Когда деревья были более зелеными, чем большими, когда каждый огурец не помещался в огороде, когда я уже выучила первую песню в своей жизни (о Щорсе) и ходила на горшок с наганом, напялив пилотку с красной звездой, когда полпланеты боялось русских танков, а градус войны вместе с коэффициентом моего интеллекта колебался около нуля по Кельвину, мне, как и почти любому мальчику, хотелось стать космонавтом. И еще барабанщиком. И немножко пограничником с собакой. Но космонавтом хотелось стать сильнее всего. Еще и потому, что улыбчивый Юрка в большом шлеме учился когда-то в техникуме родного городка, да и приземлился неподалеку.
Вообще, конечно, лучше бы мне хотелось стать Абрамовичем, который первый раз заорал в том же роддоме, что и я. Но это я сейчас понимаю, а тогда кто бы дал абрамовичеподобной субстанции наган и барабан? А их очень хотелось.
Очень хотелось встать поутру раненько, любовно покрутить в руках тяжелую оружейную сталь, заткнуть за пояс стволом вниз, одеть на пилотку шлем, на шею барабан и, призывно взмахнув палочками, сказать своей собаке: "Вставай на работу! Нам сегодня охранять границу на луне!" А потом огненный старт в маленькой ракете, термос с горячим сладким чаем (индийский со слоном), пять бутербродов с сыром (никакой манной каши!) и большая банка малинового варенья.
Вообще столько бутербродов мне не надо было. Но гелиоцентричность системы не рассматривалась юным солипсистом в принципе, равно как и психологически неуютная балансировка на каком-то шарике. Потому один бутерброд был взят с целью поощрения собаки на поиск космических нарушителей границы, один - себе, когда скулы начнет сводить от варенья, а три предназначались Ей. Слоны не рассматривались, как класс. Из походов с дедом за кулисы цирка выяснилось, что слоны предпочитают кефир с водкой, причем в ведрах. Героическому космическому пограничнику тащить на орбиту ведра водки представлялось не очень удобным. К тому же, происходя из семьи военных, совмещенных с деятелями культуры, я четко отдавала себе отчет: после водки вёдрами любые существа, собравшиеся в количестве более двух, начинают громко распевать песни, аккомпанируя себе на всех имеющихся в доступе инструментах, и пообщаться с ними становится сложным. А мне хотелось петь самой. О Щорсе. Под барабан. Ей. Большой усталой черепахе, тащащей на своей спине плоский блин, утыканный деревьями, огурцами, танками и автоматами с газировкой. Угощая ее бутербродами с сыром. Потому что ей очень одиноко, никто не поет, никто её не слушает, и сыр в космосе найти сложно.
А вечером, когда черепаха уляжется спать на бочок, подставив неподвижному солнцу брюшко, возвращаться домой. С чувством выполненного долга, уставшей собакой и шкодным осознанием, что можно попробовать пострелять по консервным банкам, пока никто не увидел, что у меня наган заряженный.
Лет через несколько пришло осознание, что в космосе холодно, слоны не так уж и не правы в своих предпочтениях, равно как и нормальные пограничники, а черепахи от алкоголя дохнут. Собаки для пограничной службы не было. Потому было принято решение идти все-таки в милиционеры. И серьезно раздумывалось о поступлении в школу милиции. Через некоторое же время как раз стало понятно, что пора бы податься либо в бандиты, либо в историки и детей учить, а то вот всё это вокруг творящееся не доведет до добра...
Космонавтам в бандиты - некрасиво. А в педагогический институт меня не взяли. По медсправке. Сказали - с тем, что творится в твоей голове, детей тебе доверять нельзя. И вообще, можно только в экономику. Пришлось попытаться переквалифицироваться в Абрамовичи. Конечно же, безуспешно.
Потому что не было у него нагана, барабана и мечты о черепахе.
А она там. Наверное, скучает по мне. Пока не увижу, что ее нет, все равно не поверю. А все картинки и фотографии ее отсутствия - подделка.
Такая же, как повсеместно популярные сейчас фотографии Юрки в шлеме без надписи.
Потому что я привыкла помнить его таким:
С праздником!