"Пиковая дама" 07.07.16
«Изложить её вкратце невозможно: это шедевр сжатости», - пишет литературный критик Дмитрий Мирский о повести Пушкина «Пиковая дама». А ведь именно такого рода сжатость в её удивительном сочетании точности и недосказанности, как правило, больше всего побуждает воображение и волнует ум - насколько бы долго ни была эта история знакома. Недаром же так часто обращаются к ней люди искусства: на сюжет «Пиковой дамы» написана музыка, снимаются фильмы, ставятся спектакли, и случается так, что новая экранизация или же новая театральная постановка оказывается даже не просто премьерой нового взгляда на сюжет повести и её героев, а будто бы ещё одним её первым прочтением в принципе.
Спектакль-концерт «Пиковая дама» артиста Максима Аверина и оркестра ГАСК России, прошедший 7 июля 2016 года в Концертном зале имени П.И. Чайковского, - это интерпретация повести, которой не было ещё никогда. А точнее - её новое звучание, поскольку в таком жанре главным, безусловно, является звук. Звук, предчувствие которого рождается ещё задолго до начала действа: когда видишь сцену, где расставлены оркестровые пюпитры с нотами (и для артиста поставлен пюпитр - с текстом повести), и где пока ещё молчаливо лежат инструменты. Звук, который, наконец, оживает с первым взмахом дирижёрской палочки и не гаснет на протяжении почти двух часов. Звук, объединивший повесть Пушкина с отдельными номерами из оперы Чайковского «Пиковая дама» и частями различных его симфоний в одну партитуру, к классическому составу инструментов которой добавлен ещё один - художественное слово.
Конечно, при этом голос - не единственное средство выразительности для артиста: в его распоряжении вся палитра мимики и жестов. Он находит их легко, словно придумывая на ходу: подобно тому, как легко пишет Пушкин - кажется, что строчки из-под его пера сами просятся на бумагу. Не имея как такового театрального реквизита, артист наделяет своеобразными ролями предметы, которые оказываются у него под рукой: платок превращается в любовное письмо, собственные карманные часы на цепочке - в те самые часы, на которые смотрит Германн в судьбоносный момент. Лишённый возможности в полной мере использовать сценическое пространство, артист сидит - и в то же время не может усидеть на месте! Точными, остроумными актёрскими находками, порой, выстраивая из одной фразы целый сюжет, Максим Аверин создаёт для зрителей иллюзию ожившего действия, помогая им увидеть в произведении то, чего они не замечали раньше - и в словах автора, и в характерах персонажей.
Например, в памяти большинства читателей представление о графине нередко сужается до зловещего образа жестокой, вредной, да к тому же и устрашающего вида старухи. Однако в исполнении Максима Аверина графиня - во многом очень милая, приятная, даже удивительная бабушка. В свои восемьдесят семь лет она ничуть не утратила женственности и кокетства: недаром же когда-то была первой красавицей Москвы и Парижа и как раз благодаря своей красоте узнала секрет трёх карт. Элегантность и грациозность своей героини артист подчёркивает в каждой детали: в лёгких взмахах рук, игривых взглядах и мягких интонациях речи. Даже её капризы и внезапная переменчивость желаний, похоже, вовсе не от чёрствого характера: это тоже всего лишь проявление истинно женской потребности во внимании. Да, она бывает рассеяна и забывчива, но не более, чем другие старики. Но зато как она трогательна в своей растерянности перед новым временем с его романами про убийц и утопленников, в своём по-детски требовательном любопытстве («как зовут этот мост?»), а главное - в стремлении активно жить! Максим Аверин передаёт образ графини с юмором и по-доброму, и музыка, предшествующая появлению героини и сопровождающая её первые сцены, лишена какой бы то ни было мертвенности, тяжеловесности и роковых предзнаменований. Напротив, она светлая, лёгкая и подвижная.
Первую же развёрнутую сцену воспитанницы графини - Лизаветы Ивановны, как и в последующем, сцену горького объяснения девушки с Германном, сопровождает музыка ариозо Лизы «Откуда эти слёзы» из оперы Чайковского - музыка взволнованная, трепещущая, полная тревоги и смятения. Казалось бы, она призвана усилить впечатление о несчастнейшей доле «домашней мученицы». Однако именно такое совпадение настроения музыки с внешним содержанием пушкинского текста подчёркивает, что главные страдания Лизы связаны не с особенностями её бедственного положения, которые описываются подробнейшим образом, а заключают в себе нечто характерно девичье. Это душевное состояние существа никем не понятого, неизбежно томящегося и непременно - а иногда и как будто заранее - влюблённого. Словом, страдающего по своей природе - независимо от обстановки. То, в чём Лиза похожа, например, на ту же Машу из пушкинской «Метели» - любимую дочку богатых родителей.
И во время наиболее эмоционально напряжённых для Лизаветы Ивановны событий - её знакомства и переписки с Германном - оркестр и артист вместе передают каждый порыв души девушки со всей её переменностью сомнений и восторгов. Лишь изредка тактично, словно боясь нарушить тайну, оркестр замолкает - как в эпизоде, когда Лиза сочиняет письмо, в котором назначает Германну ночное свидание: текст письма артист читает взволнованным шёпотом, уже в абсолютной тишине.
Германн - безусловно, самый противоречивый персонаж, в характере которого холодный расчёт, основанный на идее жить, не рискуя, соседствует с погоней за дикой, сумасшедшей мечтой выиграть целое состояние враз и наверняка, хотя любая мечта - это всегда риск. Противоречивость героя в спектакле подчёркивается контрастным сочетанием музыки и актёрской игры. Так, сцена, где Германн ночью проникает в дом графини, сопровождается беспокойной, нервно содрогающейся темой вступления к четвёртой картине оперы Чайковского. В ней - тревога, но в голосе артиста - внешнее спокойствие. Здесь он впервые читает монотонно и будто почти безразлично, связывая текст описания обстановки с мыслями героя: словно по пути к комнате графини он замечает каждую деталь интерьера, попадающую в поле его зрения, сверяет это с тем, что описывала ему Лиза, и тут же переключает внимание, стремясь быстрее оказаться у цели.
Но именно оттого, что в спектакле текст пушкинской «Пиковой дамы» объединён с музыкой одноимённой оперы Чайковского, противоречивость характера главного героя усиливается ещё и тем, что трактовка его образа в этих двух произведениях - разная. В первую очередь, в том, что Герман Чайковского, в отличие от Германна Пушкина, поначалу искренне любит Лизу. К кому же из них ближе герой Максима Аверина? Может быть, и в его спектакле Германн, человек с пылким воображением, хотя бы на миг вдруг действительно сам поверил, что влюблён? Неслучайно же о том, как герой впервые видит Лизу, артист рассказывает доверительно и сердечно, а фразу: «Эта минута решила его участь», - произносит не сухо и расчётливо, а с теплотой и нежностью. И недаром же сразу после этих слов оркестр играет вторую часть Четвёртой симфонии Чайковского - задумчивую, тонкую, мечтательную, написанную в характере элегии.
Однако истинную страсть в персонаже всё же вызывают мысли о деньгах и картах. Его разговор с графиней, в котором он молит открыть ему секрет трёх карт, по накалу эмоций близок признанию в любви. Вот где он по-настоящему пылок, лихорадочно-взволнован, настойчив и горяч! Вот когда в оркестре начинают звучать самые драматичные, острые, грозные музыкальные темы! И такая безудержная, пугающая, сумасшедшая энергия и в игре артиста, и в музыке будет развиваться вплоть до сцены роковой карточной партии.
В финале спектакля-концерта снова звучит увертюра к опере «Пиковая дама», и слова заключения артист произносит на фоне её завершающей третьей темы - темы любви: силы, которой не хватило героям повести. Но в этих звуках словно заключены все грани впечатления об этой загадочной, мистической, жестокой, но красивой истории. Истории, в которую навсегда останутся влюблены все, кто ещё раз - и впервые - в тот вечер пережил её в созвучии музыки и слова: и оркестранты, и артист, и зрители.
Спектакль-концерт «Пиковая дама» артиста Максима Аверина и оркестра ГАСК России, прошедший 7 июля 2016 года в Концертном зале имени П.И. Чайковского, - это интерпретация повести, которой не было ещё никогда. А точнее - её новое звучание, поскольку в таком жанре главным, безусловно, является звук. Звук, предчувствие которого рождается ещё задолго до начала действа: когда видишь сцену, где расставлены оркестровые пюпитры с нотами (и для артиста поставлен пюпитр - с текстом повести), и где пока ещё молчаливо лежат инструменты. Звук, который, наконец, оживает с первым взмахом дирижёрской палочки и не гаснет на протяжении почти двух часов. Звук, объединивший повесть Пушкина с отдельными номерами из оперы Чайковского «Пиковая дама» и частями различных его симфоний в одну партитуру, к классическому составу инструментов которой добавлен ещё один - художественное слово.
Конечно, при этом голос - не единственное средство выразительности для артиста: в его распоряжении вся палитра мимики и жестов. Он находит их легко, словно придумывая на ходу: подобно тому, как легко пишет Пушкин - кажется, что строчки из-под его пера сами просятся на бумагу. Не имея как такового театрального реквизита, артист наделяет своеобразными ролями предметы, которые оказываются у него под рукой: платок превращается в любовное письмо, собственные карманные часы на цепочке - в те самые часы, на которые смотрит Германн в судьбоносный момент. Лишённый возможности в полной мере использовать сценическое пространство, артист сидит - и в то же время не может усидеть на месте! Точными, остроумными актёрскими находками, порой, выстраивая из одной фразы целый сюжет, Максим Аверин создаёт для зрителей иллюзию ожившего действия, помогая им увидеть в произведении то, чего они не замечали раньше - и в словах автора, и в характерах персонажей.
Например, в памяти большинства читателей представление о графине нередко сужается до зловещего образа жестокой, вредной, да к тому же и устрашающего вида старухи. Однако в исполнении Максима Аверина графиня - во многом очень милая, приятная, даже удивительная бабушка. В свои восемьдесят семь лет она ничуть не утратила женственности и кокетства: недаром же когда-то была первой красавицей Москвы и Парижа и как раз благодаря своей красоте узнала секрет трёх карт. Элегантность и грациозность своей героини артист подчёркивает в каждой детали: в лёгких взмахах рук, игривых взглядах и мягких интонациях речи. Даже её капризы и внезапная переменчивость желаний, похоже, вовсе не от чёрствого характера: это тоже всего лишь проявление истинно женской потребности во внимании. Да, она бывает рассеяна и забывчива, но не более, чем другие старики. Но зато как она трогательна в своей растерянности перед новым временем с его романами про убийц и утопленников, в своём по-детски требовательном любопытстве («как зовут этот мост?»), а главное - в стремлении активно жить! Максим Аверин передаёт образ графини с юмором и по-доброму, и музыка, предшествующая появлению героини и сопровождающая её первые сцены, лишена какой бы то ни было мертвенности, тяжеловесности и роковых предзнаменований. Напротив, она светлая, лёгкая и подвижная.
Первую же развёрнутую сцену воспитанницы графини - Лизаветы Ивановны, как и в последующем, сцену горького объяснения девушки с Германном, сопровождает музыка ариозо Лизы «Откуда эти слёзы» из оперы Чайковского - музыка взволнованная, трепещущая, полная тревоги и смятения. Казалось бы, она призвана усилить впечатление о несчастнейшей доле «домашней мученицы». Однако именно такое совпадение настроения музыки с внешним содержанием пушкинского текста подчёркивает, что главные страдания Лизы связаны не с особенностями её бедственного положения, которые описываются подробнейшим образом, а заключают в себе нечто характерно девичье. Это душевное состояние существа никем не понятого, неизбежно томящегося и непременно - а иногда и как будто заранее - влюблённого. Словом, страдающего по своей природе - независимо от обстановки. То, в чём Лиза похожа, например, на ту же Машу из пушкинской «Метели» - любимую дочку богатых родителей.
И во время наиболее эмоционально напряжённых для Лизаветы Ивановны событий - её знакомства и переписки с Германном - оркестр и артист вместе передают каждый порыв души девушки со всей её переменностью сомнений и восторгов. Лишь изредка тактично, словно боясь нарушить тайну, оркестр замолкает - как в эпизоде, когда Лиза сочиняет письмо, в котором назначает Германну ночное свидание: текст письма артист читает взволнованным шёпотом, уже в абсолютной тишине.
Германн - безусловно, самый противоречивый персонаж, в характере которого холодный расчёт, основанный на идее жить, не рискуя, соседствует с погоней за дикой, сумасшедшей мечтой выиграть целое состояние враз и наверняка, хотя любая мечта - это всегда риск. Противоречивость героя в спектакле подчёркивается контрастным сочетанием музыки и актёрской игры. Так, сцена, где Германн ночью проникает в дом графини, сопровождается беспокойной, нервно содрогающейся темой вступления к четвёртой картине оперы Чайковского. В ней - тревога, но в голосе артиста - внешнее спокойствие. Здесь он впервые читает монотонно и будто почти безразлично, связывая текст описания обстановки с мыслями героя: словно по пути к комнате графини он замечает каждую деталь интерьера, попадающую в поле его зрения, сверяет это с тем, что описывала ему Лиза, и тут же переключает внимание, стремясь быстрее оказаться у цели.
Но именно оттого, что в спектакле текст пушкинской «Пиковой дамы» объединён с музыкой одноимённой оперы Чайковского, противоречивость характера главного героя усиливается ещё и тем, что трактовка его образа в этих двух произведениях - разная. В первую очередь, в том, что Герман Чайковского, в отличие от Германна Пушкина, поначалу искренне любит Лизу. К кому же из них ближе герой Максима Аверина? Может быть, и в его спектакле Германн, человек с пылким воображением, хотя бы на миг вдруг действительно сам поверил, что влюблён? Неслучайно же о том, как герой впервые видит Лизу, артист рассказывает доверительно и сердечно, а фразу: «Эта минута решила его участь», - произносит не сухо и расчётливо, а с теплотой и нежностью. И недаром же сразу после этих слов оркестр играет вторую часть Четвёртой симфонии Чайковского - задумчивую, тонкую, мечтательную, написанную в характере элегии.
Однако истинную страсть в персонаже всё же вызывают мысли о деньгах и картах. Его разговор с графиней, в котором он молит открыть ему секрет трёх карт, по накалу эмоций близок признанию в любви. Вот где он по-настоящему пылок, лихорадочно-взволнован, настойчив и горяч! Вот когда в оркестре начинают звучать самые драматичные, острые, грозные музыкальные темы! И такая безудержная, пугающая, сумасшедшая энергия и в игре артиста, и в музыке будет развиваться вплоть до сцены роковой карточной партии.
В финале спектакля-концерта снова звучит увертюра к опере «Пиковая дама», и слова заключения артист произносит на фоне её завершающей третьей темы - темы любви: силы, которой не хватило героям повести. Но в этих звуках словно заключены все грани впечатления об этой загадочной, мистической, жестокой, но красивой истории. Истории, в которую навсегда останутся влюблены все, кто ещё раз - и впервые - в тот вечер пережил её в созвучии музыки и слова: и оркестранты, и артист, и зрители.