоянии сверхъестественного блаженства. Руссело писал, что для волюнтаризма высочайшим актом сотворённой духовной природы является стремление воли ко благу, экстатической «выхождение из себя» навстречу «другому». Для интеллектуалиста таким актом является интеллектуальное созерцание; Visio Beatifica - это акт интеллектуальной интуиции. Для волюнтариста соединение с Богом осуществляется посредством любви, а не познания; экстатическое выхождение «из себя» возможно благодаря «любви ради другого», не имеющей ничего общего с «любовью ради себя» греческой философии (eros Платона) или эвдемоническим завершением себя в энтелехии, как у Аристотеля. Любовь здесь не является завершением природы, она не имеет никакого отношения к онтологической общности Бога и творения, союз любви носит чисто сверхъестественный характер. Таким образом, любовь здесь является не результатом, а причиной соединения с Богом. Метафизической предпосылкой является онтологический дуализм, а не единство. Иными словами, речь идёт не об исполнении цели, к которой стремится природа, а о насилии над природой.
С другой стороны, интеллектуализм утверждает, что в онтологическом порядке любовь является не причиной, следствием союза с Богом (блаженства). Сам акт, которым духовное творение достигает соединения с Богом - акт интеллекта, а не воли. Но для созерцательного соединения нужна онтологическая предпосылка, а именно способность интеллекта к такой динамике. Если бы такой способности не было, то в соединении сверхъестественного созерцания бесконечности Бога утратилась бы идентичность сущности творения. А потому, у Фомы постулируется «пассивная потенция» природы к Visio Beatifica. Таким образом, гносеология Аквината предполагает у каждого ограниченного интеллекта динамизм, исходящий из самой сотворённой природы, и устремлённый к познанию всего бытия в целом. Руссело стремился показать, что в антропологии Аквината динамизм познания присутствует на всех уровнях бытия. Познание является формой стремления интеллекта к превосхождению самого себя. Здесь мы видим главный мотив будущего трансцендентального томизма, возникшего после Второй Мировой Войны.
Джон Капуто, говоря о вкладе Руссело в исследования томизма, подчёркивает, что различение Фомы между ratio и intellectus, с критикой первого, является по существу критикой способности познания. Поскольку конечной целью познания является не ratio, а intellectus, подразумевающий не просто «усматривание», но единство познания, то этот интеллектуализм Фомы по сути заявляет о необходимости мистического опыта (что упускается из виду теми, кто понимает слово «интеллект» лишь в его современном значении). Д. Капуто говорит, что учение об интеллекте является мистическим ядром учения св. Фомы.
Руссело считал, что «поэтическое видение» св. Фомы было в некоторой дисгармонии с его ролью Магистра и его «бессознательным восхищением концептуальной моделью познания». Руссело находит у Фомы наброски относительно преодоления концептуального мышления посредством «мистического разрыва». Например, Аквинат говорит о мистическом видении у ап. Павла в момент обращения, но не «simpliciter», a «secundum quid». В данном случае речь идёт как раз о познании благодаря причастности, которым святые в блаженном состоянии могут наслаждаться постоянно (habitualiter). Такого рода опыт являет суть intellectus.
Аквинат утверждал, что для познания объекта, отличного от себя, познающий должен иметь с объектом интенциональное единство. Таким образом, для интуитивного познания Бога ограниченным интеллектом Бог должен сперва установить интенциональный союз. В Visio Beatifica это достигается посредством lumen gloriae, а не при помощи частных умопостигаемых «видов» (species) или интенциональных форм, поскольку в Visio Beatifica созерцается бесконечная реальность Бога. Но для того, чтобы Бог даровал ограниченному интеллекту сверхъестественное соединение с Собой, должно быть некое предварительное единство бытия между бесконечным действователем и конечным претерпевающим. Единство бытия между Богом и творением - это единство благодаря причастности.
У св. Фомы, таким образом, eros является не противоположностью высшей любви caritas, а «пассивной потенцией», которая благодатью преображается в caritas. Любовь к себе в системе интеллектуализма гармонизирована с любовью к Богу. Но при этом Руссело отмечает, что caritas ещё не является высшей целью для творения - в отличии от любви Бога. Любовь к Богу ради Него самого может преобразиться в сверхъестественную любовь самого Бога. В работе Le Problème de l'amour Руссело пишет, что это возможно.
К сожалению, он погиб во время Первой мировой войны и не довёл до завершения свою работу об отношении воли к интеллекту.
Он соединил томисткое учение об ангельском и человеческом знании с томистской метафизикой esse, для того чтобы разработать собственные гносеологию и метафизику причастности. Его главная работа, L'Intellectualisme de Saint Thomas, сформулировала теорию аналогии познания, в которой понижается значение ясных концептов и тем самым уменьшается влияние аристотелизма. Своим тезисом о динамизме человеческого интеллекта он предвосхитил основную идею трансцендентального томизма, появившегося в 20-е годы XX века, а пониманием истины в категориях причастности поставил под вопрос суждение о томизме как философии, заведомо ограниченной аристотелевской гносеологической системой.
Руссело, в отличие от неосхоластов XIX века Клейтгена и Либераторе, понимал, что не существует единой философии или теологии, общей для всех Докторов Схоластики. В первую очередь он указал на важнейшее различие между философией Дунса Скота и Фомы Аквинского об отношении воли и интеллекта. Если метафизика Аквината была интеллектуалистской, то Скот ввёл волюнтаризм.
Отличие интеллектуализма от волюнтаризма прежде всего в понимании того, какая способность человека позволяет достичь соединения с Богом в состоянии сверхъестественного блаженства. Руссело писал, что для волюнтаризма высочайшим актом сотворённой духовной природы является стремление воли ко благу, экстатической «выхождение из себя» навстречу «другому». Для интеллектуалиста таким актом является интеллектуальное созерцание; Visio Beatifica - это акт интеллектуальной интуиции. Для волюнтариста соединение с Богом осуществляется посредством любви, а не познания; экстатическое выхождение «из себя» возможно благодаря «любви ради другого», не имеющей ничего общего с «любовью ради себя» греческой философии (eros Платона) или эвдемоническим завершением себя в энтелехии, как у Аристотеля. Любовь здесь не является завершением природы, она не имеет никакого отношения к онтологической общности Бога и творения, союз любви носит чисто сверхъестественный характер. Таким образом, любовь здесь является не результатом, а причиной соединения с Богом. Метафизической предпосылкой является онтологический дуализм, а не единство. Иными словами, речь идёт не об исполнении цели, к которой стремится природа, а о насилии над природой.
С другой стороны, интеллектуализм утверждает, что в онтологическом порядке любовь является не причиной, следствием союза с Богом (блаженства). Сам акт, которым духовное творение достигает соединения с Богом - акт интеллекта, а не воли. Но для созерцательного соединения нужна онтологическая предпосылка, а именно способность интеллекта к такой динамике. Если бы такой способности не было, то в соединении сверхъестественного созерцания бесконечности Бога утратилась бы идентичность сущности творения. А потому, у Фомы постулируется «пассивная потенция» природы к Visio Beatifica. Таким образом, гносеология Аквината предполагает у каждого ограниченного интеллекта динамизм, исходящий из самой сотворённой природы, и устремлённый к познанию всего бытия в целом. Руссело стремился показать, что в антропологии Аквината динамизм познания присутствует на всех уровнях бытия. Познание является формой стремления интеллекта к превосхождению самого себя. Здесь мы видим главный мотив будущего трансцендентального томизма, возникшего после Второй Мировой Войны.
Джон Капуто, говоря о вкладе Руссело в исследования томизма, подчёркивает, что различение Фомы между ratio и intellectus, с критикой первого, является по существу критикой способности познания. Поскольку конечной целью познания является не ratio, а intellectus, подразумевающий не просто «усматривание», но единство познания, то этот интеллектуализм Фомы по сути заявляет о необходимости мистического опыта (что упускается из виду теми, кто понимает слово «интеллект» лишь в его современном значении). Д. Капуто говорит, что учение об интеллекте является мистическим ядром учения св. Фомы.
Руссело считал, что «поэтическое видение» св. Фомы было в некоторой дисгармонии с его ролью Магистра и его «бессознательным восхищением концептуальной моделью познания». Руссело находит у Фомы наброски относительно преодоления концептуального мышления посредством «мистического разрыва». Например, Аквинат говорит о мистическом видении у ап. Павла в момент обращения, но не «simpliciter», a «secundum quid». В данном случае речь идёт как раз о познании благодаря причастности, которым святые в блаженном состоянии могут наслаждаться постоянно (habitualiter). Такого рода опыт являет суть intellectus.
Аквинат утверждал, что для познания объекта, отличного от себя, познающий должен иметь с объектом интенциональное единство. Таким образом, для интуитивного познания Бога ограниченным интеллектом Бог должен сперва установить интенциональный союз. В Visio Beatifica это достигается посредством lumen gloriae, а не при помощи частных умопостигаемых «видов» (species) или интенциональных форм, поскольку в Visio Beatifica созерцается бесконечная реальность Бога. Но для того, чтобы Бог даровал ограниченному интеллекту сверхъестественное соединение с Собой, должно быть некое предварительное единство бытия между бесконечным действователем и конечным претерпевающим. Единство бытия между Богом и творением - это единство благодаря причастности.
У св. Фомы, таким образом, eros является не противоположностью высшей любви caritas, а «пассивной потенцией», которая благодатью преображается в caritas. Любовь к себе в системе интеллектуализма гармонизирована с любовью к Богу. Но при этом Руссело отмечает, что caritas ещё не является высшей целью для творения - в отличии от любви Бога. Любовь к Богу ради Него самого может преобразиться в сверхъестественную любовь самого Бога. В работе Le Problème de l'amour Руссело пишет, что это возможно.
К сожалению, он погиб во время Первой мировой войны и не довёл до завершения свою работу об отношении воли к интеллекту.