Избирательное прочтение
Из "Записок" А.И. Кошелева (1806-1883), известного славянофила: "Не помню, в каком именно году был с [министром юстиции] Дашковым очень замечательный случай. По высочайшему повелению Сенат как верховный суд судил поляков из западных губерний за участие в каком-то заговоре. По недостаточности улик Сенат оправдал обвиненных. Император Николай был этим весьма недоволен и приказал дело это перенести в Государственный совет. Дашков как министр юстиции в оправдание решения Сената произнес прекрасную речь, и большинство Совета, за исключением князей Чернышева и П.М. Волконского, утвердило приговор Сената. Император в негодовании возвращает дело в Государственный совет с замечанием: Сенат, придерживаясь буквы закона, мог оправдать обвиненных, но Государственный совет должен был руководствоваться государственными соображениями, а потому рассмотреть ему это дело вновь, с государственной точки зрения. Дашков опять произносит речь в Совете, который, за исключением двоих вышепоименованных членов, остается при прежнем решении.
Журнал Совета отправляется к государю, который, вопреки своему обычаю, держит этот журнал почти две недели и возвращает с утверждением мнения большинства. Дашков во все это время не имел доклада у государя; но по накопившимся делам ему необходимо было испросить у императора личный доклад. Час доклада назначается, и Дашков, отправляясь во дворец, думал возвратиться оттуда уже частным человеком. Государь принимает его очень милостиво и говорит: "Ну, Дашков, мы с тобою поспорили, но я надеюсь, что это нашей дружбе не повредит". Этот рассказ мною слышан от самого Дашкова."
Невозможно представить себе подобный поступок любого министра или любого суда после 1917 года. А ведь это были еще времена дореформенные! Всё это, однако, не помешает другу и наставнику Кошелева, Хомякову, сочинить свое известное "в судах черна неправдой черной" и проч.
В тех же самых "Записках" Кошелева, совсем рядом с этой историей рассказывается другая, гораздо более известная: "Барон Дельвиг был умный и очень милый человек. С особенным удовольствием он, бывало, рассказывал один случай, бывший с ним как с издателем газеты. Призывает его начальник 3-го отделения собственной его величества канцелярии гр. Бенкендорф и сильно, даже грубо выговаривает ему за помещение в газете одной либеральной статьи: бар. Дельвиг с свойственной ему невозмутимостью спокойно замечает ему, что на основании закона издатель не отвечает, когда статья пропущена цензурою, и упреки его сиятельства должны быть обращены не к нему, издателю, а к цензору. Тогда начальник 3-го отделения приходит в ярость и говорит Дельвигу: "Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и вы не имеете права в объяснениях со мною на них ссылаться и ими оправдываться". - Прелестный анекдот и вполне характеризовавший николаевские времена."
Этот рассказ скорее интересен как пример когнитивного искажения. Он растиражирован в бесчетном количестве публикаций - в отличие от первого. Первый не замечается, а второй охотно выносится на всеобщее обозрение, причем начало этому диссонансу положил сам Кошелев, который преподносит рассказ про Бенкендорфа как "вполне характеризовавший николаевские времена". Хотя, если задуматься, что же больше характеризует эти времена: то, что сгоряча ляпнул один сановник, или поступок в совершенно противоположном смысле - в пользу законности, совершенный целой группой других сановников из числа самых высокопоставленных - членами Государственного Совета, сенаторами и министром юстиции, которые, рискуя карьерой, решились упорно перечить грозному Николаю Павловичу и в конце концов его переупрямили? Говоря совсем коротко: что важнее и что характернее - слово или дело, безответственная ФРАЗА одного человека или ответственный ПОСТУПОК многих? По-моему, ответ вполне ясен.
Но слишком уж велика исказительная мощь идеологической "призмы" или политического "настроения", с которым люди подходят к восприятию фактов, к разумению одного и того же текста: здесь вижу - там не вижу. Хотя достаточно всего-навсего открыть глаза, а затем спокойно, без пропусков, прочесть и обдумать всё, что написано.