Моноспектакль Максима Аверина "Всё начинается с любви" 07.11.13 (Санкт-Петербург)
Конечно, это очень удобно: что-то делить на главное и второстепенное. События, дела, задачи. Иногда даже людей. Действующих лиц фильмов, спектаклей и книг. Так проще. Понятнее. В некоторых случаях, может быть, и правильнее. Хотя всё-таки очень часто главное и второстепенное становятся невероятно похожими, или вообще - сливаются настолько, что кажутся единым целым, где без чего-то одного никогда не было бы другого.
В моноспектакле Максима Аверина «Всё начинается с любви» та самая «тоненькая нить», о которой упоминается в номере «Жизнь моя - кинематограф», - тоненькая нить судьбы каждого из многочисленных персонажей постановки - «сплетается с другими» так, что в какие-то моменты вдруг создаётся впечатление, будто герой на самом деле только один, а содержание исполняемых здесь стихотворений и песен - разные эпизоды жизненного пути одного человека. И это - при безусловной непохожести характеров героев, их поведения, судеб, профессий, возможно, и возраста, а также при всём многообразии найденных артистом способов сценического воплощения поэтического замысла.
Пусть это звучит парадоксально, а может быть, и абсурдно, однако очень часто в спектакле переход между соседними номерами действительно оказывается последовательным настолько, что их сюжеты не просто постепенно складываются в единое повествование с общим действующим лицом, но даже выглядят событиями одного дня.
Так, стихотворение Высоцкого «Бокал», то исчезавшее, то вновь возвращавшееся в программу спектакля, но всегда исполнявшееся ближе к окончанию действия, в ноябре вернулось в постановку снова, но теперь - в одну из её первых сцен. Номер получил место в цикле, составленном из произведений Вертинского. Цикле, казалось бы, давно оформившемся и устоявшемся, поэтому если ещё и можно было ожидать его расширения за счёт сочинений того же автора, то хотя бы просто представить, что когда-нибудь здесь появится стихотворение другого поэта, пишущего в другом стиле, - вряд ли. Тем более если этот поэт - Высоцкий. Тем более если это - номер, ассоциирующийся с финалом.
И теперь два идущих подряд стихотворения - «Я сегодня смеюсь над собой» Вертинского и «Бокал» Высоцкого - оказываются всё же не отдельными историями, совершенно по-разному исполняемыми артистом (в первом номере - минимум сопровождающих чтение текста жестов, движений, звуков при полном отсутствии реквизита, в то время как во втором - музыке, танцу отдаётся довольно значимая роль). Перекликающиеся по настроению и высказанным в них мыслям, они становятся теми двумя естественно продолжающими друг друга и совсем близко находящимся во временном пространстве героя проявлениями сквозного действия.
И очень похоже, что героя действительно одного и того же.
Разве в прокуренном, вечно гуляющем, гремящем музыкой кабаке хмельно выплясывает не тот же человек, который совсем недавно - возможно, всего лишь пару часов назад - где-то в пустой комнате своего дома вёл монолог наедине с самим собой? Монолог, то ли произносимый вслух, то ли просто звучавший в его сознании: постоянно повторяющиеся фразы стихотворения Вертинского напоминают бегущие по кругу мысли человека - понятные на уровне чувства, но словно так и не сформулированные им до конца. Монолог, полный тоски, ощущения измотанности, разочарования и одиночества - от чего и пытается спрятаться герой после, среди гула ночного празднества.
На последних нотах музыкальных произведений, сопровождающих исполнение следующих номеров Вертинского, на сцене полностью гаснет свет - только что пережитое героями (или всё тем же единственным героем?) уходит в темноту, мгновенно превращаясь в воспоминания и становясь прошлым. Хотя очень часто в моноспектакле граница между существующим сейчас, ожидаемым когда-нибудь и давно или недавно завершившимся остаётся почти незаметной.
Стихотворение «Piccolo bambino», как и многие другие стихи, входящие в программу спектакля, написано в прошедшем времени. Полностью. Однако его первую часть - о похоронах балерины - артист читает с печалью, но всё же смягчая остроту и напряжение: то есть именно как о давно случившимся. А вторую - о страдании человека, потерявшего любимую, - с драматизмом и накалом времени настоящего: так, что слова «любил» и «был» будто начинают звучать как «любит» и «есть». Но это не потому, что человек живёт прошлым. А потому, что любовь всегда остаётся в настоящем.
Вот и уже ставший почти легендой, много лет передаваемой из уст в уста, рассказ о вдохновенных признаниях в любви некогда робкого радиста из стихотворения Рождественского «Восемьдесят восемь» тоже живёт в настоящем времени - как и всякое другое проявление любви. Живёт, потому что постоянно будто бы поддерживается разными - и одновременно такими похожими - новыми историями первых объяснений влюблённых. Ведь если сам способ открыть, наконец, своё сердце ещё может быть оригинальным, то чувства и эмоции здесь всегда оказываются одинаковыми - те, которые передаёт артист в этом номере: смешение волнения - и побеждающей смелости, сомнений - и надежды, осторожности - и настойчивости.
Хотя, конечно, этот номер - один из тех, что сталкивает с серьёзными противоречиями в вопросе о наличии в постановке как бы единственного главного героя, поскольку даже здесь их уже два: собственно тот самый радист и воодушевлённый его примером рассказчик. А точнее три: истинно по-женски коварная - сначала лукаво изображающая непонимание, потом кокетливо выражающая согласие радистка, которой и были адресован для кого-то, может, и таинственный, но для неё точно простой и более чем красноречивый шифр из двух восьмёрок, - это ещё одна роль артиста в моноспектакле, и не единственный переданный им женский образ.
Не говоря уже о песне «Реальный кукловод», где среди ролей, почти без перехода, одновременно играемых в этом номере Максимом Авериным, легко узнать и собственно кукловода, и его марионеток, но того главного героя артиста здесь будто нет. Никто не встаёт ни на одну из сторон! Отношение к жестокости первого и пустоте вторых слышно в паре фраз, которые произносит артист перед песней.
Но ведь известно, что в литературе есть понятие «лирический герой» - то есть некий образ человека, так или иначе проявляющийся в каждом произведении автора. Именно образ - значит, главным здесь, в первую очередь, становится характер и душа, размышления и переживания, мировоззрение в целом. То, что объединяет всех персонажей поэта, помогая создать их общий психологический портрет.
И если можно применить такое же определение к спектаклю, составленному из произведений разных авторов, у каждого из которых такой герой - свой, тогда тот самый герой Максима Аверина, будь то клоун или уличный артист, актёр театра или кино, радист или литейщик - это, прежде всего, человек с высокой, не погашенной никакими отговорками о другом времени и изменившихся людях, жаждой жизни, поэтому бегущий не от возможных опасностей и проблем, а от спокойствия и обыденности.
Человек пусть разочаровывающийся, но не оставляющий надежду на лучшее, и пусть теряющий, но не перестающий искать. Искренний, светлый, сердечный - радующийся обыкновенным вещам и умеющий радовать других. Способный восхищаться и сострадать, быть благодарным и прийти на помощь. Постоянно с дотошностью разбирающийся в себе и требовательный к окружающим. Сильный, но нуждающийся в понимании и поддержке.
И всегда - любящий.
А это - и есть самое главное, где ничего незначительного быть не может.