Две записи о поэзии
Среди разнокалиберного безумия последних дней, мне всё же выдаётся время читать поэзию - и возможно именно это безумие даёт мне время для стихов самое верное, подходящее: глубокие сумерки, когда снег беззвучно входит в дом через приоткрытое окно (фонари, тени, ветви) и раннее утро, когда глухой старик снизу оглушительно врубает телевизор. Клубящееся безумие привносит в чтение стихов особенную ноту неопределённости, как будто бы читаешь не отпечатанные буквы, а литеры истертого палимпсеста. Стихи, в свою очередь, смягчают безумие, гасят его скорость - поэзия и безумие движутся с разной быстротой. Стихи медленнее.
Ошибка
Вроде бы, сюрреализм родился из оговорки: то ли Бретон, а, может быть, Элюар не расслышал фразу о красных солнечных лучах и придумал "красные карандаши Солнца" (rayons rouge (красные лучи) стали crayons rouge - красными карандашами). Слышал эту историю давно - а, может быть, и сам выдумал. Не помню. Главное, как обыденность (комическое и космическое разделяет один свистящий звук, писал ВВН) превращается в энигму.
Сейчас наддиванной книгой для меня является томик Ива Бонфуа (он не сюрреалист, напротив) - он лежит в пределах кругового движения руки, даже во сне можно его нащупать и потеребить закладку, пробежать пальцем желобок тиснения. Так вот с одним из стихотворений случился казус - приятный, обаятельно безумный.
Заканчиваю читать ночью "Лягушки в сумерках" - первое стихотворение сборника "Выгнутые доски" (курсив мой):
Что, казалось, умереть
Совсем просто:
Отвести ветвь и достать
Золото слепого инжира.
Конечно же, мгновенное восхищение образом - я столько раз срывал с ветки смокву, но только Бонфуа схватил эту слепоту тактильности (слепые пальцы касаются слепого плода), прохладную шарообразность, переходящую в конус, ветку, ствол. Богатые ощущения от касания: тут же мысли о "Мемуарах о слепых" Деррида, "Касание", Жан-Люк Нанси, беглая сцепка со стихотворением Филиппа Жакоте из "Пейзажей с пропавшими фигурами":
Вечер приблизился к деревьям летнего сада
вместе с ним явилась луна
я срываю во тьме чёрную кисть винограда:
пальцы мои освежает она.
Та же бархатистость и прохлада плода - Жакоте ещё хитрее, делая слепоту ещё непроглядней (у Бонфуа хоть сквозь ветки можно смотреть - помню кожистые, наждачные листья инжира...), опуская сад в темноту: не смотри, касайся.
А потом я протираю глаза и читаю: конечно же эпитет иной - не "слепого", а "спелого".
Дорога
На гугл-карте маршрут - 2 часа 30 минут. Гриньян - Иль-сюр-Сорг - Валсент (Симиан-ла-Ротонд). На гугл-карте мышления иной маршрут: Филипп Жакоте - Рене Шар - Ив Бонфуа.
Я выдумываю себе, как они приезжают в гости к друг другу: бродят по садам, каменистым холмам и молчат. Рене Шар ещё жив - курит лихо скрученные сигаретки и угощает яблоками (надеюсь, что и вы это увидите). Ив Бонфуа берёт в руки пригоршни золотой известняковой пыли. Жакоте думает о зиме - даже летом. Два с половиной часа - и три поэта, которые живут чуть поодаль от дороги. Гриньян - Иль-сюр-Сорг - Валсент.
Рано утром проверяю почту и в темноте читаю письмо Маши Блинкиной-Мельник: она снова прислала мне переводы Рене Шара из "Листков Гипноса". Солнца ещё не будет около часа, а где-то на другом конце Земли человек борется с холодом, простудой детей (пусть выздоравливают!) и французскими словами, которые упорно не хотят стать русскими, но сдаются. Между нами - дорога. Не два с половиной часа - но это ничего.
Ошибка
Вроде бы, сюрреализм родился из оговорки: то ли Бретон, а, может быть, Элюар не расслышал фразу о красных солнечных лучах и придумал "красные карандаши Солнца" (rayons rouge (красные лучи) стали crayons rouge - красными карандашами). Слышал эту историю давно - а, может быть, и сам выдумал. Не помню. Главное, как обыденность (комическое и космическое разделяет один свистящий звук, писал ВВН) превращается в энигму.
Сейчас наддиванной книгой для меня является томик Ива Бонфуа (он не сюрреалист, напротив) - он лежит в пределах кругового движения руки, даже во сне можно его нащупать и потеребить закладку, пробежать пальцем желобок тиснения. Так вот с одним из стихотворений случился казус - приятный, обаятельно безумный.
Заканчиваю читать ночью "Лягушки в сумерках" - первое стихотворение сборника "Выгнутые доски" (курсив мой):
Что, казалось, умереть
Совсем просто:
Отвести ветвь и достать
Золото слепого инжира.
Конечно же, мгновенное восхищение образом - я столько раз срывал с ветки смокву, но только Бонфуа схватил эту слепоту тактильности (слепые пальцы касаются слепого плода), прохладную шарообразность, переходящую в конус, ветку, ствол. Богатые ощущения от касания: тут же мысли о "Мемуарах о слепых" Деррида, "Касание", Жан-Люк Нанси, беглая сцепка со стихотворением Филиппа Жакоте из "Пейзажей с пропавшими фигурами":
Вечер приблизился к деревьям летнего сада
вместе с ним явилась луна
я срываю во тьме чёрную кисть винограда:
пальцы мои освежает она.
Та же бархатистость и прохлада плода - Жакоте ещё хитрее, делая слепоту ещё непроглядней (у Бонфуа хоть сквозь ветки можно смотреть - помню кожистые, наждачные листья инжира...), опуская сад в темноту: не смотри, касайся.
А потом я протираю глаза и читаю: конечно же эпитет иной - не "слепого", а "спелого".
Дорога
На гугл-карте маршрут - 2 часа 30 минут. Гриньян - Иль-сюр-Сорг - Валсент (Симиан-ла-Ротонд). На гугл-карте мышления иной маршрут: Филипп Жакоте - Рене Шар - Ив Бонфуа.
Я выдумываю себе, как они приезжают в гости к друг другу: бродят по садам, каменистым холмам и молчат. Рене Шар ещё жив - курит лихо скрученные сигаретки и угощает яблоками (надеюсь, что и вы это увидите). Ив Бонфуа берёт в руки пригоршни золотой известняковой пыли. Жакоте думает о зиме - даже летом. Два с половиной часа - и три поэта, которые живут чуть поодаль от дороги. Гриньян - Иль-сюр-Сорг - Валсент.
Рано утром проверяю почту и в темноте читаю письмо Маши Блинкиной-Мельник: она снова прислала мне переводы Рене Шара из "Листков Гипноса". Солнца ещё не будет около часа, а где-то на другом конце Земли человек борется с холодом, простудой детей (пусть выздоравливают!) и французскими словами, которые упорно не хотят стать русскими, но сдаются. Между нами - дорога. Не два с половиной часа - но это ничего.