"Любовь, что движет солнце и светила"
Рассматривая человечество как форму движения материи, необязательно сравнивать именно с «атомами», огнем или водой - в рамках монистического материализма животные тоже являются формой движения материи, значит, можно сравнивать и с ними. Однако я предпочитаю сопоставлять именно с «неживой» материей и делаю это по двум причинам.
Во-первых, животным люди приписывают много собственных качеств или, вернее, представлений о жизни. И зачастую потом делают обратный переход: то есть сначала приписали животным свое представление о людях, потом эту проекцию возвращают обратно в обсуждение человечества, как будто она теперь является чем-то иным, не тем, что была вначале.
Пример подобного приводит Энгельс: «… Все учение Дарвина о борьбе за существование является просто-напросто перенесением из общества в область живой природы учения Гоббса о bellum omnium contra omnes и учения буржуазных экономистов о конкуренции, наряду с мальтусовской теорией народонаселения. Проделав этот фокус , опять переносят эти же самые теории из органической природы в историю и затем утверждают, будто доказано, что они имеют силу вечных законов человеческого общества. Наивность этой процедуры бросается в глаза, на это не стоит тратить слов» (из письма Энгельса Лаврову).
С «неживой» же природой такая ошибка мне не попадается вовсе или, во всяком случае, совершенно точно встречается реже: я не слышал, чтобы говорили, что «атомы борются за доминирование» - хотя в той или иной структуре один атом будет выше остальных; не слышал, что «камни борются друг с другом за выживание» - хотя они не только лежат неподвижно, но еще и время от времени сталкиваются, в результате чего одни камни разрушаются и превращаются в песок, а другие остаются (и даже оказываются сверху, оказывая на этот песок давление, - что в случае с животными повело бы к тому, что кто-то обязательно сравнил это с иерархией).
И, таким образом, сопоставляя с «неживой» материей, больше шансов получить свежий взгляд - на человечество именно как на материю, а не как на один из предрассудков, ранее откуда-то усвоенных и воспринятых.
Причина этого, возможно, в том, что разница между двумя формами материи («неживой» и человеком) достаточно велика, чтобы даже самый неискушенный взгляд воспринимал их как отличающиеся друг от друга и поэтому не пытался применить к «неживой» материи свои представления о человеке.
То есть ситуация примерно как с теми, кто недоумевает, отчего возраст совершеннолетия - именно 18 лет: «Что такого происходит с человеком в 17 лет 366 дней, что он качественно иной - совершеннолетний - в отличие от 17 лет и 364 дней?». Когда берутся отдаленные друг от друга точки - например, 10 лет и 30 лет - то концепция совершеннолетия и ее смысл обычно ясны. А когда точки близки, то для некоторых это становится трудностью, и они переносят на «17 лет 364-дневного» свойства «17 лет 367-дневного» и наоборот. И получают подкрепление этого в опыте, так как между двумя этими ближними точками действительно много общего, - что, однако, не отменяет смысла и пользы самой концепции совершеннолетия и качественной разницы между совершеннолетним и несовершеннолетним. Точно так же, как человек, находящийся в коме и поэтому неспособный произносить даже те слова, какие выучивает шимпанзе, совершенно не отменяет качественной разницы между людьми и другими приматами.
Соответственно, сопоставлять человека с «неживой» материей это примерно то же, что сопоставлять 10- и 30-летнего: позволяет избежать трудностей, какие иначе ставят в тупик некоторых, и говорить о сущностном и при этом понятном.
Вторая причина того же рода: когда я говорю об атомах, образующих камень, или о каплях воды, образующих волну, я чаще ожидаю, что собеседник будет представлять это как единую систему. Когда же некто говорит о стае, то чаще ожидаю встретить представление «философского плюралиста» - видение животных как совершенно отдельных друг от друга, а не связанных вместе и являющихся частью одного и того же.
То есть когда я говорю про каплю в волне, то собеседник обычно не представляет ее движение вверх как «инстинкт доминирования», присущий ей самой, а думает об этом как о движении цельной системы и всего лишь частном проявлении сил, действующих в самой этой системе. А животное им будет воображаться не как проявление сил, действующих в системе (хотя бы отдельной стае), а как руководимое собственными импульсами и чуть ли не обладающее свободой воли - и потому, например, само «стремится занять выгодное место в стае», как будто оно человек буржуазного общества.
Таким образом, сопоставляя человека с тем, что его (нас) роднит со всей материей вообще (в том числе и «неживой»), я рассчитываю получить более свежий взгляд - свободный от предрассудков эксплуататорского общества - нежели при более сложном для неискушенных сопоставлении с материей «живой».
Конечно, когда я сравниваю влечение-любовь с притяжением Луны к Земле (как тут не вспомнить Данте с его «Любовь, что движет солнце и светила»), то я рискую создать ситуацию, сходную с уже описанной дарвиновской: приписывать «неживой» материи представления о человеке и наоборот.
Но я думаю, что этим риском вполне можно пренебречь хотя бы в силу того, что это взгляд скорее оригинальный, чем массовой навязываемый, как в случае с Дарвином. Поэтому функцию освежения восприятия он выполнит, как и понимания общей природы разных форм материи, но к стиранию различий между ними не приведет - все-таки будет сохраняться понимание, что «любовь» это для людей, а «сила притяжения» - для Луны, и что это качественно разные формы движения одной и той же материи. Хотя, конечно, смысл таких сопоставлений в том числе и в том, чтобы при сознавании различий имелось сознавание сходства.