"Метель" 09.01.16
Времена года - это не просто некие условия жизни в меняющихся декорациях природы. Это сложное общение человека с миром, исходящее из природных традиций и способов людей на них реагировать: радоваться, когда погода меняется строго по календарю, винить именно время года - за дожди или снег, за холод или жару, - если как раз в этом человеку видятся причины одолевшей его лености или хандры, и благодарить - в общем-то, за то же самое, если именно какое-либо погодное проявление вдруг становится для человека источником вдохновения и началом нового узнавания себя. Весна, лето, осень и зима - это, безусловно, четыре настроения: важных и необходимых, постоянно требующих подтверждения и подпитки, - как и всё в той же погоде, так и, например, в фильмах или книгах, действие которых происходит в определённую сезонную пору, в картинах и фотографиях, и конечно - в музыке. Недаром же в творчестве почти каждого композитора есть если не цикл «Времена года», то произведения, так или иначе связанные с этой тематикой.
Девятого января - в разгар зимы и в самом начале 2016 года - в Большом зале Московской консерватории состоялся по-настоящему зимний концерт. Два известных оркестровых произведения, выбранные для двух его отделений, уже самими своими названиями настраивают на зимний лад: это «Зимние грёзы» и «Метель». Первое - симфония Чайковского, - не имея определённого литературного сюжета, побуждает фантазию каждого слушателя придумывать свой сюжет, связанный с типично зимними образами и картинами. Второе, именно благодаря тому, что литературный сюжет имеет, должно быть, у всех вызывает схожие ассоциации, ведь эта история каждому знакома с детства (как известно, «Метель» Свиридова - это музыкальные иллюстрации к одноимённой повести Пушкина).
Но необычность и в тот же момент естественность этого концерта заключается в том, что музыка Свиридова здесь звучит вместе с пушкинским словом. Естественность - в том, что идея объединить эти два произведения, казалось бы, лежит на поверхности. Но необычность - в том, что музыка и текст, объединившись, не становятся похожими ни на один из возможных в этом случае вариантов сценического действа. То есть ни музыка для текста не служит фоном - как это бывает в спектакле, ни текст для музыки не служит объяснением, как это могло бы быть просто в концерте. Музыка и слово здесь совершенно равноправны и созвучны - так, что и голос артиста Максима Аверина, читающего пушкинскую повесть, становится будто бы ещё одним музыкальным инструментом симфонического оркестра.
Инструментом многотембровым, передающим интонации, высоту и характер голосов всех героев повести: её главных персонажей и тех, кто появляется здесь лишь на миг. Это и голос юной красавицы Маши, и голоса её добрых, заботливых родителей, строго отбирающих для дочери жениха, и даже голос девчонки из их прислуги, хотя её смешная простонародная речь в повести даже не подана как прямая. Артист передаёт также и голос влюблённого в Машу бедного во всех смыслах Владимира, задумавшего венчаться с нею тайно; и голоса старика с его сыном, на чей дом Владимир набрёл в метель, сбившись с самой важной дороги своей жизни; и конечно, - голос офицера Бурмина, предназначенного Маше самой судьбой.
Голос артиста становится инструментом, безусловно, солирующим, но, как и другие инструменты оркестра, звучащим согласно музыкальным решениям композитора и дирижёра. Заметнее всего это проявляется в выборе темпа.
Повесть Пушкина начинается довольно размеренно и неспешно, ведь о главных событиях здесь будет рассказано потом, а её начало - это типичное вступление в духе «жили да были», в то время как произведение Свиридова звучит решительно и мощно сразу. Уже в первой пьесе цикла имитируется движение мчащейся в метель тройки: одного из главных образов сочинения. Поэтому и артист те самые, вроде бы, спокойные первые строки пушкинского текста читает в том же стремительном и энергичном темпе, что задаёт ему оркестр, - вовлекая таким образом слушателей в действие с первых секунд, заряжая их желанием не упустить ни слова, предвосхищая самые важные смысловые моменты истории и её основное настроение, которое ещё не раз проявится и в сюжете, и в музыке. Настроение беспокойное и волнующее - то, что будет сопровождать и жаркую переписку влюблённых, и их безумное решение бегства, и скачку героев на лошадях по зимнему бездорожью.
Темп начала контрастирует с темпом, в котором артист читает финальную часть повести. Объяснение Бурмина с Машей звучит под красивейший свиридовский «Романс». Короткие, повторяющиеся через паузу фразы персонажа («Я Вас люблю», «Я Вас люблю страстно») чередуются с лаконичными, чувственно-пронзительными, такими же похожими, перерастающими одна в другую фразами мелодии - в темпе, который речь совсем уже не торопит. Наоборот, музыка усиливает значение каждого слова, помогая донести его в самое сердце.
Действительно, на протяжении всего исполнения музыка и слово дополняют друг друга, привнося в звучание черты, которые, возможно, и не бывают настолько заметны, когда эти два сочинения слушаются по отдельности.
Так, рассказ о приготовлениях Владимира к венчанию, переданный артистом мягкими, добрыми интонациями, сопровождается чистой, лёгкой, умиротворённой музыкой, из чего понятно, что на душе персонажа - весна и свет, и любовь для него - это радость и упоение, по крайней мере, если она взаимна, и возможность быть вместе с любимой найдена.
Рассказ же о том, как проводит Маша канун «решительного дня» сопровождает мелодия всё того же «Романса». В сочетании с музыкой текст звучит особенно горячо и взволнованно, показывая, что любовь для Маши - это не только счастье, но ещё и сомнения, тревоги и отчаяние, и что восприятие любви у Маши и у Владимира - различное, а вот, как выяснится впоследствии, у Маши и у Бурмина - общее. Не только текст, но и музыка здесь словно разводит и соединяет героев, а сам «Романс» становится своеобразным воплощением темы любви, её лейтмотивом.
Пушкинская повесть, в первую очередь, полна иронии. Произведение Свиридова - светлой печали по ушедшему укладу жизни в России XIX века. Сочетание же музыки и слова объединяет две эти особенности каждого сочинения.
Ощущение ностальгии создаётся, прежде всего, самой атмосферой вечера - когда музыка середины ушедшего XX века звучит вместе с текстом позапрошлого столетия. Когда всё это происходит не в записи, а вживую - в исполнении оркестра и артиста, да к тому же в Большом зале консерватории, и тоже именно зимой.
А пожалуй, самые яркие примеры проявления юмора - это исполнение «Военного марша» и «Вальса».
Марш - безудержно-оптимистичный, несколько гротесковый - звучит во время рассказа о победе в войне, переданного артистом ликующе, порывисто и эмоционально, с возгласами и криками «ура!». Вальс в концерте становится полностью оркестровым номером - без текста, но он продолжает рисовать картину повсеместной радости и всеобщего праздника, где можно делать всё, что повышает настроение. Максим Аверин вдруг на минуту встаёт за дирижёрский пульт, потом хватает огромный букет белых роз, всё время лежавший на его столе, и бежит дарить цветы играющим оркестранткам, после танцует вальс с девушкой, одетой в красивое вечернем платье… Словом, он сам становится как будто одним из офицеров, вернувшихся с войны и соскучившихся по жизни, полной мира и праздника, и, взволнованный и воодушевлённый, торопится быть в гуще событий и стремится тоже дарить этот праздник всем вокруг - шутками, улыбкой, подарками и вниманием.
Конечно же, этот концерт - и есть та самая подпитка в настроении, необходимом для зимы: когда истории о том, что случается во время снегов и морозов, дарят счастье, веру в чудо и, как ни удивительно - тепло. Дарят всем: и зрителям, и артисту, а уж оркестру… Знаете, немецкий композитор Роберт Шуман говорил: «Играй всегда так, будто тебя слушает артист». Так вот, если артист не просто слушает игру оркестра, а играет вместе с ним на сцене - это тот случай, когда исполнение становится особенным!
Девятого января - в разгар зимы и в самом начале 2016 года - в Большом зале Московской консерватории состоялся по-настоящему зимний концерт. Два известных оркестровых произведения, выбранные для двух его отделений, уже самими своими названиями настраивают на зимний лад: это «Зимние грёзы» и «Метель». Первое - симфония Чайковского, - не имея определённого литературного сюжета, побуждает фантазию каждого слушателя придумывать свой сюжет, связанный с типично зимними образами и картинами. Второе, именно благодаря тому, что литературный сюжет имеет, должно быть, у всех вызывает схожие ассоциации, ведь эта история каждому знакома с детства (как известно, «Метель» Свиридова - это музыкальные иллюстрации к одноимённой повести Пушкина).
Но необычность и в тот же момент естественность этого концерта заключается в том, что музыка Свиридова здесь звучит вместе с пушкинским словом. Естественность - в том, что идея объединить эти два произведения, казалось бы, лежит на поверхности. Но необычность - в том, что музыка и текст, объединившись, не становятся похожими ни на один из возможных в этом случае вариантов сценического действа. То есть ни музыка для текста не служит фоном - как это бывает в спектакле, ни текст для музыки не служит объяснением, как это могло бы быть просто в концерте. Музыка и слово здесь совершенно равноправны и созвучны - так, что и голос артиста Максима Аверина, читающего пушкинскую повесть, становится будто бы ещё одним музыкальным инструментом симфонического оркестра.
Инструментом многотембровым, передающим интонации, высоту и характер голосов всех героев повести: её главных персонажей и тех, кто появляется здесь лишь на миг. Это и голос юной красавицы Маши, и голоса её добрых, заботливых родителей, строго отбирающих для дочери жениха, и даже голос девчонки из их прислуги, хотя её смешная простонародная речь в повести даже не подана как прямая. Артист передаёт также и голос влюблённого в Машу бедного во всех смыслах Владимира, задумавшего венчаться с нею тайно; и голоса старика с его сыном, на чей дом Владимир набрёл в метель, сбившись с самой важной дороги своей жизни; и конечно, - голос офицера Бурмина, предназначенного Маше самой судьбой.
Голос артиста становится инструментом, безусловно, солирующим, но, как и другие инструменты оркестра, звучащим согласно музыкальным решениям композитора и дирижёра. Заметнее всего это проявляется в выборе темпа.
Повесть Пушкина начинается довольно размеренно и неспешно, ведь о главных событиях здесь будет рассказано потом, а её начало - это типичное вступление в духе «жили да были», в то время как произведение Свиридова звучит решительно и мощно сразу. Уже в первой пьесе цикла имитируется движение мчащейся в метель тройки: одного из главных образов сочинения. Поэтому и артист те самые, вроде бы, спокойные первые строки пушкинского текста читает в том же стремительном и энергичном темпе, что задаёт ему оркестр, - вовлекая таким образом слушателей в действие с первых секунд, заряжая их желанием не упустить ни слова, предвосхищая самые важные смысловые моменты истории и её основное настроение, которое ещё не раз проявится и в сюжете, и в музыке. Настроение беспокойное и волнующее - то, что будет сопровождать и жаркую переписку влюблённых, и их безумное решение бегства, и скачку героев на лошадях по зимнему бездорожью.
Темп начала контрастирует с темпом, в котором артист читает финальную часть повести. Объяснение Бурмина с Машей звучит под красивейший свиридовский «Романс». Короткие, повторяющиеся через паузу фразы персонажа («Я Вас люблю», «Я Вас люблю страстно») чередуются с лаконичными, чувственно-пронзительными, такими же похожими, перерастающими одна в другую фразами мелодии - в темпе, который речь совсем уже не торопит. Наоборот, музыка усиливает значение каждого слова, помогая донести его в самое сердце.
Действительно, на протяжении всего исполнения музыка и слово дополняют друг друга, привнося в звучание черты, которые, возможно, и не бывают настолько заметны, когда эти два сочинения слушаются по отдельности.
Так, рассказ о приготовлениях Владимира к венчанию, переданный артистом мягкими, добрыми интонациями, сопровождается чистой, лёгкой, умиротворённой музыкой, из чего понятно, что на душе персонажа - весна и свет, и любовь для него - это радость и упоение, по крайней мере, если она взаимна, и возможность быть вместе с любимой найдена.
Рассказ же о том, как проводит Маша канун «решительного дня» сопровождает мелодия всё того же «Романса». В сочетании с музыкой текст звучит особенно горячо и взволнованно, показывая, что любовь для Маши - это не только счастье, но ещё и сомнения, тревоги и отчаяние, и что восприятие любви у Маши и у Владимира - различное, а вот, как выяснится впоследствии, у Маши и у Бурмина - общее. Не только текст, но и музыка здесь словно разводит и соединяет героев, а сам «Романс» становится своеобразным воплощением темы любви, её лейтмотивом.
Пушкинская повесть, в первую очередь, полна иронии. Произведение Свиридова - светлой печали по ушедшему укладу жизни в России XIX века. Сочетание же музыки и слова объединяет две эти особенности каждого сочинения.
Ощущение ностальгии создаётся, прежде всего, самой атмосферой вечера - когда музыка середины ушедшего XX века звучит вместе с текстом позапрошлого столетия. Когда всё это происходит не в записи, а вживую - в исполнении оркестра и артиста, да к тому же в Большом зале консерватории, и тоже именно зимой.
А пожалуй, самые яркие примеры проявления юмора - это исполнение «Военного марша» и «Вальса».
Марш - безудержно-оптимистичный, несколько гротесковый - звучит во время рассказа о победе в войне, переданного артистом ликующе, порывисто и эмоционально, с возгласами и криками «ура!». Вальс в концерте становится полностью оркестровым номером - без текста, но он продолжает рисовать картину повсеместной радости и всеобщего праздника, где можно делать всё, что повышает настроение. Максим Аверин вдруг на минуту встаёт за дирижёрский пульт, потом хватает огромный букет белых роз, всё время лежавший на его столе, и бежит дарить цветы играющим оркестранткам, после танцует вальс с девушкой, одетой в красивое вечернем платье… Словом, он сам становится как будто одним из офицеров, вернувшихся с войны и соскучившихся по жизни, полной мира и праздника, и, взволнованный и воодушевлённый, торопится быть в гуще событий и стремится тоже дарить этот праздник всем вокруг - шутками, улыбкой, подарками и вниманием.
Конечно же, этот концерт - и есть та самая подпитка в настроении, необходимом для зимы: когда истории о том, что случается во время снегов и морозов, дарят счастье, веру в чудо и, как ни удивительно - тепло. Дарят всем: и зрителям, и артисту, а уж оркестру… Знаете, немецкий композитор Роберт Шуман говорил: «Играй всегда так, будто тебя слушает артист». Так вот, если артист не просто слушает игру оркестра, а играет вместе с ним на сцене - это тот случай, когда исполнение становится особенным!