«Племя»
Когда зарекаешься критиковать украинский кинематограф, то приходится сравнивать такое действие с отказом хирурга оперировать родных. Но, как оказалось, есть случай, когда такое сравнение неточно - тогда критика становится, скорее, приёмом Геймлиха, который применяется для спасения человека, поперхнувшегося сухариком. Таков случай фильма Мирослава Слабошпицкого «Племя», и мне интересно разобраться в том, как и для чего этот фильм снят и как работает механика сокрытия его сущности.
Конечно же, некорректно указывать автору на выбор темы и способ её разработки, и даже можно согласиться с тем, что съёмки истории, произошедшей в школе для слабослышащих и раскрывающей её внутреннюю иерархию, выстроенную на насилии и лжи, имеют антропологический интерес. Но также можно и отметить, что антропология в фильме «Племя», само название которого отсылает к конкретному строю, скорее не визуальная антропология Жана Руша, открывающая обширную культуру первобытных обществ, а антропологическая наивность романа «Борьба за огонь» Жозефа Рони-старшего. Если уж обнажить фильм до антропологического скелета, то можно заметить что «Племя» - это ремейк эпизода из кубриковской «Одиссеи 2001 года», в которой приматы знакомятся с излучением Монолита.
Режиссёр Слабошпицкий не сделал в процессе разработки выбранной им темы никаких авторских выводов, оставив фильм на уровне телевизионных новостей, выходящих под лозунгом «как страшно жить». Показ правды жизни через правду искусства, к отображению которой, наверное, стремился режиссёр, мгновенно перестаёт быть художественным, так как из процесса создания фильма устраняется режиссёрское определение смысла и авторское вмешательство в материал. Простую констатацию фактов в стремлении показать реальность следует оставить программе «Свідок» (русс. «Свидетель»), если режиссёрская амбициозность заключается в желании выразить свои мысли и чувства, а не поставить ещё одну фестивальную звёздочку на фюзеляже своего фильма.
Как методологический критический приём, совершенно бессильны и даже злокозненны призывы к рассмотрению только формальной стороны и вынесение содержания ленты за скобки, как и смехотворны инвективы, призывающие к уважению фильма, на который были истрачены годы работы. Чтобы показать глупость и даже преступность таких критических установок, следует прибегнуть к гиперболе, которая многим ратующим за вынесение фильма за пределы моральных рамок может показаться аморальной, поэтому заранее прощу прощения.
Наиболее понятным, возможно из-за своей кощунственной сути, будет пример с концентрационным лагерем, обсуждение формы которого в отрыве от содержания, не может не окончиться ничем, кроме констатации того, что архитектурно и функционально он удивительно соответствует своим целям. Это, однако, никак не заслонит его мерзкой сущности и даже то, что лагерь строился несколько лет - вдумчиво, расчётливо, с прицелом на максимальную отдачу - никак не запрещает подвергнуть его критике.
И пока режиссёру Слабошпицкому ещё не поставили памятник на одной из львовских площадей - нерукотворный памятник, судя по его высказываниям из интервью, он уже изваял себе сам - следует его действия и их результат немного покритиковать. Но сделать это следует не для того, чтобы он что-то изменил в своём творчестве или изменился сам - это, наверное, почти невозможно, если судить по интервью, в которых режиссёр, как органчик, повторяет одни и те же фразы и проговаривает байки о том, как он снимался в постельных сценах. Нет, питать иллюзий на этот счёт не следует, а критиковать Слабошпицкого и его торговлю распивочно и навынос нужно для того, чтобы зритель, бомбардируемый страстями вокруг Оскаровского комитета, победными сводками фестивальных баталий, твитами Даррена Аронофски и восторгами Ким Ки-Дука, всё-таки попытался взглянуть на «Племя» невооружённым глазом. И увидел расчётливую сенсационность темы, бедное её исполнение и постоянное стремление увеличить вес фильма прибавочной стоимостью призов и авторитетных мнений.
Радует лишь то, что «Племя» - вершина творчества режиссёра Мирослава Слабошпицкого. Немота и мерзость - две темы, которые он эксплуатировал (впрочем, есть и третья - Чернобыль) - в следующей работе, следуя законам торгового жанра, должны быть усилены, взвинчены ещё мощнее, чем в «Племени». С немотой/глухотой сложно: если в следующей работе снова не будет реплик, то это будет неоригинально, ergo, будет плохо продаваться (и продюсерам г-на Слабошпицкого придётся сменить продажу артхаусных фильмов на торговлю салом, перенимая шведский опыт), а на кинофестивалях Слабошпицкий уже будет проходить как «режиссёр, снова снимающий глухих»; если же слова появятся - то это будет катастрофа, настоящий взрыв фальшака, который от стыда будет вызывать поджимание пальцев в ботинках.
Если не обращаться к проверенной теме Чернобыля (UPD. Г-н Слабошпицкий будет снимать свой новый фильм о Чернобыле), то придётся играть на повышении мерзости. И после всех «красот» «Племени» есть только одна возможность - отдаю эту идею г-ну Слабошпицкому безвозмездно - экранизировать эпохальный роман Владимира Георгиевича Сорокина «Сердца четырёх» (к слову, там и текст не очень сложный) с приснопамятными сценами ритуальной копрофагии и полового сношения в черепную коробку. А когда фильм поедет в Канны, на пресс-конференции нужно между делом сказать, что Холокоста не было (или «Геббельс был умным человеком» или «Я уже сейчас популярнее Иисуса Христа») - для получения «веточки» это не так, чтоб уж очень полезно (можно стать персоной нон-грата и всем говорить, что неудачно пошутил), но именно так начинается рождение Легенды.
Не хотелось бы выступать в роли прорицателя, но смею предположить, что режиссёр Слабошпицкий в истории кино не займёт место рядом с Довженко или Мыколайчуком. Его вероятней всего ждёт судьба столь жарко откликнувшихся на его фильм Аронофски и Ким Ки-Дука - выжженных игрой на повышение эффектности, заряженных на фестивальные гонки и разменявших свой талант в желании славы. Придётся брать в руки гитару - вслед за Кустурицей.
Конечно же, некорректно указывать автору на выбор темы и способ её разработки, и даже можно согласиться с тем, что съёмки истории, произошедшей в школе для слабослышащих и раскрывающей её внутреннюю иерархию, выстроенную на насилии и лжи, имеют антропологический интерес. Но также можно и отметить, что антропология в фильме «Племя», само название которого отсылает к конкретному строю, скорее не визуальная антропология Жана Руша, открывающая обширную культуру первобытных обществ, а антропологическая наивность романа «Борьба за огонь» Жозефа Рони-старшего. Если уж обнажить фильм до антропологического скелета, то можно заметить что «Племя» - это ремейк эпизода из кубриковской «Одиссеи 2001 года», в которой приматы знакомятся с излучением Монолита.
Режиссёр Слабошпицкий не сделал в процессе разработки выбранной им темы никаких авторских выводов, оставив фильм на уровне телевизионных новостей, выходящих под лозунгом «как страшно жить». Показ правды жизни через правду искусства, к отображению которой, наверное, стремился режиссёр, мгновенно перестаёт быть художественным, так как из процесса создания фильма устраняется режиссёрское определение смысла и авторское вмешательство в материал. Простую констатацию фактов в стремлении показать реальность следует оставить программе «Свідок» (русс. «Свидетель»), если режиссёрская амбициозность заключается в желании выразить свои мысли и чувства, а не поставить ещё одну фестивальную звёздочку на фюзеляже своего фильма.
Как методологический критический приём, совершенно бессильны и даже злокозненны призывы к рассмотрению только формальной стороны и вынесение содержания ленты за скобки, как и смехотворны инвективы, призывающие к уважению фильма, на который были истрачены годы работы. Чтобы показать глупость и даже преступность таких критических установок, следует прибегнуть к гиперболе, которая многим ратующим за вынесение фильма за пределы моральных рамок может показаться аморальной, поэтому заранее прощу прощения.
Наиболее понятным, возможно из-за своей кощунственной сути, будет пример с концентрационным лагерем, обсуждение формы которого в отрыве от содержания, не может не окончиться ничем, кроме констатации того, что архитектурно и функционально он удивительно соответствует своим целям. Это, однако, никак не заслонит его мерзкой сущности и даже то, что лагерь строился несколько лет - вдумчиво, расчётливо, с прицелом на максимальную отдачу - никак не запрещает подвергнуть его критике.
И пока режиссёру Слабошпицкому ещё не поставили памятник на одной из львовских площадей - нерукотворный памятник, судя по его высказываниям из интервью, он уже изваял себе сам - следует его действия и их результат немного покритиковать. Но сделать это следует не для того, чтобы он что-то изменил в своём творчестве или изменился сам - это, наверное, почти невозможно, если судить по интервью, в которых режиссёр, как органчик, повторяет одни и те же фразы и проговаривает байки о том, как он снимался в постельных сценах. Нет, питать иллюзий на этот счёт не следует, а критиковать Слабошпицкого и его торговлю распивочно и навынос нужно для того, чтобы зритель, бомбардируемый страстями вокруг Оскаровского комитета, победными сводками фестивальных баталий, твитами Даррена Аронофски и восторгами Ким Ки-Дука, всё-таки попытался взглянуть на «Племя» невооружённым глазом. И увидел расчётливую сенсационность темы, бедное её исполнение и постоянное стремление увеличить вес фильма прибавочной стоимостью призов и авторитетных мнений.
Радует лишь то, что «Племя» - вершина творчества режиссёра Мирослава Слабошпицкого. Немота и мерзость - две темы, которые он эксплуатировал (впрочем, есть и третья - Чернобыль) - в следующей работе, следуя законам торгового жанра, должны быть усилены, взвинчены ещё мощнее, чем в «Племени». С немотой/глухотой сложно: если в следующей работе снова не будет реплик, то это будет неоригинально, ergo, будет плохо продаваться (и продюсерам г-на Слабошпицкого придётся сменить продажу артхаусных фильмов на торговлю салом, перенимая шведский опыт), а на кинофестивалях Слабошпицкий уже будет проходить как «режиссёр, снова снимающий глухих»; если же слова появятся - то это будет катастрофа, настоящий взрыв фальшака, который от стыда будет вызывать поджимание пальцев в ботинках.
Если не обращаться к проверенной теме Чернобыля (UPD. Г-н Слабошпицкий будет снимать свой новый фильм о Чернобыле), то придётся играть на повышении мерзости. И после всех «красот» «Племени» есть только одна возможность - отдаю эту идею г-ну Слабошпицкому безвозмездно - экранизировать эпохальный роман Владимира Георгиевича Сорокина «Сердца четырёх» (к слову, там и текст не очень сложный) с приснопамятными сценами ритуальной копрофагии и полового сношения в черепную коробку. А когда фильм поедет в Канны, на пресс-конференции нужно между делом сказать, что Холокоста не было (или «Геббельс был умным человеком» или «Я уже сейчас популярнее Иисуса Христа») - для получения «веточки» это не так, чтоб уж очень полезно (можно стать персоной нон-грата и всем говорить, что неудачно пошутил), но именно так начинается рождение Легенды.
Не хотелось бы выступать в роли прорицателя, но смею предположить, что режиссёр Слабошпицкий в истории кино не займёт место рядом с Довженко или Мыколайчуком. Его вероятней всего ждёт судьба столь жарко откликнувшихся на его фильм Аронофски и Ким Ки-Дука - выжженных игрой на повышение эффектности, заряженных на фестивальные гонки и разменявших свой талант в желании славы. Придётся брать в руки гитару - вслед за Кустурицей.