Осмысливая марксистскую и, шире, коммунистическую теорию, интересно наблюдать, как трансформируется собственное, до того буржуазное, сознание. Десять лет назад я и не понимал, что имеют в виду, когда какой-нибудь Годар произносит «она слишком буржуазна», а сейчас сам у себя фиксирую изменения. Возьмем, скажем, обобществление собственности.
Когда условный комментатор фрицморгена читает «обобществление собственности», он представляет обычно или «все вокруг колхозное, все вокруг ничье; что домой утащено, только то - твое». Или, в лучшем случае, акционерное общество, где каждый имеет какой-то пай, в соответствии с которым получает доступ к участию в управлении и дивидендам, какие равномерно распределяются.
Когда же Маркс пишет про обобществление собственности, это разумнее сопоставить с нашей собственностью на природные богатства: леса, реки, полезные ископаемые - все это, по нашему законодательству, принадлежит народу и, следовательно, является нашей общественной собственностью.
Отличия между первыми двумя и последним вариантами заметить несложно. В третьем случае и само использование природных богатств может быть разнообразно: кто-то в лесу каждый день собирает грибы и ягоды; другой раз в неделю дышит свежим воздухом; третий не был ни разу за четыре года; четвертый жарит шашлыки и опасно пользуется огнем; шестой браконьерствует; седьмой контролирует; восьмой высаживает новые деревья и удаляет мертвые… список будет очень длинным. И каждому из них этот лес принадлежит, и не какая-то доля, а - весь. И при этом он - общественный. И само общество целиком следит за тем, чтобы он был в порядке, продолжал существовать, давать свои плоды и просто радовать нас. Может быть, в советское время следили за лесами лучше, чем сейчас, но в любом случае сам принцип общественной собственности на него мы все еще видим воплощенным.
В этом смысле интересно, что пару сотен лет назад многие и леса, и реки принадлежали отдельным людям, и сложно было представить, как может быть иначе; как может быть не то что «ничей» лес, а общественный - то есть такой, каким и пользуются все, и заботятся о его сохранении сообща (хотя отдельные при этом и браконьерствуют, и ведут себя безответственно, но в целом община заботится). А сейчас прошло не слишком много времени, и нам хотя уже не странно представить другое (может, у нас уже и есть «частные» леса-заказники, не слежу за законодательством в этой сфере), но мы еще знаем, каково это, когда собственность общественная.
Имея такой пример перед глазами, легче представить и общественную собственность на другие средства производства, например, заводы и фабрики. Точно так же, как не каждый собственник ездит в лес или собирает грибы, не каждый будет и фабрику посещать, да и продукцией ее пользоваться. Не каждый собственник будет следить за состоянием дел на фабрике, как лесохозяйства следят за лесами; и не каждый будет на фабриках трудиться, как не каждый является лесничим. При этом как леса создают именно нашу страну, так и общие фабрики будут работать на благо всего общества. Я не был в лесу несколько месяцев, но если я захочу этого, то здорово, что смогу это сделать. Я не собираю грибов, но когда другой это делает, это приносит не только удовлетворение его собственных потребностей (и тех друзей, кому он раздаст грибы), но и косвенно влияет на все общество, как оно есть, и на меня тоже. И мы как общество можем заботиться о нашем природном богатстве очень хорошо - весь советский период тому порукой. Да и сейчас еще неплохо.
А особенно забавно в этом контексте мне вспоминать про «обобществление жен», каким так пугали обывателей двести лет назад. В юности это меня и самого пугало. «Как это может быть, общая жена?» -думал я. «Это что же, какой мужчина к ней ни подойдет, она обязана будет с ним сексом заниматься»? Я тогда полагал, что у жены должна быть такая супружеская обязанность - всегда быть готовой к сексу. «А если у меня будет жена, то я должен буду терпеть, пока с ней сексом занимается кто-то другой? Что за ужас-то?!».
Забавно вспоминать, потому что «обобществление жен» к моменту моей юности давно было осуществлено и, естественно, сохраняется сейчас. Поскольку «обобществление жен» предполагает, что женщина может заниматься сексом с любым мужчиной, каким захочет, и какой на это согласен. И, соответственно, наоборот.
Понятно, что сама эта фраза выражала представление о женщине как собственности, и отказ жены мужу в сексе законодательством не предусматривался: она могла, конечно, «по-человечески» повлиять на мужа, но вообще-то он мог и силой взять - понятия «супружеского изнасилования» не существовало. И понятно, что если жены «общие», то это выглядело как разрешение любому мужчине брать любую женщину силой, и понятно, что это пугало как самих женщин, так и многих мужчин. И понятно, что в юности я сам имел буржуазные представления, законодательной реальности уже не соответствовавшие. Во время моей юности женщина уже могла заниматься сексом с любым мужчиной и с любым их числом. Даже состоя в браке, она по-прежнему могла заниматься сексом с любыми другими мужчинами, помимо мужа, и если бы супруг ее за это застрелил, то он был бы осужден за убийство, а не оправдан, как парой веков назад. И при этом она, конечно же, могла и не заниматься сексом ни с одним мужчиной или ни с кем, кроме мужа. Или сегодня заниматься, а завтра - не заниматься. Или в девять часов вечера заниматься, а спустя полчаса - уже нет. Вот и все «обобществление жен».