Моноспектакль Максима Аверина "Всё начинается с любви" 26.11.13
Одна из важных отличительных черт произведений искусства - символика. Одна из важных отличительных черт символа - сочетание узнаваемости и многозначности. Поэтому даже наиболее часто встречающиеся символы сложно называть известными, привычными, традиционными, а уж тем более простыми: считываемые сразу на интуитивном уровне, они не становятся моментально и одновариантно разгаданными.
Взять, например, символику цвета. Допустим, красного.
Ведь в зависимости от содержания произведения, красный цвет действительно может символизировать практически всё, что угодно - представляя и подчёркивая своим появлением самые разные, порой малосовместимые, а иногда абсолютно противоположные качества, душевные состояния, понятия и события: мужество или женственность, радость или отчаяние, любовь или ярость, праздник или смерть. То, что, в свою очередь, может быть показано и с помощью других цветов (любовь - с помощью белого, смерть - чёрного). Но в то же время красный цвет - броский, насыщенный, кричащий - всегда признак того, что любые эти проявления, также как и связанные с ними чувства человека, в данный момент находятся в наивысшей точке своего развития.
В моноспектакле Максима Аверина «Всё начинается с любви» цвет, выбираемый для светового оформления многих номеров, также как и цвет некоторых предметов реквизита, тоже приобретает значение символа. Основных таких цветов - два. Первый - именно красный.
Первый хотя бы потому, что он появляется в номере, который находится внутри сцены, открывающей спектакль - это «Бокал» Владимира Высоцкого. Один из основных - потому, что, становясь своеобразной характеристикой стихотворений и песен из разных частей постановки - включая не только первую, но и финальную, - он охватывает программу всего вечера. И это притом, что появление в моноспектакле красного цвета не так часто в принципе, и не так часто, как это, казалось бы, могло быть.
Собственно, этих появлений - четыре. Они не связаны лишь с одной темой и почти никогда не дублируются в стихах или песнях, близких по содержанию.
Так, «Смерть Цыганова» - в спектакле далеко не единственное стихотворение, в котором говорится о смерти, но, тем не менее, его единственный номер, в котором эта тема раскрывается в том числе и через использование красного цвета: ведь решение просто свести задачу в оформлении таких номеров только лишь к обозначению смерти как свершившегося события или как события, которое скоро случится - что уже содержится и в самом тексте, и даже во многих названиях стихотворений, - пожалуй, стало бы слишком предсказуемым и потому маловыразительным путём. Нет - здесь как раз и отражается столь свойственное символу сочетание нескольких идей и образов.
Вот и в стихотворении Давида Самойлова экспрессивная передача растущего чувства неизбежности сливается воедино с почти буквальной иллюстративностью: красный свет театральных прожекторов появляется совсем ненадолго - на строчках из последней строфы стихотворения - и будто рисует ту утреннюю зарю, которую уже не видит герой. Сливается, одновременно символизируя с одной стороны - смерть человека, с другой - рождение и красоту нового дня, завершение одной жизни - и продолжение жизни вообще. Таким образом, красный свет усиливает трагедию истории, показывая личное горе на фоне естественного, ничем не нарушаемого течения времени. Неслучайно же именно эти две фразы - об обычно начинающемся утре - в исполнении артиста звучат как кульминационные.
Наверное, появление красного в этом номере можно объяснить ещё и самим местоположением стихотворения в программе - оно исполняется в её заключительном разделе, что уже само по себе ассоциируется с применением наиболее ярких, наглядных способов передачи всех сюжетов, настроений и тем, которые развиваются на протяжении спектакля.
Как от номера к номеру развивается и накапливается чувство эмоционального надрыва - то, что во время чтения артистом стихотворений «Бокал» Высоцкого и «Скрипка и немножко нервно» Маяковского также подчёркивается преобладанием в освещении красного оттенка.
Он заполняет собой сцену с первых и до последних секунд каждого из этих двух номеров: будто в противовес музыке первого - сразу придавая тяжеловесности её плясовому ритму и добавляя к определению возможного впечатления о ней как о веселящей и удалой оговорку «вроде бы», - и наоборот: совершенно созвучно характеру нервной, резкой, угловатой, сплошь состоящей из колючих разорванных фраз мелодии второго. И пусть в обоих сюжетах ещё нет собственно трагедии в прямом значении этого слова, но как раз красный свет - тревожный, напряжённый, призывный - уже даёт сигнал, как минимум, о трагичном настрое, предвосхищая эмоции, что проявятся в актёрском исполнении, а также предвосхищая другие стихотворения, в которых похожие ощущения будут переданы уже не просто без применения красного цвета, но часто и без каких бы то ни было дополнительных средств оформления вообще - только игрой.
Это и происходит в стихотворении «Хорошее отношение к лошадям». Ни то, что оно звучит сразу после другого произведения Маяковского - «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» - всегда исполняемого Максимом Авериным под почти непрекращающийся смех зала, ни то, что в нём артист использует множество приёмов, казалось бы, рассчитанных на похожую реакцию публики - артист показывает паясничающих, прихрюкивающих от хохота уличных прохожих, - не сбивает с истинно заложенного в этом стихотворении чувства одиночества и боли. Напротив, только усиливает его.
Красный цвет мог бы сопровождать и любое произведение моноспектакля, написанное о любви. А значит - просто каждое произведение, входящее в программу. Но сопровождает тоже лишь один его номер - ноябрьскую премьеру: песню на музыку Лоры Квинт «Amor, amor». И опять же не только потому, что это - танго: танец, который, как и сам красный цвет, давно стал почти синонимом к слову «страсть».
Длинное красное полотно ткани, появляющееся в руках артиста во время проигрыша между куплетами, символизирует и любовь героя песни, и тех самых его «печалей большой платок» - оттого, что любовь из сердца не ушла, но, тем не менее, осталась в прошлом. И, конечно, образ любимой женщины - только в наряде уже не лиловом, как это было во время их встреч, а именно в ярко-красном. Роковом - не в смысле классического представления о роковой женщине (вряд ли так можно назвать героиню с тем «беззащитным взглядом», о котором вспоминает персонаж) - а, скорее, в смысле её влияния на судьбу героя: живущим с ощущением внутренней опустошённости после расставания с ней.
А те два коротких танца с платком в руках превращаются в танец вдвоём. Танец чувственный, динамичный и технически точный настолько, что для зрителей не забыть о том, что присутствие на сцене партнёрши всего лишь иллюзорно, пожалуй, даже сложнее, чем поверить в её реальность. Танец, в который переходит энергия исполнения куплетов песни - сдержанная, но оттого ещё более остро ощущаемая в тихо поющемся артистом первом и бурная, уже совсем безудержная во втором, - переплетаясь в тот же момент с теплотой, нежностью и грустью исполнения её припевов.
Но в спектакле есть и ещё один важный с точки зрения символичности цвет. Этот цвет - белый. Цвет чистоты, тоже - любви и надежды.
Цвет роз, которые дарит Максим Аверин зрительницам, сидящим в зале, во время исполнения «Песенки о хорошем настроении» и той розы, которую он дарит одной своей гостье в конце песни Вертинского «За кулисами».
Цвет, который становится главным на последних минутах вечера - в финале сцену окутывает снег, словно заметая запутанные следы печалей, разочарований, отчаяния и даря возможность проложить себе новый путь, начав всё с начала. Но даже если этот снег в спектакле не идёт - не по задумке, а по техническим особенностям театральной площадки - у зрителей всё равно создаётся ощущение светлого настроя с верой в жизнь. То, что передаётся им от артиста.
Всегда. Даже без помощи символов.