Книжное
Произведение написано в духе документальной публицистики и похоже даже больше не на летопись о жизни советских вождей, а скорее на исследование. Книгу составляют художественно-публицистические очерки о женах советских партийных руководителей: от Крупской до Горбачевой. Эти примерно полтора десятка "бусин" нанизаны на "нитку" несколько назойливо повторяемой авторской идеи, очевидно феминистской, но не в западном варианте, а, скорее в общеразумном, общегуманистическом.
Женщина не хочет воевать. (Об амазонках, однако, не будем - мифология.) Но воюет, потому что живет в мужском обществе. Общество это построено... А кем же оно построено, как не мужчинами и женщинами вместе? В нашем случае - персонажами васильевской же книги: Лениным и Крупской, их продолжателями и продолжательницами, всеми этими Иосифами и Львами, Ольгами и Раисами, Борисами и Хакамадами. Женщина - такой же человек, как и мужчина, да, ДРУГОЙ человек, другой полюс человеческой цивилизации, но - человек. И вряд ли стоит, обеляя, так уж приуменьшать ее роль в потрясениях человеческой цивилизации. Раскаявшиеся и нераскаявшиеся демоны Ульянов и Раскольников носились по земле рука об руку с демоницами Арманд и Рейснер.
Любопытно, что автор рассматривает жизнь каждой из женщин и жен как с четырех углов зрения, так с четырех источников сбора информации:
- данные исследований и книги -воспоминания,
- легенды, слухи и сплетни,
- архивы, документы, письма, встречи с родственниками, близкими знакомыми,
- личные воспоминания автора этой книги.
Восторга книга не произвела. То ли от отсутствия интереса к истории, то ли от нежелания знакомиться в подробностях со сплетнями о людях, которых ты даже не знаешь, то ли от всего вместе взятого. Даже интересный угол зрения темы и женская солидарность не спасли от приступов зевоты и желания бросить книгу на половине.
Немного брезгливо слышать, как автор на спорные вопросы отвечает побегом в кусты и инфантильным: "Это не мои слова, я писала сплетни".
«Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет.»
«Кто сказал «синий чулок»? Вообще откуда взялось это словосочетание? Им насмешливо называют женщин, с головой ушедших в книжные, ученые интересы, забывших свою женственность, неряшливых, неопрятных.
Родилось выражение в Англии во второй половине XVIII века и при рождении своем пренебрежительного значения не имело. Оно возникло в кружке, где собирались и мужчины, и женщины для бесед о литературе и науке. Душою общества был ученый Бенджамен Стеллингфлит, который, пренебрегая эстетикой и модой, при темном платье носил синие чулки, а не белые. Когда он почему-либо не приходил на занятия, все восклицали: «Нам плохо без „синего чулка“! Где он? Без него беседа не клеится!»
Вот ведь как: впервые прозвище получила не женщина - мужчина! Лишь когда женщина, а случилось это во Франции в конце XVIII века, стала интересоваться науками и литературой более, чем домашними делами, и появилось много равнодушных к своему внешнему облику женщин, словосочетание «синий чулок» прилипло к ней как характеристика, данная мужчиной, чье естество протестовало против женской маскулинизации.»
«Весной она несколько раз не разрешила ему провожать себя, придумывая какие-то предлоги. Теперь разрешила - он более не волновал ее.»
«Как же много может сказать женщина, если хочет что-то скрыть!»
«Она сразу сумела показать себя не просто женским приложением к Ленину, взяв в руки дело народного образования.
По инициативе Надежды Константиновны во всех школах страны был отменен Закон Божий.»
«Прочитаешь такое и невольно задумаешься, а если бы в руках Надежды Константиновны волею судьбы сосредоточилась самая большая ВЛАСТЬ, она во многом успешнее Сталина, ибо была более образованна, сумела бы поставить дело культурной инквизиции.»
«Мадам История ходит не по прямой, а возвращается на круги своя.»
«Цари были царями. Они царили, не провозглашая свободы, равенства и братства народов. Они знали, что свободы нет, есть лишь осознанная необходимость. Равенства на земле быть не может, ибо никто не равен никому, а царь выше всех других. Божий помазанник. Братство народов - чушь. Многочисленные этносы, населяющие Россию, едины в своих различиях и равны в одном: они все - царские подданные, должны служить ему, а он должен о них заботиться.
Великие и малые правители веками собирали эту психополитико-экономическую структуру России с Литвой, Польшей, Кавказом, Украиной и т.д.
В 1917 году, к осени, все расползлось, разделилось и вышло из берегов.
Большевики развесили свои полотнища с лозунгами и декретами и попали в самую точку, пообещав измученной войной России, всему трудовому народу мир, хлеб, землю. Но практически не было тех, кому все это обещалось: старые классовые структуры рассыпались на глазах, новые еще не сложились. Народ представлял собой некую неопределенную массу, с которой можно делать все, что угодно. Требовалось длительное время и большое терпение, чтобы сформировать общество. Но жить тем, кто тогда жил, нужно было в повседневности. Назад дорога не просматривалась. В сегодняшнем дне царили хаос и неопределенность. Завтра обещалось светлым и праздничным, как вековая мечта. Голод Гражданской войны сменился локальными благополучиями нэпа. Ленин, не зная отдыха, колеблясь и сомневаясь во многом и многих, вел свою, ставшую нечеткой, линию. С ним боролись вчерашние соратники. После него борьба приняла еще более жестокий характер. Взгляды борющихся сторон не были проверены жизнью, но внедрялись, чтобы проверить их. Россия становилась страной-экспериментом. Власть пьянила и кружила головы.»
«Кремлевская жизнь с самого начала рождала легенды и суперлегенды. Вот уже много лет живет слух, что вожди в голодные дни Гражданской войны ложками ели черную икру. Нет дыма без огня. Был прием по случаю второй годовщины Октября. Федор Раскольников и его боевая подруга Лариса Рейснер привезли из своего успешного волжского похода захваченные в царских рыбных складах бочки с черной икрой. И разложили горы икры перед участниками приема.
Эта икра стоном прошла по устам поколений - забыто, кто, когда, по какому случаю ее привез, забыто, что было лишь раз; помнится - едят икру ложками, а люди голодают!»
«Конечно, дело не в образовании. Иной, не образованный высшим учебным заведением, куда сильнее и полезнее иного, окончившего два факультета.
Однако, когда так много не слишком образованных людей - и все они, без исключения, прошли тюрьму, ссылку, в большинстве прошли эмиграцию - приходят к управлению огромной, полуразрушенной политикой и войнами страной, это опасно для будущего, не говоря уже о настоящем.»
«Нужен резкий перелом во всем деле воспитания наших детей. Если буржуазное общество через свои школы, свои детские дома сумело проводить (глагол! - Л.В.) искусственное воспитание мещанина, против которого шла уже сама жизнь, то мы должны первый удар нанести по этому месту, изменить прежде всего дело воспитания наших детей. Можно ли коллективного человека воспитать в индивидуальной семье? На это нужно дать категорический ответ - нет! Коллективно мыслящий ребенок может быть воспитан только в общественной среде. В этом отношении лучшие родители губят своих детей, воспитывая их дома». - Так говорил и писал большевик М.Н.Лядов в 1924 году.»
«Кремлевский быт внутри ограниченного красной стеной пространства - тема во многом неизвестная и вполне неисчерпаемая.
Могу сказать одно: чтобы удержать около себя вождей, кремлевские жены должны были быть хозяйками и соратницами, марфами и мариями. Одновременно.
Однако щупальца машины достали и Кремль, не так - так эдак, изувечивая человеческие отношения внутри кремлевских семей.»
«Быть может, это именно женское влияние обеих Екатерин - жены и матери - сохранило в Сталине своеобразную терпимость к религии? Говорили, что в самые тяжелые минуты войны он даже молился, а позднее одной их первых его мирных бумаг был приказ о возвращении церкви ряда ценностей, включая мощи некоторых святых»
«У смерти есть свое жестокое коварство;
Щадя нередко тех, кто стар, и слаб, и хил,
Она разит того, кто полон юных сил,
Кто был, казалось, так далек от входа в царство
Воспоминаний и могил»
«В сущности, разница между обидами жены печника и жены Сталина лишь в формах подачи своих обид.
Как и разница между печником и Сталиным лишь в поворотах судьбы и в возможностях самовыражения»
«Женщинам всех рас и наций изначально национализм чужд. Женщины изначально открыты навстречу мужчине, не раздумывая, какого он происхождения.
Женщины изначально интернациональны.
Однако правящий мужской мир никогда не дает женщинам права своего общеженского голоса в решении этнических вопросов. А тысячелетия мужской власти делают свое дело: если мужчине надо, он вышлет вперед свою женщину, под страхом смерти приказав ей действовать вопреки ее природе. И она поступит так, как он велит, заранее зная, что ничего хорошего их этого не выйдет.
Между женщинами разных национальностей, в отличие от мужчин, таких проблем нет. Женщина не хочет владеть землей. Она генетически знает, что не земля принадлежит человеку, а человек принадлежит земле. Женщине, каике бы другие недостатки у нее ни были, чужды идеи превосходства одного народа над другим. Если же появляются женщины, которым это не чуждо, а они появляются, и во множестве, - это все напрочь экологически разрушенные существа, либо подменившие свою природу мужской природой, либо подчинившие ее требованиям мужского мира.
Многие революционерки были таковы, независимо от их национальности.»
«Обыкновенным людям часто кажется, что необыкновенные люди непременно должны быть счастливы и не ограничены в своих возможностях. А в жизни-то все проще простого: прекрасная кинозвезда кончает самоубийством от одиночества, настоящий великий мужчина несчастлив в личной жизни»
«Маршалы и генералы, храбрецы и воины уходили в тюрьму режима, который они отстояли в боях, увлекая за собой своих женщин, а те вели себя с разной степенью мужественности. Но можно ли винить женщину в том, что она ведет себя по-женски, то есть боится тюрьмы, допроса, пытки, расстрела и в страхе теряет голову?
Можно ли? А почему бы и нет, если мы равны. Но равны ли мы?»
«Мне кажется, слово «реклама» включает в себя и понятие агитации, и понятие пропаганды одновременно. И еще кое-что непроизносимое»
«Обернемся на век.
В его начале люди были народными массами. Во второй четверти века люди стали винтиками и шестеренками сталинской машины. В третьей части столетия распались на группы и сошлись в объединения. Сегодня торжествует сам человек, как таковой.
В начале века народные массы шли за несколькими голосами. Ко второй части века выделился один голос, за которым кинулись в состоянии массового психоза. В третьей части возникла разноголосица мнений. Сегодня каждый слышит лишь самого себя, не приемля других голосов.
Вначале века массы наполнялись идейностью. В сталинские времена винтики закалялись партийностью, в хрущевско-брежневские возникло понимание гражданственности.
Сегодня появилось понятие духовности, в сущности не слишком ясное самим ее носителям - что это такое?»
«Мне кажется, «собака зарыта» именно здесь. И уходящий с этого света Каганович, сам того не зная, оставил мне один из ключиков к разгадке тайны нашего времени: личное не имеет общественного значения.
Не потому ли не выстроили большевики своего справедливого мира, что в общественных битвах потеряли самое главное, ради чего стоит жить: личное?
Только оно ведь и имеет значение. Загнав его в угол, на уровень быта, они утратили личностный инстинкт на уровне общества, и, мягко говоря, озверели.
Боюсь, и сегодняшние - переодевшиеся в беспартийные дутые импортные куртки, - партаппаратчики всех видов и мастей не слышат в самих себе этого зова.
Личное имеет главное значение. Все общественное существует для личного, и не наоборот»
«Нина Хрущева была для Запада чрезвычайно важным знаком перемен в обществе. Не потому, разумеется, что на Западе женщина занимает свое собственное место в обществе - там до этого так же далеко, как и здесь, а потому, что общий уровень западной цивилизации диктует человеку определенное понимание: если женщина рядом со властвующим мужчиной, она должна смягчать его нрав. Не всегда так бывает, но в идеале вроде бы должно быть так.
И мало кто заметил поджатые губки, вдавленный рот - свидетельство серьезного, неуживчивого и, быть может, злого характера. Во всяком случае, своенравного. Америка видела то, что хотела видеть. Мы у себя дома - тоже. А то, что было на самом деле, никак нарочно не скрываясь, было сокрыто»
«В сущности, человек изначально живет в доме, ради дома и для дома, для семьи, продолжения рода. А все, что наворачивает за сменами дома, в итоге для того же дома и делается, хотя в пылах сражений он напрочь забывает свою исходную точку»
«Фурцева была единственной женщиной в высшем эшелоне хрущевской власти.
Глядя на ее хрупкую фигурку, сразу бросающуюся в глаза в кругу пухлых пиджаков, я всегда думала: «Неужели ей не скучно там - среди них?»
Говорили, что она - любовница Хрущева.
Сами по себе эти сплетни были чем-то теплым. Обнадеживали: если старик Никита еще сособен иметь любовницу, есть у него сил пусть продвигать ее по служебной лестнице, значит, у него должны найтись силы пусть не перегнать, пусть даже не догнать Америку, а хотя бы догнать себя: прекратить убывание продуктов в полях, на фермах и на прилавках»
«Фурцева предала Хрущева в дни переворота. В пользу какой версии это говорит? В пользу любой. Женщина, чудом попавшая в высший эшелон такой неинтеллигентной власти, какой были большевики той поры, не смела рассчитывать на понимание своей особенности - она должна была вести себя как все остальные партийные мужчины: предавать в ответственный момент»
«У Хрущевых в столовой всегда висели четыре портреты: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин.
Представляете себе? Дома. В столовой. Никто не заставлял вешать. Сами вешали.
Удивительно? Нет.
Для Нины Петровны и Никиты Сергеевича это было естественно: творцы их идей, учителя их жизней.
Уже детям было как-то не по себе от этих портретов. Они дома их е заводили.
А внукам вообще смешно. Они сегодня спрашивают:
- Неужели деды и правда верили?
Правда…»
«Раиса Горбачева, худенькая женщина, стал появляться почти в каждый вечер на экранах телевизоров повсюду, и в Москве и в глухой деревушке, и волновать всех - мужчин, женщин. Миловидная и улыбающаяся, в хорошо сидящих на отличной фигурке каждый день разных платьях далеко не всем нравилась. Почему?
Мужчин раздражала не она, как таковая, а то обстоятельство, что «мужик возит ее за собой: какой-то новый, вряд ли хороший пример дает. Своя баба дома посмотрит телевизор, посмотрит и тоже повсюду за мной захочет»
Женщин раздражала Раиса Горбачева как таковая: молодо выглядит? Еще бы, ничего не делает, в очередях не стоит, ездит за ним повсюду, всегда в прическе. На ее месте любая выглядела бы не хуже. Худенькая? Тоже странно. Может, ее изнутри какая болезнь точит. Разбирается в искусстве? А что еще делать, если делать нечего!
Однако в атмосфере всех этих рассуждений и споров каждый вечер миллионы людей устремлялись к своим телевизионным ящикам не только послушать, что говорит Горбачев, но и посмотреть, как выглядит и во что одета Раиса. В какой-то поездке он однажды появился без нее, и миллионы, уже привыкшие к ней, по-своему ненавистно полюбившие, заскучали, как будто отняли у них некую любимую игрушку. Но жена Горбачева опять появилась, и обсуждения, отрицания и утверждения Раисы вспыхнули с новой силой. Потом заверещала частушка:
По России мчится тройка - Мишка, Райка, перестройка»
«Дитя прекрасно, ясно это.
Все мы из света и из тьмы.
Дитя из одного лишь света»
«Мои героини - суть фигуры экстремальных ситуаций; экстремальных судеб. Они нетипичны в своей исключительности, но эта нетипичность лишь подчеркивает главную ошибку большевиков, пришедших ко власти: освобожденная ими женщина тут же оказалась вновь закабаленной. Новая идея пошла по старому пути. Уникальная возможность дать женщине самой выйти на простор общественной жизни, создать свои женские миры, способные помогать мужскому миру и препятствовать ему в жестокостях, насилии, бесхозяйственности, сверхвластинности, - не использована…»
«Мужчина слишком давно владеет миром, чтобы без вековых подготовок понять иное положение вещей. Он ведь еще не разрушил мир до такой степени, дабы встала женская необходимость прибраться.
Колесо человеческой истории поворачивается сегодня. На его повороте я переворачиваю последнюю страницу в единственной надежде на тех, для которых она будет первой»
Click to view