Я долгое время относился с отвращением к тем, кто избрал для себя «криминальный» путь. Собственно, я и сейчас еще преодолел его не в полной мере, хотя тренировался в этом и как христианин, и как человек, относящийся с пониманием к разным обстоятельствам.
Если пытаться сформулировать причины этого неприятия, то они, наверное, в духе «жнут там, где не сеяли». То есть главная претензия к ним в том, что вместо увеличения количества благ в мире и, соответственно, вместо производительного труда, помогающего раскрытию людей, они или пользуются чужим, или еще и разрушают (как вещи, так и жизни, вплоть до калечения и убийства людей).
В этом смысле я не только солидарен со множеством моих современников (включая некоторых из тех, кому когда-то и самому случалось красть или иначе преступать закон), но и с Марксом-Энгельсом, которые без симпатии относились к специфической деятельности люмпен-пролетариата, а также и к некоторым «национальным» особенностям. В частности, будучи горячими сторонниками национальной независимости и национального самоопределения, относясь с большим уважением к самобытности разных национальных культур, они не предполагали сохранения абсолютно всех. По соответствующему поводу Энгельс писал однажды, что (боснийцы, кажется? Или албанцы?) имеют особенностью своей культуры набеги и грабежи соседей; и, конечно, пролетарское государство и пролетарский интернационал отнесется к этому без всякого почтения а, напротив, будет пресекать. То есть как будто и «мультикультурализм», а как будто и с некими уточнениями и ограничениями.
При всем этом Маркс время от времени выступает адвокатом «униженных и оскорбленных», включая и криминальную их часть. В рецензии на «Парижские тайны» Эжена Сю он активно защищает даже тех героев, чьи поступки производят наиболее отталкивающее впечатление. Про одного из них, преступного атамана, он пишет, что эта могучая и энергичная натура не нашла себе другого проявления в жизни, чтобы реализовать себя. О другом, бывшем товарище первого, высказывает сожаление, что он «превратился в пуделя» под влиянием главного героя. То есть то, что автор выводит как доблесть (полное подчинение бывшего преступника своей воле, под влиянием которой тот бросил свое прежнее занятие и стал слугой покорившего его), встречает осуждение Маркса: сильная личность, активно воплощавшая себя, стала чем-то урезанным, ограниченным и притом несамостоятельным.
Эта рецензия для меня является одним из главных ключей к пониманию Марксовых взглядов на гуманизм вообще. Там он в том числе пишет слова «реальный гуманизм» - такой, который освобождает человека от всего, включая Бога, и который любит именно человека таким, каким тот есть, со всеми его чертами. В частности, он спорит и отрицает характеристику автора, примененную к одной из героинь: «евангельская любовь» - даже любовь, мол, у человека крадут и отдают Богу, как будто это Ему принадлежит, а не самому человеку, этой девушке.
Поэтому при всем отвращении к расхищению и разрушению (вместо созидательного труда), соединяющемся с моими мелкобуржуазными предрассудками и этим усиливающимся, я с интересом отношусь и к взглядам Маркса, какие понимаю так: каждый человек сродни семечку, какое «стремится» вырасти и воплотить все заложенное в нем, став большим растением. С «правом», какое дает сама жизнь и ее реализация, семечко пользуется всеми ресурсами, какие видит вокруг и какие могут быть полезными, не пренебрегая ни одним и не останавливаясь даже перед разрушением - и цветок, бывает, ломает асфальт, и одно дерево закрывает свет другому. В этом смысле «криминальный мир», как и люмпен-пролетариат, является оборотной стороной процветающей, «шикарной», части буржуазного общества. Так же, как капитализм производит «шик» вторых, он производит «преступные действия» первых. И это тем лучше заметно, что даже масштаб преступности можно предсказать заранее: статистика европейских стран знает, сколько преступлений будет совершено в каждом следующем году - факт, который, кажется, особенно изумлял молодого Энгельса, от чего он повторял его неоднократно, используя заодно как подтверждение собственных слов.
Вводя это соображение в размышления о законах, можно, вероятно, сказать, что капиталистические законы (правила, какие действуют в капиталистическом обществе) предполагают существование «криминала», программируют его и мирятся с ним как с частью порядка; борются, конечно, с отдельными проявлениями - для чего же еще полиция - но мирятся как с явлением в целом. И, в конце концов, многие преуспевшие преступники становятся «авторитетными бизнесменами». Потому от чего бы и не мириться с еще одним «социальным лифтом», существующим при таком строе?
И, увязывая с рассуждениями предыдущих двух дней, в обществе, организованном в соответствии с современными разумными представлениями (а не 17-18 веков, когда родился капитализм), преступности не будет места, поскольку она не будет необходимой для раскрытия и реализации людей. А более подробные размышления именно об этом вопросе разумно, вероятно, перенести на завтра.