С. Сергеев-Ценский «Радость творчества» (Литературная газета, 14 февраля 1956 г.)
Наши враги за рубежом склонны упрекать советских литераторов за то, что они, мол, пишут «по указке». С трибуны Второго съезда писателей Михаил Александрович Шолохов популярно разъяснил этим недругам, в чём разница между примитивным «социальным заказом» и велением умов и сердец, безраздельно отданных Отчизне, её народу и партии.
Я вспомнил эти хорошие слова собрата-писателя, когда прочёл документы к XX съезду партии. В проекте Директив на шестую пятилетку нет, разумеется, пункта, где было бы записано, сколько нам, советским литераторам всех поколений, следует создать добротных книг и что предпринять для сверхсрочного появления нового Пушкина или Горького. Искусству в этом документе прямых директив не дано, и никто здравомыслящий не возьмётся планировать в цифрах поэзию. Но было истинным наслаждением для меня найти в динамичных тезисах этого документа самое дорогое, что только может быть для художника, - творчество. Вдохновенное творчество народа и партии!
Вот первый наглядный тому пример. Люди, прожившие, как и я, десятки лет в Крыму, знают, какой глубокий смысл заключают в себе две строки этого проекта: «ввести в действие... Симферопольское водохранилище» и «начать строительство Северо-Крымского канала». Наш Крым по территории почти не уступает Бельгии, а плотность населения в нём намного меньше, чем в этой стране. В чём же дело? Нужна вода, способная оросить безводные крымские степи. И когда я читаю о том, что вода будет, - отчётливо представляется новая перспектива родных мест, Я полагал бы, что Северо-Крымский канал можно не только начать, но хорошо бы и закончить строительством в шестой пятилетке. Крыму необходимо также протянуть свою железную дорогу до Южного побережья: шоссейное сообщение между курортами становится явно недостаточным.
Что рождает десятки и сотни самых различных дополнений к проекту Директив у множества наших граждан, всенародно высказывавшихся перед съездом в печати и на многочисленных обсуждениях предсъездовских документов? Что подтолкнуло всех нас к творчеству, в данном случае - к творчеству общественному, гражданскому? Подтолкнул творческий дух прочитанного нами документа, его новые и умные соображения.
К сожалению, немало писательских произведений последнего времени страдает недостатком именно этих ценнейших качеств творчества - в них не чувствуется значительной новизны и широты мысли. Все мы приучены историей нашей большой литературы, русской и советской, искать в новых книгах откровение писательского ума. Откровение, пусть самое малое, приносит истинную радость творчества и самому художнику и ценителям его таланта. Велика ли штука - встретить в жизни лгуна? Встречались лгуны и лгунишки и в искусстве, в литературе, но кто их помнит, кто читает сейчас их творения? Только правда нашей жизни и нашей истории, по-своему понятая и осмысленная художником, может стать предметом творческих откровений.
Каждый писатель должен быть мыслящим человеком, более того - он должен мыслить в каждой своей фразе. Творчество становится объёмным, когда художник сочетает в себе ум, так сказать, «строительный» с умом критическим. Иначе говоря, писателю надо быть самым умным читателем своей рукописи. Ведь грамотно наложить собственную мысль на бумаге ещё не велика способность, - искусство начинается с критической самооценки этих мыслей, с отбора, когда из неорганизованного, хаотического материала лепится нечто скульптурное, чеканное. Встреченный в жизни человек не представляется писателю готовым «образом» - художник, рисуя этого человека, обогащает его. Люди и факты проходят в уме художника через «обогатительную фабрику». Когда эта «обогатительная фабрика» работает плохо, начинают валить вину на прототипов: дескать, не тех героев выбрал автор. Но разве в центре «Тихого Дона» или «Молодой гвардии» стоят какие-то необыкновенные фигуры? Писатель должен уметь перевоплотиться и в простого крестьянина и в гениального учёного, и для этого, разумеется, мало сменить пиджак на себе. Нужна высота творческого духа, нужны широкие горизонты. Иначе писатель неизбежно превращается в описателя, у которого взятое из жизни сырьё не проходит через горнило творчества. Описательство гасит священный огонь поэзии, практический расчёт стирает пыльцу с крыла бабочки, - и книга уже не долетит до сердца читателя. Когда сегодня мозг искусства ищет художественное воплощение исторических дел эпохи, пусть не мешает этим творческим поискам бескрылое описательство! Я, например, охотно верю критикам последней повести Николаевой, которые находили там агрономические и житейские несуразицы. Но писательница смелыми, энергичными красками нарисовала образ главной героини, и в рюкзаках наших комсомолок путешествует по стране эта Настя, девушка с косичками! Писательница оказалась не очень разборчива в своём «строительном» материале, и это плохо, очень плохо. Но ведь сумела она не сбиться на описательство, - и читатель в достаточной мере вознаградил её за это.
Проблемы современности - это воздух, которым дышат художники. Я глубоко уверен, что в нынешнем климате не может и не должен произрастать талант, подобный изломанному таланту Леонида Андреева, или воображение, подобное покалеченному воображению Арцыбашева. Воздухом совсем другой эпохи живут сегодня люди, и писатель должен идти в ногу с веком. Но всегда ли в наших книгах ощущается новизна, свежесть этого воздуха, которым мы все дышим?
Повторение известного свидетельствует о бесстрастии автора или о его ограниченности. Банальность, стёртость мысли чаще всего проявляется в безличии, скудости языка книги. Писательская молодёжь плохо пользуется богатством, которое дано ей в руки: сколько слов, созданных народом, остаются десятилетиями нетронутыми! Меня часто мучают возникающие образы, требующие воплощения в слове. Если они не помещаются на страницах прозы, я пишу стихи. За долгие годы творчества в моём столе прозаика скопилось около ста тысяч таких рифмованных строк. Это - кладовая слова, лаборатория, необходимая писателю ничуть не меньше, чем этюды для художника или композитора. В ней отливается ёмкое, афористичное, чеканное слово, без которого нет красоты в искусстве. Мы редко, удивительно редко за последние годы говорили о красоте и о таланте, рождающем эту красоту. Если в изобразительном искусстве мы привыкли именовать художника живописцем, то и писателя следовало бы почаще рассматривать, как краснописца, то есть как художника, умеющего красиво писать. Книга, лишённая красоты, изящества, благородного и оригинального блеска, не войдёт в большую литературу. И, быть может, стоило бы нам в масштабах своей «писательской пятилетки» договориться - считать одной из важнейших задач достижение высокой поэтической красоты в каждом произведении.
Красивое вытачивается в процессе большого труда. Я, честно говоря, удивлён тем, что даже лучшие из наших писателей попросту мало пишут. Мне иной раз предоставляется, какого великолепия достигла бы проза Федина или Леонова, если бы эти большие художники чаще писали новые книги, не ограничивая себя ювелирной работой над старыми произведениями. Высокая творческая активность этих опытных мастеров сделала бы их мудрую прозу, на мой взгляд, ещё живее и энергичнее. А для красоты искусства это качество немаловажное.
Авторитет книги, как и авторитет писателя, складывается из множества вещей: тут и писательский ум, открывающий людям новые горизонты, и новаторство творца, и воздух эпохи, и проникновение в суть проблем жизни, и красота таланта, и даже не только общественное, гражданское, но и самое будничное поведение автора книги. В наше время, когда мы переделываем людей, большой писатель должен быть образцом поведения. Писатель, позволяющий себе в чём-либо нарушить моральный кодекс поведения советского человека, тот кодекс, который стал законом нашего общежития, неизбежно роняет себя в глазах читателя. Об этом я, как старший по возрасту, не могу не напомнить своим собратьям по писательскому коллективу.
Сегодня перед лицом высокого собрания лучших представителей партии и народа, очевидно, было бы приятнее с моей стороны любоваться всеми известными заслугами советской литературы, нежели размышлять над трудностями, которые необходимо преодолеть. Да и годы мои, как известно, располагают к умилению. Но в документе партии моё внимание остановила директива об устранении «узких мест» в промышленности. Эти слова запали мне в душу, толкнули моё воображение, перенеся его в сферу, жизненно близкую мне, - в литературу, где есть свои «узкие места» и есть свои пути их устранения. Об этом прежде всего повелевали мне написать ум и сердце. В борьбе с трудностями, в преодолении этих трудностей партия и народ находят великие творческие решения. Но ведь таковы истоки и нашего творчества - литературного!
Всё, что свершается в эти дни, дышит творчеством. Во взлёте творчества сближаются между собой государственный план и поэзия художника. Но дальше, когда люди и дела, приведённые в движение этим планом, должны стать книгой, для писателя начинается самое трудное: он вступает в область своего, оригинального, ни с чем не сравнимого творчества. Сумеют ли наши писатели со всем жаром души и размахом воображения, со всей силой ума и красоты искусства воссоздать в новых произведениях творческое величие наших планов и нашей действительности, обгоняющей самые смелые планы? Я убеждён, что сумеют и доставят счастливую радость открытия миллионам своих читателей.
Я вспомнил эти хорошие слова собрата-писателя, когда прочёл документы к XX съезду партии. В проекте Директив на шестую пятилетку нет, разумеется, пункта, где было бы записано, сколько нам, советским литераторам всех поколений, следует создать добротных книг и что предпринять для сверхсрочного появления нового Пушкина или Горького. Искусству в этом документе прямых директив не дано, и никто здравомыслящий не возьмётся планировать в цифрах поэзию. Но было истинным наслаждением для меня найти в динамичных тезисах этого документа самое дорогое, что только может быть для художника, - творчество. Вдохновенное творчество народа и партии!
Вот первый наглядный тому пример. Люди, прожившие, как и я, десятки лет в Крыму, знают, какой глубокий смысл заключают в себе две строки этого проекта: «ввести в действие... Симферопольское водохранилище» и «начать строительство Северо-Крымского канала». Наш Крым по территории почти не уступает Бельгии, а плотность населения в нём намного меньше, чем в этой стране. В чём же дело? Нужна вода, способная оросить безводные крымские степи. И когда я читаю о том, что вода будет, - отчётливо представляется новая перспектива родных мест, Я полагал бы, что Северо-Крымский канал можно не только начать, но хорошо бы и закончить строительством в шестой пятилетке. Крыму необходимо также протянуть свою железную дорогу до Южного побережья: шоссейное сообщение между курортами становится явно недостаточным.
Что рождает десятки и сотни самых различных дополнений к проекту Директив у множества наших граждан, всенародно высказывавшихся перед съездом в печати и на многочисленных обсуждениях предсъездовских документов? Что подтолкнуло всех нас к творчеству, в данном случае - к творчеству общественному, гражданскому? Подтолкнул творческий дух прочитанного нами документа, его новые и умные соображения.
К сожалению, немало писательских произведений последнего времени страдает недостатком именно этих ценнейших качеств творчества - в них не чувствуется значительной новизны и широты мысли. Все мы приучены историей нашей большой литературы, русской и советской, искать в новых книгах откровение писательского ума. Откровение, пусть самое малое, приносит истинную радость творчества и самому художнику и ценителям его таланта. Велика ли штука - встретить в жизни лгуна? Встречались лгуны и лгунишки и в искусстве, в литературе, но кто их помнит, кто читает сейчас их творения? Только правда нашей жизни и нашей истории, по-своему понятая и осмысленная художником, может стать предметом творческих откровений.
Каждый писатель должен быть мыслящим человеком, более того - он должен мыслить в каждой своей фразе. Творчество становится объёмным, когда художник сочетает в себе ум, так сказать, «строительный» с умом критическим. Иначе говоря, писателю надо быть самым умным читателем своей рукописи. Ведь грамотно наложить собственную мысль на бумаге ещё не велика способность, - искусство начинается с критической самооценки этих мыслей, с отбора, когда из неорганизованного, хаотического материала лепится нечто скульптурное, чеканное. Встреченный в жизни человек не представляется писателю готовым «образом» - художник, рисуя этого человека, обогащает его. Люди и факты проходят в уме художника через «обогатительную фабрику». Когда эта «обогатительная фабрика» работает плохо, начинают валить вину на прототипов: дескать, не тех героев выбрал автор. Но разве в центре «Тихого Дона» или «Молодой гвардии» стоят какие-то необыкновенные фигуры? Писатель должен уметь перевоплотиться и в простого крестьянина и в гениального учёного, и для этого, разумеется, мало сменить пиджак на себе. Нужна высота творческого духа, нужны широкие горизонты. Иначе писатель неизбежно превращается в описателя, у которого взятое из жизни сырьё не проходит через горнило творчества. Описательство гасит священный огонь поэзии, практический расчёт стирает пыльцу с крыла бабочки, - и книга уже не долетит до сердца читателя. Когда сегодня мозг искусства ищет художественное воплощение исторических дел эпохи, пусть не мешает этим творческим поискам бескрылое описательство! Я, например, охотно верю критикам последней повести Николаевой, которые находили там агрономические и житейские несуразицы. Но писательница смелыми, энергичными красками нарисовала образ главной героини, и в рюкзаках наших комсомолок путешествует по стране эта Настя, девушка с косичками! Писательница оказалась не очень разборчива в своём «строительном» материале, и это плохо, очень плохо. Но ведь сумела она не сбиться на описательство, - и читатель в достаточной мере вознаградил её за это.
Проблемы современности - это воздух, которым дышат художники. Я глубоко уверен, что в нынешнем климате не может и не должен произрастать талант, подобный изломанному таланту Леонида Андреева, или воображение, подобное покалеченному воображению Арцыбашева. Воздухом совсем другой эпохи живут сегодня люди, и писатель должен идти в ногу с веком. Но всегда ли в наших книгах ощущается новизна, свежесть этого воздуха, которым мы все дышим?
Повторение известного свидетельствует о бесстрастии автора или о его ограниченности. Банальность, стёртость мысли чаще всего проявляется в безличии, скудости языка книги. Писательская молодёжь плохо пользуется богатством, которое дано ей в руки: сколько слов, созданных народом, остаются десятилетиями нетронутыми! Меня часто мучают возникающие образы, требующие воплощения в слове. Если они не помещаются на страницах прозы, я пишу стихи. За долгие годы творчества в моём столе прозаика скопилось около ста тысяч таких рифмованных строк. Это - кладовая слова, лаборатория, необходимая писателю ничуть не меньше, чем этюды для художника или композитора. В ней отливается ёмкое, афористичное, чеканное слово, без которого нет красоты в искусстве. Мы редко, удивительно редко за последние годы говорили о красоте и о таланте, рождающем эту красоту. Если в изобразительном искусстве мы привыкли именовать художника живописцем, то и писателя следовало бы почаще рассматривать, как краснописца, то есть как художника, умеющего красиво писать. Книга, лишённая красоты, изящества, благородного и оригинального блеска, не войдёт в большую литературу. И, быть может, стоило бы нам в масштабах своей «писательской пятилетки» договориться - считать одной из важнейших задач достижение высокой поэтической красоты в каждом произведении.
Красивое вытачивается в процессе большого труда. Я, честно говоря, удивлён тем, что даже лучшие из наших писателей попросту мало пишут. Мне иной раз предоставляется, какого великолепия достигла бы проза Федина или Леонова, если бы эти большие художники чаще писали новые книги, не ограничивая себя ювелирной работой над старыми произведениями. Высокая творческая активность этих опытных мастеров сделала бы их мудрую прозу, на мой взгляд, ещё живее и энергичнее. А для красоты искусства это качество немаловажное.
Авторитет книги, как и авторитет писателя, складывается из множества вещей: тут и писательский ум, открывающий людям новые горизонты, и новаторство творца, и воздух эпохи, и проникновение в суть проблем жизни, и красота таланта, и даже не только общественное, гражданское, но и самое будничное поведение автора книги. В наше время, когда мы переделываем людей, большой писатель должен быть образцом поведения. Писатель, позволяющий себе в чём-либо нарушить моральный кодекс поведения советского человека, тот кодекс, который стал законом нашего общежития, неизбежно роняет себя в глазах читателя. Об этом я, как старший по возрасту, не могу не напомнить своим собратьям по писательскому коллективу.
Сегодня перед лицом высокого собрания лучших представителей партии и народа, очевидно, было бы приятнее с моей стороны любоваться всеми известными заслугами советской литературы, нежели размышлять над трудностями, которые необходимо преодолеть. Да и годы мои, как известно, располагают к умилению. Но в документе партии моё внимание остановила директива об устранении «узких мест» в промышленности. Эти слова запали мне в душу, толкнули моё воображение, перенеся его в сферу, жизненно близкую мне, - в литературу, где есть свои «узкие места» и есть свои пути их устранения. Об этом прежде всего повелевали мне написать ум и сердце. В борьбе с трудностями, в преодолении этих трудностей партия и народ находят великие творческие решения. Но ведь таковы истоки и нашего творчества - литературного!
Всё, что свершается в эти дни, дышит творчеством. Во взлёте творчества сближаются между собой государственный план и поэзия художника. Но дальше, когда люди и дела, приведённые в движение этим планом, должны стать книгой, для писателя начинается самое трудное: он вступает в область своего, оригинального, ни с чем не сравнимого творчества. Сумеют ли наши писатели со всем жаром души и размахом воображения, со всей силой ума и красоты искусства воссоздать в новых произведениях творческое величие наших планов и нашей действительности, обгоняющей самые смелые планы? Я убеждён, что сумеют и доставят счастливую радость открытия миллионам своих читателей.