«Грустное чувство возбуждает...»
Из книги Василия Кельсиева «Пережитое и передуманное» (1868 г.)
«Минская губерния резко отличается от Волынской и Подольской своим белорусским населением, к которому я тогда в первый раз имел случай присмотреться, и то на столько, на сколько можно смотреть с мчащейся во весь дух телеги.
Грустное чувство возбуждает бледный, жидкобородый белорус с своей забитой наружностью, испуганным, отупелым взглядом и никак себе представить не можешь, каким это образом, в былые времена, этот самый народ оказывался способным к государственной жизни, к подвигам, имел своё купечество, - и почему он так упорно мог отстаивать свою веру?
По рассказам ямщиков, к вере он всё-таки равнодушен, т. е. если бы вышел указ, что завтра ему быть униатом, он без борьбы сделался бы униатом, а если послезавтра записали бы его в армяне, он и в армяне бы пошёл. И кто знает, кто придавил это несчастное племя, - шляхта или еврей? а что оно придавлено и придавлено донельзя, до последних пределов, - это в глаза бьёт. У южнорусов хаты смотрят веселей, бабы и девки одеты красивее, - здесь ничего нет, кроме страшной, вопиющей прозы - как сонные бродят эти мужики. А ходят они будто сербы: с головы до ног одеты в белое как у сербов; швы у них расшиты чёрной шерстью; и узор выведен тоже под прямыми углами; такие же маленькие белые шапочки, такие же белые онучи навёрнуты на ноги; та же страсть к земляным работам, - но нет той удали, той бойкости во взгляде, которая видна у каждого серба, - всё это, как-то опустилось, унизилось, к земле пригнулось».
«Минская губерния резко отличается от Волынской и Подольской своим белорусским населением, к которому я тогда в первый раз имел случай присмотреться, и то на столько, на сколько можно смотреть с мчащейся во весь дух телеги.
Грустное чувство возбуждает бледный, жидкобородый белорус с своей забитой наружностью, испуганным, отупелым взглядом и никак себе представить не можешь, каким это образом, в былые времена, этот самый народ оказывался способным к государственной жизни, к подвигам, имел своё купечество, - и почему он так упорно мог отстаивать свою веру?
По рассказам ямщиков, к вере он всё-таки равнодушен, т. е. если бы вышел указ, что завтра ему быть униатом, он без борьбы сделался бы униатом, а если послезавтра записали бы его в армяне, он и в армяне бы пошёл. И кто знает, кто придавил это несчастное племя, - шляхта или еврей? а что оно придавлено и придавлено донельзя, до последних пределов, - это в глаза бьёт. У южнорусов хаты смотрят веселей, бабы и девки одеты красивее, - здесь ничего нет, кроме страшной, вопиющей прозы - как сонные бродят эти мужики. А ходят они будто сербы: с головы до ног одеты в белое как у сербов; швы у них расшиты чёрной шерстью; и узор выведен тоже под прямыми углами; такие же маленькие белые шапочки, такие же белые онучи навёрнуты на ноги; та же страсть к земляным работам, - но нет той удали, той бойкости во взгляде, которая видна у каждого серба, - всё это, как-то опустилось, унизилось, к земле пригнулось».